Как величайший художник России оказался обойдённым и забытым.
Зрителям нравились поздние работы Кипренского, но строгий судья сказал бы, что в поисках эффектности художник иногда прибегал к некоторой сентиментальности или преувеличенному пафосу.
Однако и в эти годы Кипренский был способен создавать превосходные произведения. Доказательство тому — портрет князя Фёдора Александровича Голицина (1805-1848), человека столь странной и причудливой судьбы, что она была исключением даже в то богатое необычными судьбами время.
Состоя «сверх штата» при русской миссии в Риме, Голицын не только принял католичество, но и вступил в орден иезуитов. Ему было предписано немедленно вернуться в Россию. В 1845 году решением Государственного совета Фёдор Голицын заочно был лишён всех прав состояния и приговорён к каторжным работам «за невозвращение в отечество вопреки неоднократным вызовам правительства». Голицын кончил тем, что в 1848 году вступил волонтёром в папские войска и вскоре был убит под Болоньей.
В портрете Кипренского чёткость рисунка и насыщенность цвета сочетаются с неординарной и яркой выразительностью образа. На бледном и нервном лице Голицина выделяются странные глаза — глаза фанатика, выбравшего себе бессмысленную и трагическую судьбу.
В том же 1833 году в Риме Кипренский написал портрет знаменитого скульптора Бертеля Торвальдсена (1768/1770? - 1844). Давно миновала та пора, когда бедный датский юноша делал первые шаги в искусстве. К началу 1830-х годов он был уже признанным главой академического классицизма, президентом Римской и Копенгагенской академий художеств.
Кипренский был знаком с Торвальдсеном ещё в первый свой приезд в Италию, из России передавал ему через Гальберга приветы, а сейчас это знакомство возобновилось, и художник написал портрет своего именитого коллеги.
Чувствуется, что портрет исполнен рукой опытного живописца: прекрасно вылеплено полное, с правильными чертами лицо скульптора, резкий поворот подчёркивает энергичность натуры, а широкие складки плаща придают фигуре монументальность и скрывают её грузность. Но при всём мастерстве Кипренского в портрете есть какая-то холодность, возможно, присущая характеру датского скульптора.
Однако с Кипренским он был, по-видимому, в дружеских отношениях, так, например, они вместе побывали в мастерской молодого Александра Иванова. Последний писал своему отцу из Рима:
Действительно, Кипренский мог чувствовать себя обойдённым и забытым.
Ему трудно жить, он ищет знатных покровителей, таких, чтобы они были друзьями и почитателями таланта, но легенда о короле Франциске Ⅰ, который подал Тициану уроненную кисть, давно уже отошла в прошлое.
Сам Кипренский готов всегда ободрить других художников. Гравёр Ф. И. Иордан, живший в эти годы в Италии, вспоминал:
«Всё, что ни делалось или писалось в Риме, где бы студия какого-либо художника не находилась... Кипренский там, и всегда относился благосклонно».
Он устраивает художественные вечера - soirees d`Oresto, где рисуют с натуры и музицируют.
Кипренский подумывает вернуться в Россию, произведя в Риме «творение... достойное его прилежания и опытности». В письме к Оленину он излагает сюжет такой историко-аллегорической картины - «Пётр Великий в Саардаме».
Однако едва ли Кипренский даже приступил к этой картине.
Он начинает писать большой парадный портрет графини М. А. Потоцкой, её сестры С. А. Шуваловой, играющей на мандолине, и их служанки «десятилетней эфиопки» в красочном костюме. Портрет этот остался незаконченным.
Жизнь Кипренского беспорядочна и тревожна. После Неаполя он не знает осёдлости, живёт то в Риме, то в Милане или Флоренции. Его одолевает безденежье, и он просит графа Шереметьева прислать деньги за «Читателей газет», просит в стихах, чтобы это более походило на шутку:
Уж времячко катится к лету,
А у меня денег нету.
Хоть бы за Французскую газету
Мне бы прислал он в Рим монету.
Художник ищет утешения в вине, и по вечерам его часто видят в траттории, где перед ним стоит «целая батарея полуфульет».
И в то же время Кипренский с успехом участвует в художественной выставке в Риме, экспонируя картину «Голова пажа». В том же 1836 году его картины были показаны в петербургской Академии художеств.
Александр Иванов обращается с письмом к неизвестному нам лицу, прося составить приветственную речь Кипренскому при поднесении ему серебряного стакана от русских в Риме как знака «признательности и уважения»:
Летом 1836 года пятидесятичетырёхлетний Кипренский женится на Мариучче. Для того чтобы получить разрешение на брак, ему пришлось перейти в католичество. По уверению близко знавшего Кипренского архитектора Н. Е. Ефимова, художник любил свою молодую жену «до обожания», а она заботливо ухаживала за ним, когда он занемог жестокой горячкой. По другим сведениям, Мариучча не всегда была добра к художнику.
В России смерть Кипренского прошла почти незамеченной.
Кипренский умер в Риме в ночь на 5(17) октября 1836 года.
«Зайдя к нему на квартиру, - вспоминал Иордан, - жаль было видеть стоявший на полу простой гроб с теплящеюся лампадою в головах... Был октябрь месяц. В Риме этот месяц посвящён веселью... В такой весёлый октябрьский день собрались на квартиру покойного свои и некоторые чужие... Явились могильщики, взяли гроб, снесли вниз, положили на носилки, покрыли чёрным покровом, взвалили себе на плечи, и целая ватага капуцин, по два в ряд, затянули вслух свои молитвы. Мы же с поникшими головами следовали за гробом до церкви... где и поставили, в память покойного Кипренского, на стене мраморную доску... Рисунок её сочинён Н. Е. Ефимовым».
Доска эта и сейчас стоит там, где похоронен Кипренский, в церкви Сант Андреа делле Фратте в Риме. На доске между опрокинутыми факелами — латинская надпись, которая начинается словами:
Оставшиеся после смерти Кипренского картины, рисунки и книги его вдова, именуемая в официальных документах Марией Кипренской, прислала в Петербург. Вырученные от их продажи шесть тысяч рублей были отосланы ей в Италию. После этого её следы, как и следы дочери Кипренского Клотильды, родившейся вскоре после смерти художника, теряются. Ходили слухи, что Мариучча вторично вышла замуж за какого-то маркиза.
В России смерть Кипренского прошла почти незамеченной. Только Н. В. Кукольник в своей «Художественной газете» поместил некролог Кипренского, а через четыре года — первую биографию художника. Под впечатлением смерти Кипренского Александр Иванов с горечью писал отцу в Петербург:
Яркая личность и художественный гений Кипренского принадлежат пушкинскому времени — одной из самых прекрасных эпох в русской истории. И когда мы говорим о судьбах и характерах людей той поры, об их подвигах и страданиях, поэзии и мечтах, - перед нами всегда, как зримый образ прошедшего, встают произведения Кипренского.
Пожалуйста, оцените эту статью и подпишитесь на канал или поделитесь ссылкой на него в социальных сетях, если считаете его интересным. Большое спасибо!
