Эпистема является одним из ключевых понятий «археологии знания» Мишеля Фуко, отражающим представление о наличии определенной «структуры структур», некоторой совокупности правил и положений, формирующих условия существования исторических форм культуры и знания.
Данная категория введена М. Фуко в работе «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (1966), где под эпистемой понимаются «исторически изменяющиеся структуры (по его выражению, «исторические априори»), которые определяют условия возможности мнений, теорий или даже наук в каждый исторический период».
Важной характеристикой эпистемы является ее историческая данность, что позволяет исследователю осуществлять реконструкцию модели эпистемы соответствующего этапа истории культуры конкретного общества.
Необходимо отметить, что изучение эпистемы непосредственно связано с семиотическими методами исследования, поскольку, как весьма точно заметил выдающий российский исследователь Г.Г. Шпет,
«историческое познание никогда не является познанием чувственным или рассудочным… такого рода познание можно условно назвать семиотическим познанием».
Содержание данной проблемы удачно сфорумлировал Б.А. Успенский:
«Итак, историческое прошлое не дано нам в конкретном опыте и поэтому нуждается в дешифровке и реконструкции».
При изучении исторического материала исследователь лишен возможности получения информации каким-либо иным путем, кроме анализа и интерпретации соответствующих знаковых образований (различных форм текстов, изображений, документов, материальных предметов и т.д.), отражающих определенные явления истории культуры.
Данный процесс неизбежно связан с семиотическими процедурами перевода исследуемых текстов соответствующей культуры для того, чтобы эти тексты обрели смысл и значение с точки зрения современной исследователю культуры.
«Изучение культуры того или иного исторического этапа включает в себя не только описание ее структуры с позиции историка, но и перевод на язык этого описания ее собственного самоописания и созданного ею описания того исторического развития, итогом которого она сама себя считала».
В методологии Московско-Тартуской школы получил распространение подход, в соответствии с которым исторический процесс может трактоваться как процесс коммуникации или создания текста, что дает возможность применять соответствующие семиотические алгоритмы исследования:
«В семиотической перспективе исторический процесс может быть представлен, в частности, как процесс коммуникации, при котором постоянно поступающая новая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны общественного адресата (социума)».
В схожем контексте культура интерпретируется Ю.М. Лотманом как совокупность текстов или сложно построенный текст:
«С точки зрения изучения культуры, существуют только те сообщения, которые являются текстами. Все прочие как бы не существуют и во внимание исследователем не принимаются. В этом смысле можно сказать, что культура есть совокупность текстов или сложно построенный текст. Приложение к изучаемому материалу структурного кода культуры, свойственного описывающему (изучение древней культуры нашим современником, культуры одного социального или национального типа с позиции другого), может приводить к перемещению не-текстов в разряд текстов и обратно (в соответствии с их распределением в системе, используемой для описания)».
Подобный подход предполагает, что чтение текстов культуры будет происходить с применением адекватных эпохе культурных кодов и обеспечит своеобразное погружение исследователя в семантическое пространство эпохи.
В связи с эволюцией культурного кода в значительной степени изменяется и восприятие определенного сообщения, что зачастую порождает значительные сложности в интерпретации отдельных исторических памятников:
«Семиотикам известно, что сообщение развивается, но они не знают, во что оно разовьется и какие формы примет… не исключено, что когда-нибудь коды гомеровской эпохи окажутся безнадежно утраченными и мир коммуникаций станет питаться иными, невиданными нынче кодами, и тогда гомеровские поэмы будут прочитаны так, как нам сегодня и представить себе невозможно».
М.Л. Гаспаровым высказывалась точка зрения о том, что «глядеть на культурную систему эпохи изнутри – это значит встать на ее точку зрения, забыть о том, что будет после». По всей видимости, в полной мере это принципиально невозможно, поскольку наше восприятие реальности обусловлено текстами современной цивилизации. Но можно попытаться в определенной степени приблизиться к указанной позиции путем выявления (реконструкции) и применения соответствующего культурного кода.
Данная попытка была предпринята Ю.М. Лотманом при создании типологии культур на основании отношения к знаку:
«Реальные тексты различных культур, как правило, требуют для своей дешифровки не одного какого-либо кода, а сложной системы кодов, иногда иерархически организованной, а иногда возникающей в результате механического соединения различных, более простых систем.
Однако в этом сложном единстве какая-либо из кодирующих систем неизбежно выступает как доминирующая. Это связано с тем, что коммуникативные системы являются одновременно и моделирующими и что культура, строя модель мира, одновременно строит и модель самой себя, сгущая и акцентируя одни свои элементы и элиминируя другие как несущественные.
Таким образом, исследователь, рассматривая тот или иной текст, может обнаружить в нем сложную иерархию кодирующих структур, а современник, погруженный в эту систему, склонен свести все к этой единой структуре. Поэтому оказывается возможным то, что разные социально-исторические коллективы создают или переосмысляют тексты, выбирая из сложного набора структурных возможностей то, что соответствует их моделям мира.
Однако культуры – коммуникативные системы, а человеческие культуры создаются на основе той всеобъемлющей семиотической системы, которой является естественный язык. Поэтому в основу классификации кодов культур априорно можно положить их отношение к знаку. При этом набор возможностей, из которых строится та или иная культурная модель мира, будет исчерпываться инвариантными элементами семиотической системы (система, количество элементов которой не ограничено, не может служить средством информации, а это противоречит определению культуры)».
В рамках типологии господствующих культурных кодов Ю.М. Лотман выделяет четыре типа кода культуры (а, фактически, четыре производных типа культуры):
- семантический («символический») тип,
- синтактический тип,
- асемантический и асинтактический тип,
- семантико-синтактический тип.
В числе определяющих особенностей отношения к знаку в рамках семантического типа культуры Ю.М. Лотман отмечает:
- ключевую роль оппозиции идеального и материального плана
- иконический принцип образования знака
- множественность и иерархичность значения
- ахронный характер знаковой системы
- восприятие знака как средства замещения
- принцип гомеоморфности части целому.
Согласно оценке Ю.М. Лотмана, данный «семантический» тип культуры, «построенный на семантизации (или даже символизации) как всей окружающей человека действительности, так и ее частей, можно также назвать «средневековым», поскольку в наиболее чистом виде он представлен в русской культуре в эпоху раннего средневековья».
Весьма интересно то, что данный подход к определению типа культуры М.Ю. Лотмана был в определенной степени предвосхищен П. Сорокиным, который предлагал рассматривать в качестве критерия типологии культуры доминирующую социальную ценность (а, фактически, категорию отношения к символическому):
«Всякая великая культура есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которого пронизаны одним основополагающим принципом и выражают одну, и главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической организации, большей части ее нравов и обычаев, ее образ жизни и мышления (менталитета) все они по-своему выражают «основополагающий принцип, ее главную ценность. Именно ценность служит основой и фундаментом всякой культуры. По этой причине важнейшие составные части такой интегрированной культуры так же чаще всего взаимозависимы: в случае изменения одной из них остальные неизбежно подвергаются схожей трансформации. Возьмем, например, культуру Запада средних веков. Ее главным принципом или главной истиной (ценностью) был Бог. Все важные разделы средневековья культуры выражали этот фундаментальный принцип или ценность, как он формулируется в христианском «Credo».
В рамках своей типологии П. Сорокин характеризовал средневековую культуру как «идеациональную»:
«Такая унифицированная система культуры, основанная на принципе сверхчувственности и сверхразумности Бога как единственной реальности и ценности может быть названа идеациональной... Закат средневековой культуры заключался именно в разрушении этой идеациональной системы культуры. Он начался в конце XII века, когда появился зародыш нового совершенно отличного основного принципа, заключавшегося в том, что объективная реальность и ее смысл чувственны. Только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств, реально и имеет смысл. Вне этой чувственной реальности или нет ничего, или есть что-либо такое, чего мы не можем прочувствовать, а это эквивалент нереального, несуществующего. Как таковым им можно пренебречь. Таков был новый принцип, совершенно отличный от основного принципа идеациональной культуры».
Сопоставляя различные модели и типы культуры, необходимо учитывать, что исследование Ю. М. Лотмана было выполнено на материале древнерусской (раннесредневековой) литературной традиции, в связи с чем перед автором не стояла задача более детальной типологии культурных форм (например, с учетом культурных явлений, находящихся в рамках дохристианской парадигмы, или имеющих различные цивилизационные источники).
Анализ более широкого круга явлений средневековой культуры, очевидно, требует соответствующих уточнений к культурной модели, представленной в работе Ю.М. Лотмана.
Принимая во внимание выявленные исследователями различия в характере средневекового символизма Византии и Западной Европы (А.Ф.Лосев), расхождения в онтологических основаниях символизма «варварской» и средневековой христианской культуры (А.Я. Гуревич), специфику сочетания элементов метафизического символизма и аллегорического подхода в западноевропейской средневековой культуре (У. Эко), отметим, что заявленный объект исследования нуждается в существенной детализации.
Представляется целесообразным сузить хронологические рамки настоящего исследования до периода раннего средневековья Западной Европы, анализ культурных форм которого будет осуществляться, преимущественно, на материале христианизированных германских «варварских королевств», что позволит пользоваться моделью семантического культурного кода Ю.М. Лотмана в качестве отправного теоретического конструкта.
Выявленные Ю.М. Лотманом характеристики могут быть дополнены принципами средневекового символизма (М. Пастуро), такими как принцип аналогии и этимологический принцип средневекового построения лингвистического знака, приемы инверсии и трансгрессии, используемые средневековыми авторами. В анализе необходимо учитывать такие средства средневекового символизма (С.С. Аверинцев) как энигма, парфразис, метафразис, парабола, а также различные аспекты соотношения идеологического и формально-жанрового плана.
Важно также отметить, что для средневековой культуры свойственна иерархия текстов, в основе (вершине) которой находится базовый библейский текст, тогда как все остальные тексты представляют собой лишь вариации, так или иначе отсылающие к первоисточнику. Это дает основания охарактеризовать ее как культуру с парадигматическим построением:
«Культуры с парадигматическим построением дают единую иерархию текстов с последовательным нарастанием текстовой семиотики, так что на вершине оказывается Текст данной культуры с наибольшими показателями ценности и истины. Культуры с синтагматическим построением дают набор разных типов текстов, которые охватывают разные стороны действительности, равноправно сополагаясь в смысле ценности. В большинстве реальных человеческих культур эти принципы сложно переплетаются».
Представляется, что модель текста культуры с парадигматическим построением в значительной степени формируется по принципу метатекста. Несмотря на то, что европейская средневековая литературная традиция представлена разнообразными жанрами, в рамках которых прослеживается влияние массы локальных традиций, их парадигма сформирована на базе сакрального текста.
В рамках данной культуры архаические дохристианские тексты, постепенно утрачивающие онтологическую ценность, нуждаются в интеграции в актуальную иерархию текстов для подтверждения их истинности. Примером могут служить тексты «Младшей Эдды» исландского скальда Снорри Стурлусона, описывающие скандинавскую языческую космогонию, которые, помимо прочего, повествуют о грехопадении, великом потопе, и рождении Христа, великого «конунга».
Как продемонстрировал в своем исследовании В.Н. Топоров,
«для архаического сознания подлинно реально и бытийственно оправдано лишь то, что входит в основной священный текст всей эпохи; о реальности того, что не вошло в этот текст, можно говорить лишь в условном модусе, как о некоей мнимости, находящейся вне системы подлинных ценностей. Текст оказывается «сильнее» и подлиннее того, что представляется реальным сознанию современного человека. Меру реальности и подлинности задает сам текст и стоящая за ним парадигма сакральных ценностей, и нечто становится «вещью» с санкции текста: священный текст требует адекватной ему «вещи», которая не может не тяготеть к «заражению» священным. Сакрализованная вещь – «сильная» по определению, и как таковая она образует «верхний» ценностный полюс, которого может достичь вещное и вещественное. В этом тексте, напротив, речь идет о «нижнем» ценностном полюсе, где вещь «слабая», случайная, чреватая тленом и распадом, развеществлением и обессмысливанием, полной профанизацией».
Архаический текст англосаксонской эпопеи «Беовульф» дополняется христианскими интерполяциями, чтобы адаптировать его для восприятия современников, придать тексту бытийность, сделать его онтологически достоверным. Англосаксонские правовые тексты в редакции короля Альфреда также начинаются с библейских компиляций, восходящих к Декалогу, и предлагают интерпретацию заповедей Моисея и Христа, лежащих в основании универсальной идеи права.
Согласно концепции П. Сорокина, в рамках «идеационного» типа культуры
«этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы экономических отношений, которые могли бы оказаться уместными и прибыльными, поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообразные с чисто утилитарной точки зрения. Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как единственную и высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям. Чувственный мир рассматривался только как временное «прибежище человека», в котором христианин всего лишь странник, стремящийся достичь вечной обители Бога и ищущий путь, как сделать себя достойным, чтобы войти туда».
Упомянутое Ю.М. Лотманом сочетание парадигматического и синтагматического принципов построения культуры удачно прослеживается на материале свидетельств «самоописания» культуры. Например, в период становления семантического типа культуры формируется новый литературный жанр – «происхождение народа» (origo gentis), в рамках которого интегрируется всемирная история, история церкви, и королевские генеалогии соответствующего «варварского» королевства.
В данных произведениях присутствуют отдельные признаки синтагматического принципа организации культуры, свойственные античной географии и эпосу, однако, доминантой произведения все более явно выступает христианская метатекстуальная парадигма.
В рамках нового жанра авторы впервые начинают воспринимать периферийный с позиции античной семиосферы институт королевской власти в свете его интеграции в историю римского государства, оценивать его с точки зрения общественных интересов и благополучия подданных, описывать королевскую власть не только в публичных и ритуальных ее проявлениях, но и в повседневных аспектах, а в отдельных случаях также предлагают морально-нравственную оценку правления и политики королей.
Формируемые историками рассматриваемой эпохи образы королевской власти могут считаться ключевыми для понимания изменений, происходящих в восприятии истории в период становления семантического типа культуры.
Данные изменения обусловлены многочисленными факторами, начиная от этнокультурной идентичности авторов произведений, до существенной трансформации самого содержания отношений власти и подданства в рамках описываемых политических образований. На рассматриваемом примере можно проследить процесс развития диалогического партнерства культур, которое носит ассиметричный характер:
«В начале диалога доминирующая сторона, приписывая себе центральную позицию в культурной ойкумене, навязывает принимающим положение периферии. Эта модель усваивается ими, и они сами себя оценивают подобным образом (одновременно приписывая себе признаки новизны, молодости, позицию «начинающих»). Однако по мере приближения к кульминационному моменту «новая» культура начинает утверждать свою «древность» и претендовать на центральную позицию в культурном мире. Не менее существенно, что, переходя из состояния принимающего в позицию передающего, культура, как правило, выбрасывает значительно большее число текстов, чем то, что она впитала в прошлом, и резко расширяет пространство своего воздействия».
Если в классический период развития римской литературы произведения, посвященные вопросам происхождения и общественного устройства германцев, носили характер этнографического экскурса в жизнь варваров, обитающих на периферии цивилизованного мира, то теперь произведения жанра origo gentis являются прологом новейшей истории всего западного мира.
Произведения, создаваемые в рамках формирующейся историографической традиции германских «варварских королевств», предлагают новую интерпретацию мировой истории, и открывают читателю культурный мир, существовавший ex omni aeternitate по ту сторону римского лимеса. Находясь в самом эпицентре происходящих в западном мире этнокультурных и политических трансформаций, авторы особенно чутко впитывают веяния времени, отражают категории ментальности нового средневекового общества.
Конструирование древней истории германских народов и их королевских родов зачастую ставит средневековых авторов перед необходимостью обращения к преданиям и мифам языческого прошлого германцев, требуя осмысления данного наследия с позиций романо-христианской культурной традиции.
Образы власти, отраженные в раннесредневековой историографии, представляют собой специфический историко-культурный феномен, испытывающий на себе влияние античной культуры, христианского мировоззрения, традиционных германских ценностей и представлений, а интеллектуальные средства, позволившие историкам германских «варварских» королевств преодолеть антагонизм культурных миров, в пространстве которых формировались образы королевской власти, во многом определили развитие средневековой западноевропейской культуры в целом.
Одним из центральных образов раннесредневековой историографии становится образ правителя, связывающий легендарное прошлое с описываемым историческим временем. Как отмечает А.Я. Гуревич,
«ход времени и сама природа его неразрывно сопряжены в средневековом эсхатологическом сознании с особой правителя; его смерть есть не что иное, как «конец времен» и разрыв во времени, которое «вывихнулось» (по выражению Гамлета) и восстанавливается лишь со вступлением на престол нового папы или короля».
В произведениях жанра origo gentis передача власти осуществляется непрерывно с самых древних легендарных времен до становления германского владычества в королевствах Западной Европы.
Королевская власть носит в восприятии современников не просто сакральный характер, она в некотором смысле трансцендентна и всеобъемлюща, что ярко прослеживается в отождествлении персоны короля и всей этнополитической общности, объединенной королевской властью.
Личность короля как бы поглощает в описании историков институты публичной власти, – в их восприятии данная власть имеет выраженную персональную обусловенность.
Следует понимать, что институализация власти в эпоху становления германских варварских королевств проходила очень сложным, зачастую стихийным путем, в связи с чем харизма короля была для современников более осязаемым явлением, нежели институциональные рамки того социального пространства, в котором функционировала публичная власть.
Король выступает своего рода выражением логоса, формирующего пространство regnum в стихии человеческих потоков.
Conturbatae sunt gentes inclinata sunt regna - эти слова псалмопевца были как нельзя более понятны историографам эпохи заката западной части империи. Если для христианского поэта Коммодиана ожидаемое вторжение готов являлось в свое время предчувствием нового христианского царства, приходящего на смену Pax Romana, знамением скорого падения всех человеческих царств и наступления Царства Божия, а Тертуллиан был уверен в том, что падение Рима станет началом последнего времени, то для христианских авторов VI века падение Рима и возникновение новых «варварских королевств» является уже давно свершившимся фактом.
Реалии нового времени таковы, что вторжение вооруженной германской армии в стены вечного Города воспринимается жителями как явление совершенно обыденное, словно «ничего не произошло».
Варвары, уже не просто вошедшие в вечный Город, но и получившие imperium, становятся вершителями судеб европейской культуры. Вчерашние мигранты становятся носителями ряда культурных кодов империи, ярким примером чего могут служить действия короля остготов Бадвилы, который во время тяжелой и продолжительной войны с превосходящими силами византийской армии пощадил стены вечного Города, воздержавшись от уничтожения древней языческой святыни.
Франкский король Хильперик, проникнувшись наследием римской культуры, составит несколько книг латинских стихов, и даже осуществит реформу латинского алфавита, дополнив его новыми литерами, необходимыми для записи германской речи. Вестготские короли будут устраивать для своих подданных цирковые игры и зрелища, столь любимые римлянами времен империи.
Сочетание несовместимого, служение Христу и Вергилию, Меркурию и Филологии, Вотану и святому Георгию становится фактическим основанием новой европейской культуры, предопределившим яркую специфику Средневековья. Средневековая культура может, по всей видимости, быть охарактеризована именно как некое культурное «пограничье», своеобразный перекресток культурных миров, возникший в ходе процесса перемещения функции структурного ядра на периферию предшествующего этапа и превращения бывшего центра в периферию.
______________________
Сергей Санников - кандидат исторических наук, научный сотрудник лаборатории семиотики и знаковых систем НГУ
______________________
