Благодаря Пегасу, рожденному из ее крови, Медуза Горгона со временем стала для художников и поэтов символом творческого труда, который окрыляет и возвышает душу. Символом того, как даже самый негативный жизненный опыт может принести прекрасные плоды, которые способны поднять автора к небесам и сравнять его с самим творцом мироздания ... Могла ли вознестись в этот творческий рай муза Прерафаэлитов Элизабет Сиддал?
Еще до встречи с Прерафаэлитами и задолго до знакомства с Данте Габриэлем Россетти Элизабет бредила творчеством. Бредила тайно и безнадежно, поскольку ей, простой и едва образованной продавщице о лаврах Диккенса и Шекспира и мечтать не стоило. Но она мечтала. Первые в своей жизни стихи Лиззи прочла на листке газеты, в которую был завернут свежекупленный кусок мыла. Это были стихи Теннисона. Они-то и изменили жизнь красавицы навсегда. Именно сентиментальные вирши любимого поэта королевы Виктории оторвали романтичную Элизабет от земли и заставили ее мечтать о большем, чем свадьба с приказчиком и накрытый к обеду стол.
Мы не знаем, что за стихи это были. Но, быть может, вот эти.
Вниз по длине, где воды текут,
Белые воды,
Тридцать два года не был я тут,
Тридцать два года.
Здесь мы ходили с тобою вдвоем,
Двигались вместе,
Тридцать два года как белый туман
Тихо исчезли.
Прошлое живо и голос живой — лиственный шорох.
Где ты, любимая? Я за тобой.
Свидимся скоро.
Надежды нет, печали много
Печальны помыслы мои
Но ты, великая Природа,
Коснись меня и оживи!.
Как с наступлением весны
Цветут бесплодные долины.
Как оживляет свет луны
Ночные серые руины
"В долине" Альфред Теннисон
Многие из стихов самой Элизабет, которые она написала впоследствии, выдержаны примерно в таком же лирико-сентиментальном духе. Например, вот эти "В лесной тиши"
O silent wood, I enter thee
With a heart so full of misery
For all the voices from the trees
And the ferns that cling about my knees.
Лес молчаливый, полный тайны
Все голоса здесь не случайны
От шума ветра до куста
Что мне цепляет волоса.
(это конечно весьма вольный и совсем не профессиональный перевод)
Далее лирическая героиня стихотворения присаживается в тени куста вспоминать о том, как целовалась с любимым под этим самым кустом.
Или вот стихотворение "Год и день"
Slow days have passed that make a year,
Slow hours that make a day,
Since I could take my first dear love
And kiss him the old way;
Медлительные дни сложились в год
Неспешные часы в минувший день
Которые прошли с тех самых пор
Как мы с возлюбленным моим тут целовались целый день.
Далее следуют типичные девичьи вздохи о том, что без любимого для нее и птицы не поют и травы не растут.
В стихах Элизабет всегда было много подражания сначала Теннисону, а потом Кристине Россетти. Наверное и сама Элизабет осознавала, что с Теннисоном ей в поэтических виршах не тягаться и ей очень хотелось попробовать свои силы в живописи. Отчасти именно призрачная возможность воплотить эту мечту и побудила девушку согласится позировать для Уолтера Деверелла - у отца Уолтера была школа живописи. Деверелл был влюблен в Элизабет и, видя расположение к себе молодого человека, она рассказала ему о своей мечте. Но он не проявил к стремлению девушки должного внимания. А вот Данте Габриэль Россетти с радостью согласился давать красавице уроки. И именно эта вера в ее талант и стала в конечном итоге "последней каплей", которая перевесила чашу весов в сердце Элизабет в пользу Россетти.
Надо отметить, что Данте Габриэль был не единственным, кто верил в талант Элизабет. Джон Рескин видел в ней большой потенциал. Он всячески поощрял девушку заниматься творчеством, скупал практически все ее работы и даже учредил для нее стипендию, чтобы она могла оставить работу в шляпном магазине и при этом не зависела бы целиком от Россетти, чье материальное положение в силу природной расточительности долгое время было весьма шатким. Стараниями Россетти и Джона Рескина Элизабет стала единственной женщиной когда-либо принимавшей участие в выставках Прерафаэлитов.
На выставках Элизабет экспонировала в основном свои акварельные работы, написанные на традиционные для Прерафаэлитов сюжеты рыцарских романов или баллад. Работы Элизабет отличаются определенной чуткостью, но им явно не хватает мастерства. Наибольший интерес из этой части творчества представляет сделанный в 1854 году автопортрет. Сравнивая его с портретами Элизабет, написанными другими художниками, можно понять насколько самокритично относилась к себе девушка. Она не видела в себе ни божественной красавицы, ни роковой чаровницы - только самую обычную женщину. Но саму Элизабет это не пугало. Она не хотело быть музой Россетти. Она хотела быть ему ровней - быть творцом. Она верила, что не внешность, а именно творчество сделает из нее ту, кто достойна стоять с ним рядом. Именно творчество объединит ее с ним, не пред богом и людьми, но перед потомками.
Могла ли сбыться мечта Элизабет? Родись она чуть позже, или получи более полноценное образование до своей встречи с богемными Братьями, проживи чуть дольше... смогла ли бы она встать на одну ступеньку с любимым и внести в живопись или литературу вклад, сопоставимый с вкладом Россетти и прочих Прерафаэлитов. Конечно каждый волен сам для себя ответить на этот вопрос. Но лично мы считаем, что ответ на него содержится в одной единственной картине - в небольшом карандашном наброске, озаглавленном "Погонщица гусей".
Вглядитесь в эти живые позы и непосредственные лица. Глядя на них невозможно отрицать, что у Элизабет был талант. В погоне за романтическими грезами и возвышенными песнями она не успела его разгадать. Живая, повседневная сатира могла сделать из нее вполне успешного графика по-женски тактичного и поистине остроумного. Жаль, что сама Элизабет не успела об этом даже узнать.
Поддержите блог.
Даже небольшая сумма поможет нам стать лучше.
