За годы Отечественной войны всего 126 солдат прошли путь от рядового до командира полка. Один из них — генерал-лейтенант Геннадий Легасов.
Геннадий Сергеевич Легасов родился 19 апреля 1921 г. Осенью 1939 г. был призван на военную службу. Участник Советско-финляндской войны 1939-1940 гг. В первый день Великой Отечественной войны назначен командиром орудийного расчета пушечной батареи 81-го Краснознаменного сп в Карелии. С 1943 г. на других фронтах командовал взводом батареей, дивизионом. В 1944 г. стал начальником штаба 1243 иптап 10 артбригады, а войну закончил командиром этого полка.
Проблема служить или не служить встала передо мной в 1939 году. Я здесь, в Москве, окончил на все пятерки среднюю школу и без особого труда поступил на физический факультет МГУ. И вдруг 2 или 3 сентября 1939 года Верховный совет СССР принимает указ о том, что школьники, оканчивающие в 18 лет школу, сначала служат в армии и только потом могут учиться в вузах.
Я могу откровенно сказать, что служба в армии заманчивой мне не представлялась. Но благодаря пионерско-комсомольскому воспитанию я понимал, что это моя обязанность. У меня даже мысли не возникало каким-то образом увильнуть. Но, признаться, после выхода указа я обрадовался, что меня он не касается: я-то уже студент! Но радовался я рано. Началась война с Финляндией, и указу придали обратную силу.
— Вы попали на фронт?
— Не сразу. Прежде чем отправить на фронт, нас очень основательно готовили в запасном артиллерийском полку. И в первых числах марта 1940 года мы прибыли в действующую армию.
— То есть повоевать вы не успели?
— Ну, несколько залпов мы все-таки сделали. По молодости нам казалось, что именно они были решающими для победы над финнами. Но обратно в университет нас не отпустили, оставили служить весь двухлетний срок. И я прикладывал немало сил, чтобы он не превратился в трехлетний. Дело в том, что тогда велась серьезная агитация среди красноармейцев, имевших образование. Уговаривали идти учиться в военные училища или как минимум в школы младших командиров. А сержанты и старшины служили три года. И я упорно держался своей линии: хочу вернуться в университет, получить образование, а затем, если понадоблюсь армии, буду готов вернуться на службу.
— А что происходило после войны с Финляндией?
— Время шло, мой дембель осенью 1941 года становился все ближе. Слово это, кстати, существовало и тогда. Я уже прикидывал, сколько придется наверстать, если не отпустят до 1 сентября. И тут настало 22 июня.
Наш полк стоял в Кеми, в 200 км от финской границы, и мы получили приказ в пять утра на следующий день форсированным пешим маршем выступить к границе. Но меня в тот же день вызвал начальник артиллерии нашего полка и предложил придумать что-нибудь для организации противовоздушной обороны полка и города: ни зениток, ни авиации в Кеми не было. Надо было изобрести нечто вроде станка Иванова — это такая пирамида, на которую в первую мировую войну устанавливались обыкновенные полевые пушки для стрельбы по воздушным целям. И тут же начальник артиллерии,назначил меня командиром орудия.
— И как вы справились с задачей?
— Времени и возможностей для изготовления станка у нас не было. Я подумал маленько и решил выкопать вокруг позиции пушки круговую канаву, в которую опустить заднюю часть лафета, чтобы ствол поднялся на 80°. Продумал остальные детали. На холме недалеко от расположения мы оборудовали позицию, сделали пробный выстрел. Пушка уцелела. И тут вдруг и вправду прилетел самолет-разведчик противника. Попасть мы в него не попали, но обстреляли. Самолетик развернулся и "утек". Тут же позвонил командир батареи и кричит: "Туды вас растуды! Что у вас там делается, почему палите?!" Вот так я и принял первый бой 22 июня, на пять дней раньше всего полка.
— Снова пришлось воевать с финнами?
— К счастью, не с немцами. Правда, финны очень искусно применяли тактику окружения наших частей, надо отдать должное их военной смекалке. Но долго наступать на протяженном фронте им оказалось не по зубам. После ожесточенных боев они выдохлись, и линия фронта стабилизировалась. Бои местного значения и перестрелки шли безостановочно, но по сравнению с тем, что происходило на южных участках фронта и под Москвой, у нас, можно сказать, была маленькая война. С нашего участка даже забирали кадровых офицеров, а вместо них на командные должности выдвигали грамотных и сообразительных бойцов. И я стал сначала командиром взвода, а потом и заместителем командира батареи.
— Были ранены?
— Меня дважды ранили. Первое ранение было почти героическим, но, положа руку на сердце, получил я его скорее по запальчивости. Мы попали под артобстрел. Люди попрятались в окопы, а орудие осталось незащищенным — вот-вот разобьют. И я по молодости, по горячности бросился его спасать. Какой-то нервный подъем меня охватил. Я выскочил, взвалил заднюю часть пушки на плечи и один укатил ее метров на 100-150. И слышу, с нарастающим гулом летит тяжелый снаряд. Я укрылся за пушкой. Она не пострадала, а меня осколком зацепило.
А второе ранение я получил из-за своего пижонства. Пошел в гости на командный пункт батальона, который мы своим огнем прикрывали. А мы с финнами время от времени вели друг по другу беспокоящий огонь — обстреливали места предполагаемого скопления живой силы из артиллерии и минометов. И тропинка, по которой я шел, нет-нет да и обстреливалась. Иду и вдруг слышу: "Тяв-тяв-тяв". Финский миномет. Мины летят медленно. Дело было глубокой осенью. Я стою, кругом грязь. Надо бы упасть, а я в новеньком полушубке. Отбежал метров на 20, спрятался за сосну, а локоть остался торчать из-за ствола. В него осколок и попал.
— Где вы воевали после этого?
— Несмотря на ранения, я все время рвался туда, где погорячее. Все мы, молодые офицеры, безостановочно писали рапорта: мол, я, такой подготовленный, без толку сижу; направьте на активный участок фронта. Я писал такие бумаги не раз и на каждую получал ответ: надо будет, позовут. Тогда я в нарушение субординации написал маршалу артиллерии Воронову с просьбой отправить меня оборонять Сталинград. Пришло распоряжение, и меня направили на Сталинградский фронт. Правда, пока я добирался, немцев под Сталинградом разбили.
— То есть на активный участок снова не попали?
— Попал. И очень скоро. От восточных районов Донбасса с этим фронтом — сначала он был Сталинградским, потом Юго-Западным, а затем Третьим Украинским — дошел до Европы. Что такое для артиллериста война? Марш, окапывание на новой позиции, отстрелялись, опять марш. То на позиции тебя обстреляли, то на марше побомбили. Ярким эпизодом были бои на Днепре. Немцы тогда форсированно начали отступать, чтобы укрыться за естественным препятствием — за широкой рекой. Они откатывались на машинах так быстро, что мы пешим строем и с артиллерией на конной тяге не успевали их преследовать. Я в это время уже командовал дивизионом 122-миллиметровых гаубиц, и одна из трех моих батарей уже была на механической тяге. Я взял эту батарею и рванул за немцами. И мы скоро оказались у плотины ДнепроГЭСа. Стоит красавица, целехонька. Немцев нет ни на том, ни на этом берегу. Я быстренько развернул батарею на закрытой позиции. Выбрал себе наблюдательный пункт на пятом этаже здания станции, пристрелял цели на правом берегу и задумался: как же я без пехоты обороняться буду? Вдруг к зданию подъезжает наш бронетранспортер. Из него выходит высокий человек в кожаном плаще без знаков различия, в фуражке и начинает прохаживаться начальственной походкой. А ко мне бежит боец и с наглецой, не представляясь, сообщает: "Вас вызывают". "Кто?" — "Там узнаете". Спускаюсь, докладываю. Человек в плаще показывает на плотину и говорит: "Старший лейтенант, ты плотину видишь? Если немцы ее взорвут, я тебя расстреляю. Понял?" Сел и уехал. Кто это был, я не знаю до сих пор. Скорее всего, какой-то высокого ранга особист из "Смерша".
Сижу и думаю о нарисованной им перспективе. Может, плотина уже заминирована? Откуда я знаю, я ж не сапер. Весь остаток дня и всю ночь моя батарея вела шквальный огонь по подступам к плотине. А на утро подошли пехотинцы. Теперь, если что, расстреляли бы не в одиночку — уже легче. А дней через пять-шесть нас перебросили на другой участок фронта. Мы пошли на запад, а потом я узнал, что немцы все-таки плотину взорвали. Мне опять повезло.
— А где вы воевали после Украины?
— В Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии. В боях под Балатоном ранило командира полка, в котором я был уже начальником штаба. Я принял на себя командование полком. А закончил мой полк войну в Австрии, в городе Грац. За последний бой в Альпах меня в третий раз наградили орденом Отечественной войны. Опять по молодости и горячности. Немцы драпали беспорядочно. Но местность горная, дороги узкие и извилистые, продвигались мы медленно. Прежде всего из-за дотов. Что против хорошо укрытого пулемета пехота может сделать? Тем более что война кончается и умирать никому неохота. И я прицепил к своей командирской машине противотанковую пушку, приказал положить несколько ящиков снарядов, и вперед. У очередного дота выкатили пушку на прямую наводку. Я вспомнил свои навыки наводчика и шарахнул пару раз. Дота нет — мне орден.
— Война окончилась, и вы решили уйти из армии?
— Конечно! Я считал, что мое право на университет завоевано в боях. В мае 1945 года написал рапорт, что я военному делу не обучен, мы победили и в армии мне делать больше нечего. И просил меня демобилизовать срочно, чтобы успеть на занятия в университет. В ответ приходит приказ: в демобилизации Легасову отказать, направить его на учебу в Артиллерийскую академию. Я поразмыслил. А какая разница? Университет, конечно, престижнее, но и академия тоже неплохо. Поехал в Москву, конкурс выдержал и даже успел поучаствовать в параде Победы. В академии отучился шесть лет и в 1951 году получил назначение на полигон в Капустином Яру, где начинались испытания нового вида оружия — зенитных ракет.
— Решение о создании зенитной ракетной обороны Москвы было принято в 1950 году. Работами руководил лично Лаврентий Берия. Авторитетный человек, сами понимаете. Кого о чем просил, выполнялось немедленно. И уже в 1951 году начались испытания ракет и станций наведения в Капустином Яру, куда меня направили начальником одной из испытательных команд.
В 1954 году создание системы ПВО Москвы "Беркут" было завершено. Вокруг столицы построили 56 объектов с пусковыми комплексами на двух кругах радиусом 45 и 90 км. В радиусе 200 км разместили передовые локаторные станции. По расчетам, в случае авиационной атаки со всех направлений система "Беркут" могла уничтожить 4000 самолетов противника за считанные минут.
— А что делали вы после окончания испытаний "Беркута"?
— В 1954 году было создано 4-е управление Министерства обороны для руководства работами по созданию зенитных ракетных комплексов. В 1955 году оно стало 4-м главным управлением МО. Там я стал начальником 1-го управления, отвечавшего за зенитные ракеты.
— А главк в целом за что отвечал?
— К его ведению с 1957 года отнесли противоракетную оборону. Ученые взялись за разработку системы ПРО. На озере Балхаш построили испытательный полигон. И 4 июля 1961 года над этим полигоном была уничтожена головная часть ракеты, запущенной из Капустиного Яра. В итоге была создана противоракетная оборона Москвы, способная уничтожить до 10 направленных на столицу боеголовок.
— Вы участвовали в ее создании?
— Нет, я занимался зенитными комплексами. А в 1962 году в моей жизни произошла перемена. Командующий войсками противовоздушной обороны маршал Судец решил назначить меня председателем НТК. Я был против: хотелось завершить испытания комплекса С-200. К тому же предстояло влезать в проблемы радиотехнических войск, которых я раньше не касался, в далекую от меня авиационную проблематику. Мне не хотелось прослыть специалистом во всем и ни в чем. Разговоры шли долго. В конце концов решение принял ЦК, и 22 года — до 1984 года — я руководил научно-техническим комитетом ПВО. Последним проектом, которым я занимался на этой должности, была разработка комплекса С-300.
