Пётр Иванович Бартенев является одним из самых известных и заслуживаещего внимания историков и литературоведов в Российской науке XIX-го столетия. Пётр Иванович является одним из основателей пушкиноведения, так же был директором Чертковской библиотеки, был основателем и издавал свой собственный исторический журнал "Русский архив".
Одна из многочисленных статей Бартенева была посвящена истории одного из самых близких и родственных к России государств-Сербии. Это был перевод сочинения другого известного немецкого историка Леопольда Ранке,который изучал Сербскую историю. Пётр Иванович Бартенев высоко оценил эту работу и часто отмечал её, как наиболее достоверный материал с наиболее точным описанием Сербии. Леопольд Ранке написал это сочинение на основе знаменитого собирателя сербских песен Вука Стефановича Караджича, который также был одним из тех, кто боролся против Османского ига.
Сочинение Леопольда Ранке начинается с того, что когда Сербия была под турецким владычеством очень немногие регионы Сербии управлялись христианскими князьями или старшинами. Во всем Белградском пашалыке, главной области сербского края, а также почти все округа и деревни принадлежали сипахам — мусульманским помещикам, которым после завоевания была раздана христианская сербская земля. Спахии получали десятину от производства всего сельского хозяйства и подать с каждой головы скота, а также кроме того, собирали поголовную подать (главницу) — по два пиастра с каждой супружеской четы. В иных местах, вместо десятины и главницы, платился только оброк по десять пиастров с супружеской пары, — и спахии были очень довольны этим оброком. Спахии не требовали барщины и не вмешивались в судебную расправу; они не только не выгоняли самовластно своего подданного из деревни, но даже не могли переселить его в другое место. Им предоставлялось только как бы наследственное кормление, за которое они, как воины, были обязаны нести военную службу. Они даже не жили в деревнях. Кроме того, христианское население уплачивало расходы по государственному управлению. Для этого оно обязано было сначала отправлять барщину турецкому правительству (паше), которая некогда была очень тяжела, простираясь до ста дней в году (два дня в неделю). „Но в конце прошлого столетия не было уже слышно о подобных отягощенниях". Турецкие судьи (кади, . зависевшие от белградскаго муллы) брали пошлины при переходе имущества из одних рук в другие с судебных дел.
Духовное управление принадлежало епископам, которые чаще всего были греками. „Уже по самой внешней обстановке своей, епископ грек был чужд народу. Это было связано с тем, что он ездил на роскошно-убранной лошади,был вооружён мечом и буздыганом и знаками знаками власти", которые давались ему от султана. Часто между пашами, янычарами и спахиями бывали раздоры, сила турецкого правительства тогда ослабевала и для христиан это были хорошие времена. Если же кто из сербов подвергался слишком сильному притеснению, тот бежал в лес и становился гайдуком (аналог казаков XVI —XVII столетия). Гайдуки грабили турок, а иногда и сербов-христиан. Спахии всегда были мусульманами, однако на территории Сербии это обычно это были сербы по происхождению, которые продолжали говорить по-сербски, но приняли мусульманство. В период Турецкого владычества мусульмане доминировали, а христиане были в зависимом положении. Но некоторым облегчением в судьбе христиан было то, что турки жили исключительно в городах, между тем как сербы исключительно в селах. Поэтому повседневных столкновений не происходило между турками и сербами.
Одним из важнейших событий в истории Сербии стал 1788 году, когда войну с Турцией вела Россия и Австрия. Эти державы призвали сербов к оружию. В австрийской армии было много сербских волонтеров. После заключения мира, Сербия осталась под турецким владычеством, но важно было то, что некоторое время сербские области, которые заняли австрийцы, пользовались свободой от господства мусульман. После того,как закончилась война началось притеснение сербов. Однако репрессии в отношение сербов были не от законного турецкого правительства, не от белградского паши,а от восставших янычар. Султан Селим сам планировал уничтожить янычар, так они дестабилизировали обстановку в стране.
В Сербии янычары догадывались о подобных намерениях со стороны султана и поэтому сами же янычары начали открытую вражду против многих пашей, которые были сторонниками султана. Одним из сторонников Селима был белградский паша, который убил главного предводителя янычар и изгнал остальных янычар из своего пашалыка. В этом деле ему активно помогали ему сербы. Но константинопольский муфтий вынудил султана возвратить изгнанных белградских янычар в пашалык. Скоро янычары убили пашу, захватили в свои руки власть над пашалыком и начали резню христианского населения, грабя и всячески оскорбляя сербов. Буйные янычары, одинаково были против,как против законного турецкого правительства и сербских христиан. Страдали от янычар не только христианские селение, от них бежали также и мусульмане,а также спахии. Депутаты ограбленных спахиев смогли найти поддержку в Константинополе у султана, который угрожал белградским янычарам. Султан Селим открыто пригрозил янычарам, что „если они не уймутся, то он поступит с ними, как не поступал ни с одним турком: он пошлет против них войско, —но не турецкое „ибо верному тяжело сражаться с верным, а другого народа и другой веры нет".
Что это могло означать? —думали янычары: —султан же не попросит помощи у австрийцев или русских. Так и было, султан имел ввиду самих сербов. Поэтому янычары приняли решение истребить как можно больше сербов . Они поехали по селам, захватывали и убивали каждого серба, который известен был храбростью, умом или богатством, а также убивая и простых людей. „Ужас распространился по Сербии. Никто не знал, кому именно грозит смерть; и в скором времени разнеслась молва, что убивать будут всех сербов. В сёлах турки встречали одних стариков и детей; все, кто были в силах бежали в горы, в потаенные убежища гайдуков" . Это случилось в начале 1804 года. У несчастных беглецов было сначала только одно желание — возвратиться домой и продолжать безопасно прежнюю жизнь. Но для этого необходимо было поднять общее земское ополчение и собственными „средствами положить конец наглому насилию". Повсюду начали являться толпы вооруженный сербов, с целью изгнать янычар. В каждом округе был свой предводитель. Стихийное восстание быстро охватило всю Сербию. Турки спаслись в укрепленных города. За исключением крепостей, вся страна была мгновенно очищена от янычар и мусульман. Сербы могли теперь соединиться, чтобы начать общими силами осаду крепостей. В каждой области был выбран народом главный предводитель. В Шумадии,в центральной и самой обширной из областей, выбор пал на богатого и предприимчивого торговца: Георгия Черного, который успел уже прославиться смелыми подвигами и умом. Однако он не раз говорил, что не опытен в управлении, на что князья обещали помогать ему различными советами. На что Григорий сказал „Но ведь я жесток и у меня крутой нрав. Я не стану долго толковать, и на кого рассержусь, убью на месте". — Князья в свою очередь говорили, что теперь такой нам и нужен, отвечали князья. Георгий Черный стал комендантом Сербии. Сначала его власть ограничивалась одной Шумадией, но скоро все друге сербские областные предводители подчинились и выбрали его, как самого даровитого и самому сильного из них.
Георгий Петрович Черный правду говорил, что на кого рассердится, убьет на месте. Песня о нем, переведенная Пушкиным была правдой. В 1787 году, по первому слуху о русско-австрийской войны с турками, он решился восстать против мусульман и после окончания войны был вынужден, с другими сообщниками, искать спасения в Австрии. Он взял с собой отца, который не хотел оставлять на жертву туркам. Старик шел не охотно и постоянно уговаривал сына возвратиться и покориться. Беглецы приближались к реке Саве. — „Лучше, пойдем назад, начал снова говорить отец: — турки простят нас" . Сын не соглашался. —„Ну, так иди же ты один, а я отправлюсь домой", сказал старик. — „Нет, вскричал Георгий: — я не потерплю, чтоб турки тебя замучили, лучше, умри теперь от моей руки"! — Он выстрелил из пистолета в отца, и, видя, что старик мучится в предсмертной агонии, велел одному из товарищей убить его. В ближайшей деревне, он отдал селянам стадо, которое гнал с собою со словами: „похороните моего старика, да выпейте за упокой его души", и переправился за Саву, в австрийские владения. Он сражался потом, в австрийской армии с турками, но был расстроен за то, что ему не дали медали, после чего ушел к гайдукам.
Поcле заключения мира, он жил в Австрии лесным сторожем; потом, услышав о кротком управлении белградскаго паши, вернулся на родину, начал торговать свиньями (это самый выгодный промысел в Сербии на тот момент) и скоро стал одним из первых сербских богачей. Когда начались неистовства янычар, он гнал на продажу в Австрию стадо свиней и по дороге, он услышал о свирепстве турок. Когда он услышал о восстании в своей волости он захотел возглавить его. Достигнув верховной власти, он жил как простой поселянин. Он продолжал носить старые свои голубые штаны, истасканный полушубокой и старую черную шапку, сам ездил за дровами, пахал и косил, и сам сломал пожалованный ему орден, набивая обруч на бочку. Дочери его сами ходили за водою. Но в битвах Георгий был героем и показывал таланты необыкновенного полководца. Суровость и вспыльчивость были всегда чертами его характера. Рассердившись, он убивал своею рукою преступника или спорщика. Князю Теодосию он был обязан своим выбором в предводители восстания, — но и его он убил в порыве ярости, как убил отца. Однако, опомнившись, он плакал и говорил: „Бог судья тому, кто затеял ссору". Однажды простив врага, уже не помнил обиды, так как злопамятность была чужда ему. Он хотел порядка в гражданских делах, справедливости в судах, и соблюдением законов, насколько позволял ему безбашенный характер! Единственный брат, надеясь на него, думал что все может делать всё безнаказанно. Но когда Георгию пожаловались родственники девушки, которая была изнасилована его братом, он сказал своему брату, что и турок они прогнали за такие дела. Георгий велел повесить любимого брата на воротах и запретил матери плакать о нем. Когда он являлся среди битвы, а его легко было узнать по его высокому росту, сухощавому стану, широким плечами, большому рубцу на щеке (он хотел взять монастырскую лошадь для войны, игумен не давал её, и в ссоре иегумен ударил Георгия саблею по щеке, —так произошел этот рубец; — нечего и говорить, что игумен был изрублен на месте,— когда он являлся среди сражающихся, унывали турки — победа считалась его спутницею).
Он был суровым воином, отцеубийцем и который убил множество сербов в припадке гнева,но в своём обычном состоянии был добродушен. Трезвый, он всегда был угрюм. Часто он просиживал целые дни, не говоря ни слова и кусая себе ногти, и на все вопросы только покачивал головою. Но выпив , он становился разговорчивым и даже пускался плясать. Таков был один из предводителей сербского восстания, скоро ставший властелином Сербии. Другие предводители были также достойные товарищи такому вождю. Например, об одном из них, которого звали Тюрчия. По сербским рассказам Тюрчия до восстания никогда не брал оружие в руки.Однажды турки стреляли в цель. Все промахивались, так как цель была далеко. Тюрчия взял ружье, прицелился — и с первой попытки попал в цель. С того времени, по народному преданию, турки стали опасаться его.
Другой, гайдук Велько, из-за нескольких пиастров добычи всегда готов был рисковать жизнью, но добыв денег, тотчас же раздавал и тратил их. „Колег у меня что есть— говорил он: — приходи всякий, я никому не откажу; а коли всё выйдет, так пойду отнимать у богатых". Без войны он жить не мог и прославился этой цитатой . „Дай Бог, чтобы сербы не мирились с турками пока я жив, — были его любимые слова, — а когда я умру, дай Бог им жить спокойно". Своих момков (воинов, составлявших его постоянный конвой) он считал своими братьями, и бросил жену за то, что она не хотела за столом прислуживать им, как прислуживала ему. По этим образцам можно судить, каковы были люди, поднявшиеся на защиту родины от янычар. Скоро крепости пали от их натиска, и янычары были полностью изгнаны из пределов Сербии.
Во время восстания сербы восстали против разбойников и бунтовщиков янычар, а не против всех турок, не против султана, напротив, многие турки приходили на помощь им, султан велел боснийскому паши действовать за одно с ними, так как султану было выгодно усмирение янычар и поэтому он хотел видеть в сербском ополчение союзников, а не врагов, которые без помощи со стороны султана, будут представлять ещё большую опасность для турецкой власти.Боснийский паша пришел к сербам, когда они осаждали Белград. Янычары, увидев, что имеют дело с султаном сдались. „Теперь ваше дело кончено, цель ваша достигнута, сказал паша сербам: расходитесь же по домам". Сербы поняли, в чем дело, и, конечно, не разошлись. — ведь им нужно же было навсегда себя обезопасить от неистовства со стороны янычар, — они видели уже однажды, как изгнанные из Белграда янычары вернулись обратно и начали свирепствовать над ними необузданные, нежели когда нибудь. Притом, некоторые янычары всё ещё оставались в Сербии : в разных крепостях они еще держались, да и белградская цитадель оставалась в руках Кучук-Али, предводителем отставных турецких солдат, отчасти нанимавшийся в службу к пашам, отчасти промышлявшие грабежом.
Сербы не верили мусульманам, так как считали, что мусульмане не считают себя обязанными соблюдать обещания, сделанные ими для христиан и нарушат все свои обязательства, если эти обязательства не будут поставлены под охранение сильной христианской державы. Австрия всегда возвращала туркам области, отнятые у них во время войны — на неё они не надеялись и решились просить покровительства у России, которая недавно (1802) вытребовала гарантии для Молдавии и Валахии. В августе 1804 отправились сербские депутаты в Петербург и в феврале 1805 года вернулись с благоприятным ответом: русский двор советовал йм просить себе льгот у султана, и обещал свое заступничество по этому делу в Константинополе. Сербы отправили в Константинополь послов с просьбою позволить им самим, без всяких турецких войск, содержать гарнизон во всех крепостях Сербской земли, и немедленно выгнать янычар из тех крепостей, в которых они еще держались. Сербы воображали, что султан исполнит их просьбу — они воображали себя верными воинами султана, восставшими против его врагов. Действительно, это было так: сами турки в сербских городах радовались изгнанию мятежных янычар. Но султан, прежде, нежели был государь мусульманин,а мусульмане не могли допустить мысли о самостоятельности христиан, бывших их рабов. Сербские спахии, изгнанные янычарами, теперь требовали возвращение своих поместьев и думали,что этот поступок будет оценён султаном.Но султан посадил под стражу приехавших в Константинополь сербских послов и велел нишскому паше Афизу (Нишский пашалык граничить с Сербией на юго-востоке) обезоружить сербских христиан.
Но один из послов, Стефан Живкович, хитростью уехал из Константинополя в Белград, сказал о условии султана только вождям, а народу объявил, что Афизу велено взять с собою в Белград только 300 человек, а если он приведет больше, то султан не велел сербам пускать его и народ поверил ему. Когда Афиз явился на границе с войском, сербы приняли его за ослушника султанской воли, друга мятежных янычар, и, после жестокой битвы, прогнали назад. После поражения второстепенного паши, султан двинул на Сербию могущественных правителей, имевших огромные войска: с северо-запада на Сербию шёл боснийский визирь с 30,000 войском; с юго-востока скутарийский паша с 40,000ю армиею. Теперь сербы увидели, к своему изумленно, что имеют дело не с мятежными янычарами, а с султаном и всеми силами турецкого правительства. Многие сербы упали духом. „Зачем вы начали войну, — говорили своим предводителям: —когда уверены были, что она не поведет к добру? Вы думали, будто султан за нас, а вот он теперь прислал страшную силу". Многие из вождей должны были скрываться в лесах от народного гнева за грозящую погибель. Но Георгий Черный не потерял мужества. Он пошел на боснийцев разбил несколько их отрядов, и когда турки стянулись у Шабца, стал против них с 7,000 пехоты и 2,000 конницы и окопался в лагере. Турки вдвое превосходившие его числом, потребовали от него покорности и выдачи оружия. „Придите и возьмите", отвечали сербы. Два дня нападали турки на окопы,—и безуспешно. На третий день, Георгий продумал решительный маневр: он спокойно подпустил турков к самым окопам, без выстрела и вдруг, одним залпом, сербы выстрелили почти в упор, — ни одна пуля не пропала даром, — тысячи врагов упали, ряды смешались, — в эту самую минуту, сзади атаковала сербская конница сербская.Турки бежали, и большая часть их легла на поле битвы и в лесах, где бегущих турков поджидали сербы.
Между тем на другом конце Сербии, крепость Делиград, героически защищаемая Георгием Петровичем, остановила скутарийскаго пашу. После этого турки запросили мира. Это было связана с тем, что Турции грозил уже разрыв с Россией (1806) и туркам нужно было сосредоточивать войска на востоке, в дунайских княжествах. Улемы не допустили примирения с неверными бунтовщиками, но паша скутарийский отступил, пока велись переговоры, и Георгий мог на свободно заняться покорением тех сербских крепостей, в которых еще сидели турки. Прежде всего он приступил к Белграду, где удержался Гушанц-Али. Он был албанцем православной веры, Когда прежде служивший Гушанцу, перешел к своим единоверцам и проник в Белград. В день байрама, он взял с собою шестерых рослых и сильных сербов, он провел их через вал, мимо караулов, обошел кругом по улицам и вдруг бросился на стражу, охранявшую городские ворота,сначала выстрелы не встревожили турок, потому что в день байрама у них в обычае поташная стрельба, и никто не являлся на помощь страже. Она отчаянно сопротивлялась, —четверо сербов были убиты, еще один и когда ранены, целью остался только один — но этот один успел отворить ворота и впустить сербский отряд, — турки бросились к воротам, —в это время, Георгий Черный перешел в другом месте вал, оставшийся без защиты, и город был взят; Гушанц Али скрылся в цитадели, его принудили к сдаче голодом. Турки, сдавшийся на капитуляцию, были перерезаны. Все случаи войны за независимость прославляются песнями, но этой резни, сербы сами сильно стыдятся. „Не доброе мы сделали дело и поплатимся за него", говорили старики. Скоро были заняты все другие крепости. Ни одного турецкого воина не осталось на Сербской земле.
Теперь и внутреннее управление приняло несколько правильный вид. Предводители восстания конечно сохраняли преобладающее влияния на дела; они каждую зиму около нового года съезжались на общий сейм, „скупщину", для соглашения в планах действия на следующий год. Георгий Черный обыкновенно имел решающий голос в этом собрании. Для управления гражданскими делами появился сенат из депутатов областей (нахии), которых считалось двенадцать. Депутатов этих было также двенадцать, по одному из каждой нахии. Приверженцы Георгия имели перевес в этом собрании. Главными агентами его в сенат были Югович и Младен, люди не совсем честные и впоследствии погубившие общее дело своими интригами. Занятые войною с Россией, турки на время оставили сербов в покое. Георгий Черный хотел воспользоваться этим, чтобы очистить от турок Боснию и Герцеговину, в которой проживало много сербов и расширить границы независимой Сербии на всю северо-западную часть Турции и до самой Черногории.
Он выступил в поход весною 1809 года и он был достаточно успешным, так как турки отступали. Черногорцы поддержали сербов и спускались со своих скал навстречу ему. У этого похода была великая цель- освобождение всех сербов и соединение всех сербских пашалыков в одну независимую область и цель сербов была уже наполовину сделана. Но в это самое время до Георгия Чёрного дошло известие, что . турки с большими силами вошли в Сербию с юго-востока. Георгий сам был виноват в этом вторжении: прежде, юго-восточную границу геройски и всегда успешно оборонял от турок Добринец, — но, по интригам своего клеврета Младена, Георгий отнял у него власть и передал ее Милою, приятелю Младена и также своему клеврету. Милой не смог удержать турок и они осадили Делиград. Георгий должен был вернуться на защиту своих границ. Но русские отвлекли турецкие силы на Нижнем Дунае, а после прислали отряд для помощи сербам. В 1812 году между Россией и Османской Империей был заключён мир, одним из пунктов которого была сербская автономия, в замен выплаты определённой дани. В это время, Георгий Черный уже без всяких соперников и ограничений владычествовал в Сербии: областные воеводы были поставлены в полную зависимость от верховного вождя и от сената, в котором господствовали клевреты Георгия. Несколько лет тому назад, уже были первые попытки Георгия Чёрного стать единоличным правителем и ставить своих людей. Однако это подвергало страшной опасности общее дело,так как неспособный Милой был поставлен полководцем вместо Добринца. Теперь, все места были заняты клевретами Георгия; лояльность к Георгию было их единственной причиной возвышения, — и когда, по примирения с Россией, Турция обратила свои силы на сербов, неспособность клевретов Георгия погубила Сербию. Как только турки убедились, что Россия увязла в войне с Францией, они не захотели соблюдать условий Бухарестского мира относительно Сербии. Они потребовали сдачи всех крепостей, сдачи всего оружия и боевых снарядов и возвращения изгнанных из Сербии мусульман. Сербы не могли согласиться отдать оружие на милость турков.
Турки двинулись на Сербию, и осадили крепость Неготин, которую оборонял гайдук Велько, но он был в немилости у Георгия. Велько геройски оборонял крепость, — но Младен из-за интриг и конфликта не хотел приходить к нему на помощь. „Пусть сам справляется! — говорил этот клеврет Георгия: — у него на пиру по десяти гусляров воспевают его подвиги; он сам себе поможет, на то он и герой." Велько был убит и крепость пала, а турки вошли в Сербию. Воеводы поставленные Младеном бежали и Младен растерялся и полностью утратил контроль над ситуацией и почти не пытался исправить ситуацию. Туркам без сопротивления сдался и другой полководец Георгия, князь Сима. Сам Георгий был теперь окружён уже не героями, которые раньше могли дать эфективные советы в этой критической ситуации, а интригантами, которые струсили в минуту опасности и своими робкими советами навели уныние на самого Георгия, а тем временем турки продвигались вперед. Сам Георгий почти не пытался остановить турков и 2 октября 1813 года он появился в лагере всего на один день, после чего 3 октября 1813 бежал в Австрию. Его дарования сильно помогли первому освобождению Сербии, но его властолюбие, лишило Сербию способных слуг,так как они не были согласны с политикой Георгия. Сенаторы, воеводы, тысяча других сербов бежали в Австрию, спасаясь от мести турок. Мщение было ужасно.
Из всех способных воевод, который остался в Сербии был один Милош Обренович. Сначала он притворился, что поддался туркам и обманывал их своей покорностью. Но когда первый ужас народа прошел, уступив место ожесточенности от грабительств и казней, когда снова начали собираться недовольные, Милош возглавил протестное движение против турок. В 1815 году, в пятницу перед Вербным воскресеньем, Милош выгнал турецких чиновников из своего округа и поднял против них оружие. Теперь уже не в первый раз сербам необходимо было выгонять турок со своей родины, — после нескольких искусных маневров и удачных битв, сербы снова освободил свою страну. Султан теперь не мог действовать против сербов с прежнею беспощадностью: французская война была окончена и Россия могла снова заступиться за православных. Из-за этих неблагоприятных событий для Османов султан был вынужден дать полномочие румелийскому паше Марашли-Али, вступить в переговоры. С обеих сторон были сделаны уступки. Турки были допущены в Белград, но верховное управление Сербией было передано паши, но областными начальниками остались сербы. У Милоша было в управлении несколько округов; паша окружил себя сербскими советниками. Теперь Христиане уже не были так беззащитны, как прежде. Милош был единственным предводителем восстания и поэтому пользовался огромным влиянием, а также не щадил средств для устранения не угодных ему людей. Он лично донёс туркам о возвращении в Сербию Георгия Черного и, по требованию паши, послал приказ о его смерти. Так погиб от предводителя второго сербского восстания предводитель первого.
Оставшись без соперников, Милош был признан всеми князьями за верховного князем. Он стал агентом турецкого правительства, от которого получил на откуп казенный подати и таможни. В то же время,благодаря народному доверию он стал его главою национальной партии. Его положение было шатким и неопределённым, но сила и влияние Милоша все увеличивалась с течением времени. Наконец в 1820 году, турецкое правительство утвердило его в сан „верховного князя Сербии". Через несколько месяцов возникли несогласия между им и белградским пашой. Милош отказал паше в повиновении и отправил в Константинополь посольство, требуя исполнения всех условий Бухарестского мира. Послы были посажены в темницу. Милош не огорчился этим; не подчиняясь паше и не восставая против султана, он сконцентрировался на внутренних делах Сербии и расширил свою власть. Самостоятельных князей он заменил своими чиновниками и со временем его власть стала безграничной.
В скором времени поборы стали не легче,чем до этого были при турках. В народе начался ропот, появлялись даже движения против самовластия Милоша, — но он легко подавлял их. Однако большей части населения он казался еще необходимым и нужным, так как на его личной власти основывалась независимость Сербии от турок. А турки не беспокоили его, видя в нём человека, который удерживал сербов от нового восстания. В это время, вспыхнуло греческое восстание и христианские державы не остались в стороне. Особенно это была Россия ,которая представляла наибольшую угрозу султану. В 1826 году была принята Аккерманская конвенция и Порта вновь обязалась строго соблюдать условия Бухарестского мира относительно Сербии. Условия были истолкованы с учётом сербских интересов, что стало великой победой для сербов. Но до самого Адрианопольского мира, турки медлили привести в исполнение свои обещания, — победы русских вынудили это, и в 1830 году был обнародован султанский хатт-и шериф , обеспечивающий самостоятельность Сербии.
Когда была устранена внешняя угроза со стороны Турции , с этого времени начались борьба сербов против Милоша, который правя Сербией интересовался лишь собственными интересами. Он брал себе в собственность все, что ему нравилось, платя прежним владельцам покупаемого дома или луга такую цену, какую сам хотел назначить; однажды, он сжег целое предместье в Белграде, чтобы очистить место для своих предполагаемых зданий; он принуждал народ бесплатно трудится на его полях; его гонцы ничего не платили за подводы и за постои; выгоднейшую торговлю Сербии, —торговлю щетиною, он полностью монополизировал. „Разве я не властитель? — говорил он: — разве я не могу делать, что мне угодно?"
В хатт-и шерифе было сказано, что он будет править, совещаясь со старшинами, но он не думал исполнять этого, даже формальным образом. Общее неудовольствие возрастало до такой степени, что даже люди, близкие к Милошу, говорили о необходимости ограничить его произвол. О смелых речах одного из его любимцев, Милутина Петровича, донесли Милошу. Он призвал Милутина и стал упрекать его. — „Не я один так думаю", сказал Милутин: —"всякий думает теперь точно также!"— „Как всякий?" — возразил Милош. —Да, продолжал Милутин: — даже и тот, кто стоит с тобою рядом" — такие слова сказал один из самых верных любимцев князя, старый служитель в доме Милошева по имени Иосиф. Милошу ещё до этого напоминали , что своими поступками он подвергает себя опасности, ибо все были им недовольны; но он не обращал внимание на такие слова „Правду ли говорит Милутин?" спросил он теперь старого Иосифа. „Правду, люди говорят, что дальше нельзя так жить" отвечал тот. Одаренный умом и критическим анализом Милош в одну минуту осознал всю опасность, всю силу своих врагов и немедленно решился оставить Сербию.
Однако его стали просить, чтобы он не спешил с отъездом; ему сказали, что никто не намерен посягать ни на лицо, ни на жизнь его, ни даже само его правление, а желают только прав. Между тем, вооруженные толпы народа уже сходились отовсюду в Крагуевац, чтобы требовать от него законности в правлении. Беспорядков не было никаких, но тем страшнее была их спокойная сила. Милош понял невозможность сопротивления, и, созвал сейм, где обещал отказаться от произвольного правления (1835). Обнародован был подробный органический устав, учреждавший новый порядок. Но Милошу вовсе не хотелось отказаться от произвола; он поехал в Константинополь, склонил на свою сторону султана Махмуда богатыми подарками и возвратившись, стал действовать еще самовластнее опираясь на объявление султана, что в Сербии князь есть „единственный властелин". Он монополизировал исключительное право торговать солью и вообще всем заграничным вывозом; с тем вместе, на случай изгнания он купил себе поместье в Валахии. Недовольство возрастало в Сербии; через короткое время, своими неосторожными поступками, Милош разозлил против себя Порту. Тогда недовольные сербы нашли себе покровительство в Константинополе, и султан, по их внушению, издал фирман, которым законодательная власть в Сербском княжестве отдалялась от исполнительной и передавалась сенату из семнадцати старшин, а исполнительная власть князя ограничивалась назначением четырех ответственных министров. Милош притворно смирился, но планировал поднять восстание в народе. Но это не удалось, а его интриги были раскрыты и люди которых прежде гнал Милош решили, что он должен покинуть Сербию. Главою победившей партии был Вучич. Взяв с собою вооруженных людей и вооружившись сам, он вошёл в комнату Милоша и сказал ему: „Народ не хочет тебя больше; если не веришь, я позову людей и они подтвердят тебе слова мои". На что Милош сказал„Ну и хорошо, если они не хотят меня, я им не навязываюсь". Он отправился в Австрию в сопровождении конвоя (в июне 1839). На протяжении всей дороги до самой австрийской границе он не произнес он ни одного слова. Князем стал сын Милоша, Михаил Обренович. С этой поры началась новая эпоха для внутренней истории Сербии. Законность ещё начала только появляться, но уже наметились положительные тенденции.
Русский библиографический указатель за 1855 год. Спб 1856.
