Идёт процесс уценки классики. Это объективный и закономерный процесс. Если у вас ничего не связано с Битлами, если их музыка не была с вами в дни первой любви, и вы не пели в походах под фальшивую гитару "За солнцем пойду", и даже их лица вы запомнили только по морщинам, то для вас они – не более, что страница в истории музыки. Sic transit...
Тот же процесс идёт и в литературе, только с семидесятилетней задержкой, вызванной коммунистической стагнацией. Выдерживает Мандельштам - он настоящий. Выдерживает Булгаков, он тоже подлинный. Остальные валятся, как кегли. Молодёжь перечитывает Ахматову - и зевает, читает Цветаеву - и морщится, листает Пастернака - и спрашивает: "Что за нуднятина?"
Ахматова неглупа и талантлива. У неё есть мысли и строки, резонирующие почти с любой женской душой, но даже современники упрекали её в однообразии и банальности. Пастернак её не читал, Цветаевой она как поэт не нравилась, Мандельштам хвалил её из расчёта ответной похвалы, Блок презирал, Маяковский издевался.
Критика тоже морщилась — от Бахтина до Кранихфельда. «Сейчас её произвели в ранг великих поэтов. Я думаю, что это, конечно, преувеличено. У неё все-таки узкий диапазон для великого поэта, мелкий. Даже вот та же человеческая её натура — она тоже не натура великого человека. Heт». Это Бахтин.
«Эгоцентричная поэзия, вращающаяся вокруг «я» и «меня», не знающая иных отношений, кроме любовной игры и «несытых взоров», не знающая природы. Для Ахматовой небо «ярче синего фаянса», потому что фаянс она хорошо знает, а небо мало» Это Тальников.
«Самовлюблённость, наигранное православие, нечто «дамское» и звон шпор. Если б она поняла, что все эти стихи надо выбросить, было бы очень хорошо. Может, с оставшимися стихами можно было бы жить. А так — нельзя». Это – Надежда Мандельштам.
«Как страшно ограничен их круг, как тягостно со стороны их однообразие». Это Кранихфельд. «Любовь делает г-жу Ахматову и набожной, и хрустящей, и откровенной, и поэтичной, и гордой, и робкой, и чувственной и… в конце концов скучной. Каждое стихотворение кажется битком набитым банальностями» Это мнение Войтоловского.
«В ранних стихах Ахматовой было некоторое своеобразие психологии; в новых только бессильные потуги на то же, изложенные стихами, которых постыдился бы ученик любой дельной студии» – высказывался Брюсов.
Эти отзывы резонируют с моим восприятием. Ахматова мне ближе Цветаевой, однако, прочтя пару дюжин её стихов, я обычно утомлялась и переставала читать, откладывая чтение «на потом». Почему?
Потому что Кранихфельд прав. Прав эстетически. Прав и Войтоловский. Чувственно. Прав и Бахтин. Ментально. Узкий внутренний диапазон Ахматовой при достаточно большом количестве прочтённых стихов создаёт у читателя ощущение повторов, однообразия и скуки. И это у опытных читателей ХХ века. Нынешнее же поколение читает её и вовсе отрешёнными глазами, и скучают они куда больше Бахтина и Кранихфельда, потому что для последних эти стихи хотя бы имели опору в реальности. Для нынешних нет и этого.
Без скуки можно прочесть всего десять-двенадцать ахматовских стихов. Есть ощущение, что у неё в какой-то момент закончился запал или, как говорят, "исписалась". Но нет, не исписалась. Причина её малой продуктивности именно в узости внутреннего мира и в мизерном масштабе личности. Она вся - в любви и в мужчине. Но вариантов здесь всего четыре: либо он любит, она – нет, либо она любит, а он - нет. Третий вариант: оба любят, и последний: оба не любят, (это даже не вариант, но для полноты картины - упомянем...)
Мизерность вариаций развития сюжета и узость самой темы не позволяют поэту выйти на уровень хотя бы минимальных обобщений, создавая одни и те же узоры в трёхгранном зеркале любовного калейдоскопа. А в итоге получаются именно десять-двенадцать приличных стихов: по три-четыре на каждый вариант. Дальше - всё, сказать больше нечего, только повторы и скука.
Но срезонировать с душой читателя эти стихи могут, однако это говорит об особенностях читательского восприятия, а не о достоинствах поэта...
