Совсем недавно в лаборатории Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке собрался «консилиум». Ведущие российские и западные специалисты решали, каким образом следует продолжать реставрацию картины Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван, 16 ноября 1581 года». Картину в мае 2018 года повредил 37-летний житель Воронежа, ударив по ней несколько раз металлической стойкой ограждения. Стекло треснуло, царевич, приняв удар на себя, «порвался» в трех местах. Вандал уже почти отсидел свой срок и скоро выйдет на свободу, а картина так и лежит лицом вниз на огромном стекле, зафиксированная магнитами в специально для нее оборудованной мастерской.
Именно в этой специальной комнате, которую уже считают лучшей реставрационной мастерской в мире, специалисты, глядя на десятки фотографий картины, сделанных под ультрафиолетовыми, рентгеновскими и инфракрасными лучами, констатировали факт: «картина хронически больна». Можно долго вдаваться в особенности масляных красок конца 19 века, обсуждать некачественный грунт и вздыхать о недолговечных холстах, но существует еще один факт, который гораздо очевиднее первого: «Картине хронически не везет». Или еще один вариант, цитируя Зыгаря: «Мы хронически больны нашей историей».
Репин, наверное, сошел бы с ума, узнав, что даже спустя 130 лет, его картину, которую он написал, ощутив чувство глубокой скорби, одолевают вандалы.
Замысел пришел к художнику после того, как он в 1882 году услышал сюиту Римского-Корсакова «Антар». К этому моменту его уже тяготила вся тяжесть происходящего в России: убийство императора Александра Второго, казнь цареубийц (на ней Репин присутствовал лично), смерть композитора М.П. Мусоргского. В своих письмах Репин писал, что через историю России прошла «кровавая полоса». В музыкальном произведении Римского-Корсакова герою Антару были дарованы три сладости: любовь, власть и месть. Прогуливаясь после концерта по Ходынскому полю, где в этот момент проходила Всероссийская художественно-промышленная выставка, Репин задумал соединить эти три незримых величины в картину.
Весь 19 век характеризовался повышенным интересом общества к истории России. Появились книги В.О. Ключевского, Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева. Писатели писали исторические романы, а художники рисовали исторические картины. Илья Репин не был исключением. Историю про Ивана Грозного и царевича Ивана он прочитал у Карамзина. Репин часами просиживал в Оружейной палате, делая зарисовки интерьера и деталей. Искал в лицах знакомых сходство с теми, чьи портреты не дошли до нашего времени – грозного царя и его сына. Художнику позировал известный в то время писатель и художественный критик Всеволод Гаршин. В нем Репин увидел «печать обреченного погибнуть» (то, что нужно для образа царевича). В 1888 году Гаршин на 33-ем году жизни покончил жизнь самоубийством.
У писателя дома была целая комната, застланная коврами. Семья художника по его собственным эскизам шила костюмы, в которые на картине одеты герои. Сафьяновые сапожки царевича Репин придумал и смастерил сам. Картина тяготила своего создателя, мучала его, но он возвращался к ней снова и снова, работая параллельно над другими своими произведениями. Картина была закончена в 1885 году и уже в феврале появилась на выставке передвижников в Петербурге.
Зала, отведенная для картины в доме Юсуповых на Невском 86, была драпирована черным коленкором. Картина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» висела за низким сетчатым ограждением и освещалась боковым светом. Она тут же стала «хитом» выставки и ее главным скандалом. Одна из статей в газете называлась: «Убийство в залах 13-ой передвижной выставки и новая картина господина Репина». Художника обвиняли в том, что в картине присутствуют анатомические неточности, что в ней слишком много крови (многие женщины от вида крови падали в обморок и закрывали глаза детям), что Иван Грозный «не может быть предметом художественного воспроизведения». Противоречивые отзывы породили небывалый ажиотаж: выставку посетило почти 45 тысяч человек (в 3 раза больше, чем предыдущие). В первые выходные после начала выставки на входе в Юсуповский особняк даже образовалась давка: люди оттесняли кассирш, ломали стулья и даже уронили ограждение у картины. Один из критиков сравнивал новое произведение Репина с романом Ф. М. Достоевского, по его словам, картина рождала в душе зрителя «ощущение горячечного безумия» подобно романам Федора Михайловича.
Особую роль в судьбе картины сыграл небезызвестный обер-прокурор Святейшего Синода – К.П. Победоносцев. Перед тем как выставку посетил сам император Александр Третий, Победоносцев прислал ему свой отзыв, назвав картину отвратительной и «оскорбляющей нравственные чувства». Ему вторило все окружение императора. Александр Третий, приехав на выставку, по словам очевидцев, долго стоял у картины. Он был очень грустен и тронут. Смотря куда-то вниз, он сказал (неохотно), что не желал бы, чтобы эта картина была отправлена в провинцию.
Картина стала первым художественным произведением в Российской империи, которое подверглось цензуре. После окончания выставки в Петербурге, 5 дней ее экспонировали в Москве, а затем она переехала за закрытые двери Третьяковской галереи. (Третьяков купил картину еще до того, как она была закончена). Спустя 3 месяца запрет на публичную демонстрации картины сняли, но фотографировать и делать копии с нее еще очень долго было запрещено.
Самый поразительный отзыв на картину оставил художник Иван Крамской. Его в высшей степени поразила «нечаянность убийства». «Человек, видевший хотя раз внимательно эту картину, навсегда застрахован от разнузданности зверя, который, говорят, в нем сидит». Высоко оценил картину и Лев Николаевич Толстой.
Ужас в глазах царя, понимание и прощение на лице его сына вдохновило Федора Шаляпина, когда он, уже отчаялся, готовя в 1896 году партию Ивана Грозного в опере Римского-Корсакова. Оперный певец перечитал множество исторических документов, но это не придало его образу убедительности. Часами он просиживал в Третьяковке напротив картины, думая, думая, думая…
16 января 1913 года, не думая, видимо, ни о чем вообще, душевнобольной и по совместительству иконописец-старообрядец Абрам Балашов нанес три ножевых ранения картине, повредив лица главных героев. Он пришел в Третьяковку рано утром и бросился на нее с криком «Довольно крови! Долой кровь!». Репин узнал о случившемся по телефону. В Пенатах с залива дул северный ветер. Илья Ефимович, сидя дома за столом, чувствовал холод изнутри, его тонкие руки дрожали. Он был уверен, что его произведение погибло, но он ничем не выдавал своего душевного горя. К реставрации были привлечены лучшее специалисты, в том числе попечитель Третьяковки И. Грабарь. Вместе с коллегами он восстановил холст и подготовил основу для реставрационных работ. Однажды утром в мастерскую заглянул Репин. Увидев, что никого нет, а картина подготовлена к краскам, он схватил кисть, и в считанные минуты зарисовал пробелы. Довольный, Илья Ефимович, покинул Третьяковку. Грабарь, вернувшись в реставрационную мастерскую, пришел в ужас. Палитра Репина за 20 лет сильно изменилась и стала более лиловой, художник смыл краски, пока те еще были свежие. Картину восстановили без участия Репина. Когда спустя месяцы ее, наконец, снова выставили в Третьяковке и художник пришел на нее взглянуть, он долго всматривался в лица своих героев. Легенда русского реализма остался доволен работой реставраторов.
После произошедшего 16 января 1913 года хранитель Третьяковки Георгий Хруслов, покончил с собой, бросившись под поезд.
Несмотря на все усилия реставраторов, картина не перестала болеть. От нее постоянно отставал красочный слой. Когда в Третьяковке в 20-е перестали топить, когда под ней проложили метро, даже когда люди просто перемещались по галерее, картина страдала. Чтобы избежать лишних вибраций, для картины сделали специальную конструкцию и накрыли стеклом.
Именно это стекло снова разбили в 2018 году. Картина, призванная застраховать людей от «разнузданности зверя» в них самих, будит его в тех, кто даже не пытается в нее вглядеться. Она или оскорбляет чувства верующих, ведь на ней «помазанник божий» нарушает одну из главных заповедей: «Не убий!», или раздражает своей якобы неправдоподобностью. «Это клевета на русских благочестивых царей и цариц», - говорили в 2013 году историки и активисты, выступив с требованием, чтобы картину переместили в хранилище из постоянной экспозиции.
Не может российская история быть альтернативной. Мы не готовы поставить под вопрос личность Ивана Грозного или подвиги Александра Невского. Варяги на Руси одерживали только победы, а единственного царя, которого называют «слабым» давно канонизировали. Но, главное, мы не умеем ценить то, что нам завещали хранить и оберегать. Туман противоречий заслоняет ту суть, на которой все держится. Уничтожая, на наш взгляд, альтернативные сценарии, мы уничтожаем ту опору, на которой стоим.
«Мне очень обидно отношение ценителей к этой моей вещи. Если бы они знали, сколько горя я пережил с нею. И какие силы легли там. Ну, да, конечно, кому же до этого дело...»
И. Е. Репин.
