Найти тему
Ольга Михайлова

Уценка ценностей. Лев Толстой. Гордыня

Я отмечу ещё одну странность этого человека: духовные вопросы впервые заинтересовали его, как пишет он сам, «когда ему не было ещё и пятидесяти лет»… Ему кажется, что это рано, между тем Достоевский осмысляет проблему страданий уже в 22 года, в своём первом романе, а думал над ней с отрочества.

В Толстом как раз и поражает это подлинно долгое детство духа, отстранённость от глобальных проблем бытия. В чём причина этой отстранённости? В обеспеченности и материальном благополучии? В рассеянии мыслей долгой разгульной жизнью? В бесовской гордыне?

Или в болезни? Да, он был болен, страдал от галлюцинаций и сумеречных состояний духа, от уныния, тоски и депрессий, но Достоевский с его эпилепсией страдал не меньше. Но почему Достоевский мог оставаться в рамках традиции и она ему творить не мешала? Почему вера не мешала Гоголю и Жуковскому? Это гордыня. Достаточно прочитать любую страницу его публицистики — она проступит.

Болезнь гордыни свойственна всем, бомж, роющийся в мусорном баке, иногда мнит себя человеком высокого духа, отвергнувшим условности опошлившегося общества, воры гордятся принадлежностью к какому-то там «воровскому братству», и что же говорить о человеке таких больших дарований, как Толстой?

Но перед Богом Толстой и бомж равны, разве что с Толстого больше спросится, ибо ему больше дано было. Для Бога он — раб Божий Лев, а его талант — это дар самого Господа, он не учитывается Богом. Учитывается то, что раб Божий Лев наработал на данный ему талант. А это — помои, вылитые на таинства и богослужения в романах, притязание на исправление священных текстов и поношение веры. И — страшное искушение «малых сих»…

Вот снова Никон (Рождественский): «Он восстал против Личного Бога, он исказил Евангелие, он — страшно сказать — называл воплотившегося Бога «бродягой», «повешенным иудеем»... Церковь не понесла такого богохульства и отлучила Толстого от общения с собой.

А что же наша интеллигенция? Вместо внимания к голосу Церкви, она Церковь же и осудила, якобы за нетерпимость. Именно со дня отлучения Толстой и стал излюбленным идолом нашей интеллигенции в той её части, которая любит себя величать этим именем.

Враги Церкви принялись восхвалять богоотступника: каждое его слово, каждое движение превозносили как гениальное, его возвеличили не только гениальным писателем земли Русской, но всемирным гением, украли для него из священного языка Церкви дорогое сердцу верующего имя «старец», да ещё приложили к нему словечко «великий», и пошёл гулять по миру этот титул богоотступника...»

Все, что у него было, это данный Богом талант, совершенно не соответствующий ни его умственному уровню, ни его образованию, ни образу жизни, ни масштабу личности. При этом я бы сказала, что нет ничего страшного в отсутствии у него систематического образования.

Это действительно не очень важно, многознание уму не научает, — к тому же все можно наверстать самообразованием. Но он им не занимался. Но есть и другое. И непростительное. На мой взгляд, нет ничего особенного, когда старая опытная блудница учит молодых шлюх азам ремесла. Всё правильно, кто же их ещё научит-то? Но когда старая проститутка возглавляет движение «За нравственность молодёжи!» — это мерзость.

Англичане недаром уронили, «когда лиса читает проповеди, загоняй своих гусей….» Ему ли учить было? Тянет ли его «облик моралес» на ранг Учителя жизни? Транжира и мот, картёжник и развратник, выпивоха и кутила, высокомерный невежда — с какой стороны ни посмотри — никакого нимба. Чтобы отмолить грехи молодости — ему сорок лет каяться надо было, а не богословие на истину проверять. И когда Ленин называет его «зеркалом русской революции», он куда как прав: скольких людей этот горделивый, полуграмотный, проповедующий корявую нравственность Казанова сбил с пути истинного? Скольких отвратил от Господа своим дутым авторитетом? Скольких развратил своим безбожием?

Да, он гений… Но гениальность в слове — это как абсолютный слух. Если он у вас есть — это не значит, что вы его заслужили. В равной степени это не означает, что его наличие ставит вас вне критики. Мощь дарования — тоже не повод для неподсудности. Мы не восхищаемся мощью реки только потому, что она затопила полгорода. Человеку, одарённому талантом от Бога, надо служить Богу, а не «критически исследовать богословие». Толстой же запутался сам и сбил с пути тысячи людей.

продолжение