В сентябре 1857 года Российский императорский флот потрясла катастрофа линейного корабля «Лефорт» в Балтийском море. Она поставила своего рода печальный рекорд, продержавшийся чуть более 137 лет, до того момента, когда в ночь на 28 сентября 1994 года погиб паром «Эстония». До тех пор линкор «Лефорт» был судном, на котором в Балтийском море в мирное время погибло максимальное число людей.
Текст: Николай Манвелов, фото предоставлено М. Золотаревым
Вот что писал спустя несколько десятилетий в своей во многом автобиографической повести «Вокруг света на «Коршуне» российский писатель-маринист Константин Станюкович: «В голове у матери носились мрачные мысли об опасностях, которым будет подвергаться Володя. А ведь эти опасности так часты и иногда непредотвратимы. Мало ли бывает крушений судов?.. Мало ли гибнет моряков?.. Еще недавно...
И ей, как нарочно, припомнилась ужасная гибель корабля «Лефорт», бывшая три года тому назад и взволновавшая всех моряков... В пять минут, на глазах у эскадры, перевернулся корабль, и тысяча человек нашли могилу в Финском заливе, у Гогланда. И ни одна душа не спаслась...»
Кстати, история, описанная Станюковичем, вдвойне автобиографична, о чем мы скажем несколько позже. А пока – перенесемся в 1857 год.
ПРИЧИНА НЕРАЗГАДАННАЯ
13 сентября 1857 года младший флагман Балтийского флота контр-адмирал Федор Нордман официально доложил рапортом главному начальнику флота и морского ведомства генерал-адмиралу великому князю Константину о гибели на переходе из Ревеля в Кронштадт парусного линейного корабля «Лефорт». До этого в Адмиралтействе довольствовались лишь разрозненными рассказами и слухами. Рапорт этот крайне эмоционален и достоин того, чтобы привести его полностью.
«Проведению угодно было заставить меня быть очевидцем самого страшного явления в море: мгновенной гибели одного из кораблей моего отряда, от причины неразгаданной.
В несколько минут 84-х пушечный линейный корабль, державшийся прекрасно в продолжение бурной, темной осенней ночи, под защитою высокого, гористого острова, был буквально, при рассвете дня поглощен морем. Ни единый вопль, несмотря на то, что мы были около четырех кабельтовых у него под ветром – не дошел до нас, и кажется, что по сей момент нет никого в живых, кто мог бы объяснить нам причину этого события.
Зимовавшая в Ревеле эскадра, состоявшая из четырех линейных кораблей, получила повеление приготовиться к переходу в Кронштадт. В 12-й день после полученного приказания, 84-х пушечные корабли «Владимир», «Императрица Александра» и «Лефорт» были на рейде. 74-х пушечный же корабль «Память Азова» два дни до сего был отведен на буксире парохода в Кронштадт. Корабли были вооружены, снабжены на месяц провиантом и водою. Трюмы их были в том же порядке, как они кончили кампанию 1856 года. Корабль «Лефорт» был тимберован (отремонтирован. – Прим. ред.) в Кронштадте в 1852 году.
Я имел повеление пользоваться благоприятными обстоятельствами и, в случае неприхода пароходов для буксира, вступить под паруса. 9-го сентября задул от SSW (зюйд-зюйд-вест, юго-юго-восток. – Прим. ред.) тихий попутный ветер, высота барометра была 29,79, погода ясная. Воспользовавшись попутным ветром, пошли мы в Кронштадт. Не дошед до меридиана Родшхера (Родшер – небольшой остров в Финском заливе. – Прим. ред.), взяли у марселей второй риф. Не смотря на то, по причине усилившегося ветра, ход увеличился. В ½ 9-го часа вечера прошли створы Гогландского маяка, ветер стал крепчать; ходу по лагу было более 11 узлов. Тут ночным сигналом приказал я взять третий, а потом четвертый рифы, и решился за пасмурностью привести в бейдевинд, и, по причине понижения барометра на 29,15, держаться на этом месте до рассвета. Между тем ветер беспрестанно изменялся: в ½ 12-го перешел к W, в полночь дул от NW, а в 4 часа утра от N со шквалами и снегом. Делая небольшие галсы, поворачивая каждый раз по сигналам, нас сносило все более к югу, и когда рассвело, что было около 5 часов, курс наш вел несколько севернее острова Большого Тютерса. Мы шли правым галсом, за нами «Лефорт», имея также марсели в 4 рифа, на ветре же находился корабль «Императрица Александра».
Не доходя до меридиана Тютерса миль около пяти, должны были поворотить через фордевинд; занятые этим поворотом, казалось нам, что и «Лефорт» хотел поворотить. Грот-марсель его был обрасоплен полнее, как налетевший сильный шквал повалил его на правый борт. Крен был ужасный, марса-шкоты все отданы, надо было ожидать, что мачты слетят. Корабль, так сказать, утвердился в этом положении, наклоняясь все более и более, и едва мы привели на левый галс, «Лефорт» опрокинулся и на несколько мгновений его не стало. С благоговением, сотворив крестное знамение, смотрели мы на место, где за несколько минут перед сим был еще корабль, как вдруг он всем правым бортом еще раз поднялся на волнение, но вслед за сим исчез и погрузился на дно, а с ним командир, 12 офицеров, 743 человека нижних чинов, 53 матросских жен и 17 детей.
Несчастие это совершилось 10-го сентября в 7 часов 23 минуты утра. От Большого Тютерса на NNO, в 5 ½ милях, на глубине 30-ти сажен. После этого страшного события, по причине еще усиливавшегося ветра, закрепили мы формарсель и крюйсель, потом и грот-марсель, и решились на глубине 31-й сажени стать на якорь, бросив два якоря и вытравив обе цепи. После 53 часовой якорной стоянки заштилело и пришедшие пароходы прибуксировали нас в Кронштадт…».
Рапорт адмирала нуждается в дополнении.
ТРИ ЗАДАЧИ
Экипажи кораблей, стоявших в Ревеле и Свеаборге («Красный» и «Не Тронь Меня»), составляли матросы, которых предстояло уволить в отставку либо в бессрочный отпуск, а также их семьи. Некоторые матросы с семьями должны были зимовать в Кронштадте.
Поскольку выживших в катастрофе «Лефорта» не было, в морских кругах стали появляться версии случившегося. Наиболее популярной из них была неправильная загрузка корабля. Результатом, как полагали, стало слишком высокое расположение центра тяжести.
Чуть менее популярным было предположение, что на корабле были плохо закреплены орудия. При резком крене судна они сорвались и перекатились на подветренный борт.
Первые официальные версии были озвучены великим князем Константином в письме к державному брату, императору Александру II.
В письме от 14 сентября великий князь докладывает императору о трагедии, находясь еще под впечатлением от доклада Нордмана, «на котором лица не было». По мнению генерал-адмирала, речь могла идти о том, «что от сильного крена во время внезапного шквала, не сорвалось ли несколько пушек с наветренного борта, которые, перекатившись стремительно на противную сторону, могли выломать борт, и через это сделать такой пролом, через который вдруг хлынула вода в огромной массе». Впрочем, великий князь оговаривался, что разрушение корабля могло произойти в том только случае, если бы он был «совершенно гнилой и дрянной». «Лефорт» же, напротив, был «совершенно новый, крепкий и свежий». Это, правда, не совсем соответствовало действительности – линкор был спущен на воду в 1835 году.
Император, находившийся в Штутгарте, получил письмо брата уже на следующий день, и реакция его была вполне ожидаемой: «Горестное известие о гибели «Лефорта» меня сокрушает. Не понимаю, каким образом линейный (выделено в оригинале. – Прим. авт.) корабль мог быть опрокинут и пойти разом ко дну. Ожидаю с нетерпением подробностей».
В Кронштадте была образована следственная комиссия под председательством члена Морского генерал-аудиториата, то есть главного военно-морского суда, вице-адмирала Василия Румянцева. Членами комиссии стали командующий 1-й Балтийской флотской дивизией контр-адмирал Петр Лутковский, контр-адмирал Евгений Беренс, командир линкора «Выборг» капитан 1-го ранга Петр Дюгамель, командир учебного линкора «Прохор» капитан 1-го ранга Константин Посьет и командир линкора «Ретвизан» Василий Таубе.
Перед комиссией были поставлены три задачи: во-первых, изучить показания адмиралов и офицеров, бывших свидетелями катастрофы, причем свидетелей следовало «передопросить… в подробностях»; во-вторых, изучить шканечные журналы уцелевших кораблей; и, в-третьих, «постановить заключение о причине гибели корабля «Лефорт», сколь это возможно сделать при недостаточности имеющихся сведений».
Комиссия работала по всем направлениям одновременно. Предстояло собрать распоряжения, касавшиеся перевода эскадры Нордмана. Понять, как «Лефорт» был подготовлен к выходу в море и в каком состоянии был его корпус. И, естественно, изучить показания участников трагедии.
Впервые о том, что корабли 2-й Балтийской флотской дивизии, стоявшие в Ревеле и Свеаборге, будут перебазированы в Кронштадт, заявил 27 августа 1857 года генерал-адмирал. Переход должен был осуществляться на буксире паровых судов. На кораблях должны были идти матросы и семьи женатых нижних чинов.
«Для пособия пароходам в пути» был отдан приказ поставить стеньги и реи с привязанными парусами. Это было сделано на тот случай, если на море будет попутный ветер и парусники смогут пойти своим ходом.
Для организации перехода в Ревель и Свеаборг был направлен начальник 2-й флотской дивизии вице-адмирал Прокофий Митьков; в Ревеле стояли «Память Азова», «Лефорт», «Владимир» и «Императрица Александра». 29 августа Митьков дал указание о скорейшей подготовке к походу, особо отметив, что он будет производиться на буксире.
1 сентября начальник 2-й флотской дивизии лично передал «волю Его Императорского Высочества» Нордману в Гельсингфорсе, а 4 сентября прибыл в Ревель.
Нордман был там уже с 2 сентября. К этому времени «Императрица Александра», «Владимир», «Память Азова» и «Лефорт» стояли с парусным вооружением и «под флагами», производя необходимые работы.
4 сентября в Ревель пришел пароходофрегат «Гремящий», взявший на буксир, «по особому повелению», линкор «Память Азова» – заметим, самый новый из четверки. Понимая, что приход следующих буксировщиков под вопросом, Нордман отправляет в Адмиралтейство телеграмму с просьбой идти под парусами в том случае, если пароходы не придут. На следующий день пришла разрешающая депеша.
Начальник отряда объехал все три оставшихся корабля – отчет особо отмечает, что шлюпка шла «около кораблей», – после чего дал указание вытягиваться на рейд. Как мы видим, ни на одном из кораблей, кроме своего флагмана, начальник отряда не был.
По словам Нордмана, «Лефорт» был в «совершенном порядке», «за что если бы тогда были у контр-адмирала Нордмана сигнальные книги, то имел бы причину объявить «Лефорту» удовольствие». Вопрос, почему на готовом к выходу во главе отряда корабле не было сигнальных книг, следственная комиссия также оставила без внимания.
9 сентября ветер сменил направление на SSW, барометр стоял на 29,79 дюймах (757 миллиметров ртутного столба). Начальник отряда счел погоду подходящей, дав приказ поднимать якоря.
Но мы задержимся в Ревеле и проследим за тем, как «Лефорт» готовился к походу.
СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ
29 августа штаб главного командира Ревельского порта запросил командиров кораблей на предмет того, когда они смогут выйти в Кронштадт. Командир «Лефорта» Александр Кишкин ответил: «к 5 Сентября буду готов чтобы идти на буксире парохода, если порт даст средства». Иначе говоря, линкор мог идти только на буксире и при наличии усилий со стороны порта.
5 же сентября Кишкин подал начальнику флотской дивизии строевой рапорт, из которого видно состояние 22-летнего корабля.
Течи в трюме не было – вода прибывала в объеме половины дюйма в сутки. Провизии имелось из расчета 800–860 порций на месяц, пресной воды – на две недели, дров – на два месяца, «осветительных припасов» – на месяц. На каждое из орудий было по 50 боевых и 25 учебных зарядов, по пять снаряженных и неснаряженных бомб, по 50 ядер, по пяти картечей и древгаглов (крупной картечи в связках. – Прим. авт.).
Балласт и «водяные ящики» находились в должном порядке. Как показал комиссии заболевший «простудной лихорадкой» и оставленный в госпитале лейтенант Андрей Ренненкампф, налив воды в ящики проводился по приказанию командира с 27 августа. Для этого были предоставлены два корабельных барказа, восемь цистерн и три смены команды под руководством трюмного унтер-офицера Колесова. Поскольку Ренненкампф заболел в ту самую ночь, когда получил приказание, ему не было известно, сколь скрупулезно было оно выполнено. Впрочем, в последний день пребывания корабля в Ревеле заболевший лейтенант побывал на корабельном молебне, который был отслужен в 11 часов утра. Офицер отметил в показаниях, что видел жилую палубу «совершенно чистую, а в батарейной палубе лежал в носовой части багаж некоторых женатых нижних чинов, орудия были вооружены всею принадлежностью, порты и иллюминаторы в деках в совершенной исправности». Ренненкампф отметил, что не слышал жалоб на торопливость и какие-либо недочеты.
Отправленные в госпиталь нижние чины «Лефорта» ничего о состоянии корабля сказать не могли, кроме как подтвердить приказ командира о наливе воды и то, что орудия были закреплены по-походному. Информацию об орудиях подтвердили и гребцы контр-адмирала Нордмана, сдавшие адмиральский катер на «Лефорт» 7 сентября.
Несколько иначе характеризовал положение в деках корабля штабс-капитан по Адмиралтейству Гаврила Ермаков, принимавший на «Лефорте» за день до выхода в море сигнальные флаги. Офицер был в опердеке (в верхней батарейной палубе. – Прим. авт.) и видел, «что орудия стояли поперек корабля, но не заметил, были ли они закреплены по-походному, задних же талей не было».
На борту находились 13 штаб- и обер-офицеров, один юнкер, 743 матроса и рядовых, 53 человека из состава семейств нижних чинов, а также 17 детей. Особо следует сказать, что из 13 офицеров строевых было всего 6 человек. В это число входил командир капитан 1-го ранга Александр Кишкин, три лейтенанта – Михаил Куроедов, Валериан Иванчин и ревизор Василий Апыхтин, а также два мичмана – Яков Киселев и Александр Копытов. Помимо них на борту находился старший врач надворный советник Вишняков, лекарь 21-го Балтийского флотского экипажа Шахов, прапорщик Корпуса морской артиллерии Александр Злобин, унтер-цейхвахтер того же корпуса Никитин, подпоручик Корпуса флотских штурманов Леонтий Шемякин, прапорщик Корпуса флотских штурманов Петров 17-й, прапорщик по Адмиралтейству Терюхов, а также не входивший в состав экипажа подполковник Корпуса морской артиллерии Дмитриев.
В число, как тогда говорили, «вольных» входила супруга командира Юлия, урожденная фон дер Ховен, с двумя незамужними племянницами – дочерьми статского советника Тягельского; жена и дочь лейтенанта Иванчина; жена унтер-цейхвахтера Никитина; жена прапорщика арсенальных рот Корпуса морской артиллерии Иванова; вдова штабс-капитана Корпуса флотских штурманов Якова Бачманова; жена подполковника Дмитриева; а также некая Екатерина Семенова. Кроме того, на борту были четыре служанки.
Допросили и свидетелей подготовки «Лефорта» к выходу.
Командир шхуны «Стрела» капитан-лейтенант Федор Юнг рассказал о двух визитах на корабль. Он отметил «надлежащий порядок» в деках, то, что семейства нижних чинов и их багаж были размещены «между банками в гондеке» (на нижней орудийной палубе между орудиями. – Прим. авт.), а также констатировал отсутствие каких-либо жалоб Кишкина. Сходные показания дал лейтенант 13-го флотского экипажа Петр Опацкий.
Как видим, все вроде было в порядке. Но была деталь, о которой вспоминали как бы вскользь. Либо вообще не вспоминали.
КТО ВИНОВАТ?
На трехмачтовом корабле находились 13 офицеров при одном юнкере. При этом строевых офицеров было ничтожно мало – командир (капитан 1-го ранга), три лейтенанта, два мичмана. Это почти на 750 нижних чинов!
Стоит напомнить, что лейтенанты командовали мачтами, а мичманы им помогали. В случае же с погибшим кораблем мичманов недоставало даже на мачты. Не хватать должно было и лейтенантов, один из них должен был исполнять обязанности старшего офицера – старшего помощника командира, говоря современным языком. Таким образом, в критический момент могло попросту не хватить опытных офицеров.
Моряки того времени, кто прямо, кто намеками, говорили, что случившееся с «Лефортом» не было единичным явлением. «Нештатные ситуации» такого рода случались довольно часто, хотя обычно не приводили к катастрофам. Снова обратимся к Станюковичу. Дело происходит в самом конце 1850-х годов: «Память об этом трагическом событии еще была жива среди моряков, и, проходя Гогланд, мы все жадно слушали в констапельской рассказ одного старика-матроса, бывшего сигнальщиком на одном из кораблей эскадры и видевшего гибель злосчастного «Лефорта».
Только что кончил рассказ свой старик-матрос, как все мы почувствовали, что вдруг наш «Орел» положило совсем набок, и услышали зычный голос боцмана, призывавшего всех наверх.
Охваченные паникой, мы бросились наверх.
Наверху ревел набежавший шквал, и наш «Орел» с убранными парусами стремительно летел, поваленный шквалом, кренясь все более и более. На юте, где я должен был находиться по расписанию, стоял капитан, серьезный и молчаливый. Ют представлял собой совершенно наклонную плоскость… Корабль все больше и больше ложился набок. Невольно в голове пронеслась мысль о «Лефорте». Команда в каком-то боязливом смятении столпилась на палубе, многие крестились. Выбежавшие офицеры были бледны, как смерть. Раздалась команда старшего офицера – закрепить трепыхавшиеся паруса, но матросы не двигались с места.
Корабль кренило больше и больше.
Капитан стоял по-прежнему бесстрашный и тихо отдал приказание старшему офицеру готовить топоры, чтобы рубить мачты. Старший офицер бросился вниз. Прошло еще несколько томительных секунд…
– Готово! – крикнул старший офицер, показываясь в люке.
– Есть! – спокойно отвечал капитан…
Шквал пронесся далее, «Орел» стал медленно, словно с усилием, подниматься, и наконец поднялся. Радостное чувство озарило все лица. И необыкновенно серьезное и напряженное лицо капитана прояснилось».
…Спустя семь с половиной лет после гибели «Лефорта» его имя снова мелькнуло в официальных документах Морского министерства. 30 апреля 1865 года появился приказ, касавшийся 2181 рубля 33 копеек, «оставшихся после нижних чинов» корабля. Деньги были внесены в «росписание существующих по разным управлениям сборов и доходов, не подлежащих внесению в финансовые сметы». На проценты было решено содержать при Каменноостровском Инвалидном доме императора Павла I в Санкт-Петербурге четырех причисленных инвалидов. Инвалидов этих с тех пор именовали «лефортовскими».
4 мая 2013 года экспедиция «Поклон кораблям Великой Победы», искавшая погибшую в 1942 году подводную лодку Щ-320, обнаружила линейный корабль «Лефорт» примерно в 5 милях севернее острова Большой Тютерс на глубине около 70 метров…
