В тот год был лютый мороз. Гудели провода от холода. На лету замерзали мелкие птички, синицы, воробьи. Иногда мама приносила по 3-4 птички, клала их в печурку, где сушились варежки. Некоторые оживали.
У отца нашего было ружьё, которое всегда стояло в углу. Работал папа в сельпо, на лошади развозил по деревням продукты, мануфактуру, керосин, соль. В лесах тогда водились волки да беглые дезертиры. Папа, правда, ружье никогда с собой не брал.
Однажды утром мама, как обычно, пошла за водой к колодцу. Пришла с полными ведрами, в которых плавали кусочки льда. В голландке варилась картошка в мундире. Вдруг дверь в избу открылась, и на пороге появилась страшная черная фигура. Я с криком спряталась за маму. А человек с возгласом: «Я не Гитлер! Итальяно! Гитлер капут!» протянул ноги к огню, сев на табурет около голландки. Он был одет в шинель мышиного цвета, на голове что-то клетчатое, то ли юбка, то ли платок. Согревшись, он обратился к маме: «Матка, хлеба». Мама налила в алюминиевую кружку синее молоко, пропущенное через сепаратор, приподняла полотенце, которым был прикрыт так называемый хлеб — зеленый, чуть с картошкой и просяными отрубями. Отломила хлеб и протянула этому человеку. Тот стал с жадностью его есть, запивая молоком. Глянув на его ноги, мама зарыдала. На ногах были огромные калоши, набитые соломой. Мама выбежала в сени, принесла старую свою рубаху и лапти, которые папа сплел для продажи на базаре.
В тот роковой день мама порвала свою рубаху на части, обмотала ноги этому человеку, обула его в лапти, укрепила оборками. А потом вывалила из чугунка картошку на пол, собрала клубни покрупнее и стала пихать за пазуху этому человеку. А он все твердил: «Я итальяно, Гитлер капут!»
Вдруг отворилась дверь, вошел солдат в белой шубе, в шапке со звездой и ружьем в руках. Подошел к человеку, ударил его прикладом. Мама стала того защищать, что-то говорить солдату, а он ей что-то отвечал. Я, испугавшись, что солдат убьет маму, завизжала. Солдат вытолкал человека за дверь. Все стихло. Потом мама сказала, что это был пленный итальянец, учитель, что у него жена и двое детей. Он не хотел воевать с русскими, но немцы силой увезли его на передовую. Солдат же говорил: «Что ты его жалеешь? Знаешь, сколько он наших бойцов застрелил?» А мама отвечала, что итальянец не виноват, это Гитлер затеял войну.
Поздно вечером приехал пала, привез каравай черного хлеба и разноцветные конфеты-горошек. Он часто приходил пьяным и устраивал скандалы, дрался с мамой. Но в этот раз пришел почти трезвый. Я, обрадовавшись конфетам и чистому хлебу, стала рассказывать ему про немца. Папа ел, сидя за столом, а я ему выложила: «К нам заходил Гитлер! Мама его накормила молоком с хлебом, дала картошки. А еще лапти с портянками на ноги намотала!» При словах «Гитлер» и «лапти» папа впал в ступор. Рука с ложкой застыла в воздухе между чугуном и его ртом. И с криком: «Как! Мои лапти Гитлеру на ноги отдала? Пристрелю!» выскочил из-за стола. Мама, видя, что папа не шутит, быстро выбежала на улицу.
Сорвав ружьё с крючка, папа зацепил ремнем угол стола. Стол опрокинулся, керосиновая лампа упала на пол, из нее вытек керосин. Стало темно. Освободив ружьё, папа полез за иконы за патронами. Я в страхе выбежала на улицу в одном платье и босиком прямо по снегу побежала к соседям — деду Владимиру и бабе Тане. Дверь открыла баба Таня. Увидев меня раздетую, разутую, схватила в охапку, занесла в дом и посадила на печь, где уже сидела моя мама.
Через некоторое время в дверь громко постучали. Это был мой отец с ружьем. Дед Владимир, читавший толстую книгу, встал из-за стола и подошел к отцу со словами: «Отдай ружье. В моем доме человеку с ружьем делать нечего. Уходи!" Безропотно отдав оружие, отец стал горько плакать. Дед обнял его за плечи, усадил за стол. А отец плакал и твердил: «Отдала мои лапти немчуре, накормила. А этот фашист мне глаз выбил!» Потом дед Владимир что-то долго говорил отцу. Вернее, читал из книги. Но я запомнила только слово «милосердие».
Два дня я валялась у соседей на печи с воспалением легких. Они поили меня чем-то горьким, натирали гусиным жиром. Потом дед Володя отнес меня домой. Проболела я недели две. Ружья с тех пор я в доме не видела.
Выздоровев, я поинтересовалась у мамы, что такое «милосердие»? Она, как могла, объясняла, мне маленькой девочке, что это за слово. Оно означает, что люди должны помогать друг другу. Я спросила, зачем она отдала врагу лапти, портянки, картошку? Мама погладила меня по голове и сказала: «А вдруг и твоему дяде Поликарпу, который пропал без вести на войне, тоже какая-нибудь незнакомая женщина подаст краюху хлеба или картошку». И потом еще долго плакала.
