Глава 18
Это вставку о суде народов я сделал для того, чтобы завершить полосу моей жизни во время войны. Теперь немного анализа о лете 1946 года. Это лето могло быть поворотным пунктом в моей жизни. Если бы мне удалось в то время найти определённую сумму денег на дорогу до Одессы, видимо, я уехал бы в мореходку. Желание осуществить это у меня было огромное. Но случиться этому не довелось, а впереди ждало более суровое испытание. Прошедшее жаркое, без единого дождя лето обрекало нас на жуткий голод в новом 1947 году. Как бы мы ни старались, но запасти продуктов на всю последующую зиму нашей семье не удалось. К тому же не запасли в нужном количестве и сырья, то есть лыка. Кроме прочего, у меня не было зимней одежды, в которой я мог бы ходить в школу. Мать осенью на собранные деньги закупила шерсть и стала прясть шерстяные нитки, чтобы соткать сукно для пошива пиджака. К январю сукно было готово, и нам с Семёном сшили по пиджаку. Радости было через край. В этом пиджаке я потом окончил первый курс учительского института.
Итак, первого сентября 1946 года, в который уже раз я оказался на школьной скамье. В классе оказались новички, то есть те, кто по какие-то причинам оставлял учёбу. В наш класс из таких учащихся влились: Носов Иван Давыдович, который стал потом моим другом на долгие годы, Шаталин Михаил, которые после окончания школы поступил в Московский лесотехнический институт, с ним у нас после окончания школы я увиделся только 2 мая 1986 года на встрече выпускников Ельниковской школы, то есть через 36 лет. Естественно, я его не узнал. Он обиделся, но после разговора со мной обида исчезла. Эта встреча была для меня обречена и тяжела тем, что в этом году я потерял свою маму. После её смерти мне не хотелось общаться почти ни с кем.
В школе у нас сменился директор. Вместо Леонида Ивановича Успенского был назначен Андрей Фёдорович Бель, очень хороший математик. Но у нас математику вела Мария Владимировна, только что закончившая пединститут. Вместе с ней, также после окончания пединститута, в школу пришла новый учитель литературы Клокова Екатерина Фёдоровна, очень хороший педагог. Мы любили её и как учителя и как человека. Она была хорошо воспитана и образована, невозможно было обидеть или нагрубить ей. Не было случаев, чтобы она повышала на кого-то голос.
Немецкий язык вела жена директора. Симпатий к ней я не испытывал, хотя и имел по её предмету четвёрку.
Завучем в школе был Клоков Фёдор Николаевич, который вёл у нас химию. Предмет свой знал хорошо, уроки его всегда были интересными. Он происходил из бывшей дворянской семьи, был очень хорошо воспитан и образован. Лет ему было далеко за шестьдесят. Чумаков П.Н. работал в Ельниках недолго, вскоре он умер, и на его место был назначен Клоков Ф.Н.
В классе нас было 12 человек, из них пять мальчиков: Шаталин Михаил, Политов Григорий, Шитов Яков, Носов Иван, Морозов Николай и я. Забегая вперёд, скажу, что этим составом мы и закончили десять классов. Но об этом позже.
Требования к учёбе в школе возрастали по мере возрастания общих требований к подготовке кадров. Спрашивали нас каждый день, следовательно, готовиться к урокам надо было постоянно.
Как правило, до конца ноября мне приходилось в любую погоду отмеривать более двадцати километров в оба конца. Часть огорода у нас была засеяна рожью, которую мы скосили в конце августа, на месте старой ржи посеяли репу, которая очень быстро вызревала. Уже к концу сентября она была пригодна к употреблению. Этой репой мы всей семьёй питались в октябре и ноябре. Приходя из школы, я съедал несколько пареных реп и становился сыт. Сейчас пишу эти строки и чувствую во рту привкус репы, так она мне тогда надоела. Картошки собрали очень мало, мама говорила, что хватит, возможно, только на семена.
В октябре 1946 года, в связи с летней засухой, был принят Сталинский план преобразования природы. К его выполнению тут же начали усиленную подготовку, и уже весной 1947 года приступили к практическому воплощению. Многочисленные лесные полосы, которые сейчас можно видеть повсюду – результат претворения этого плана в жизнь. В школу из Петровки и Шатков мы ходили вдвоём с моей двоюродной сестрой Котиной Ольгой. С ней я оканчивал школу, с ней учился в институте. До Ельник в зимнюю пору дороги, как правило, не было, так как на лошадях ездили мало, а ходили, как правило, пешком. То есть вместо дороги была тропа, хотя порой не было и её. Из-за отсутствия нормальной дороги идти было очень тяжело, мы сильно уставали.
Быстро закончилась первая четверть учебного года, надо было искать квартиру для проживания в течение января и февраля. Козлова Алёна отказала нам, сославшись на слабое здоровье. Сама она собиралась на зиму перебраться к Макаеву Якову. Проблему с зимним жильём решить было трудно: за квартиру нужно было платить дровами, по целому возу за каждый месяц. Дрова тогда стали возить из Тештелимского леса. Путь туда и обратно на быке занимал целый день, и ещё день надо было затратить на дорогу до Ельник. Выходило так, что на один воз дров затрачивалось два дня. А в лес мог ехать только я, следовательно, мне надо было отпрашиваться в школе на субботу, чтобы в воскресенье отправить дрова до Ельник и пригнать быка в деревню обратно. За три месяца пребывания на чужой квартире, надо было сделать три ездки в лес. В колхозе было три быка, и все хотели их использовать для собственных нужд. Такая плата за квартиру по истине была кабалой.
Устроился я у Пелиной[D1] Маланьи, которая была нам родственницей. Дом у них был кирпичный, большой, а значит холодный. Дрова возили сами на себе из Уркатского[D2] леса. На одну поездку уходило более 12 часов, и поэтому каждое полено было на вес золота. Спал я около «голландки» под лёгким байковым одеялом, укрываясь дополнительно своим пиджаком. Учить уроки в таких условиях не удавалось: мёрзли руки. Это был кромешный ад, но выхода не было: ходить домой в эти зимние, короткие дни было невозможно. В эти дни стояли крепкие морозы, а одежда была плохая, можно было легко обморозиться. К тому же, как я уже говорил, вместо дороги была тропинка, которую часто заносило снегом, поэтому ночью легко можно было заблудиться и замёрзнуть. Такие случаи часто случались. И вот, чтобы не рисковать жизнью и не беспокоить мать, приходилось принимать кабальные условия съёма квартиры.
Что же входило в рацион моего питания? Я брал с собой на неделю ведро картошки, два стакана пшена и булку картофельного хлеба. Хозяйка на завтрак и обед варила мне в литровом чугунке картофельный суп с пшеном. На ужин готовила картофель безо всяких приправ. О масле или мясе не приходилось и мечтать. Выглядел я очень худым и заморенным. Все твердили, что я стал больным, что физической развитие моё замедлилось. А мой брат Семён развивался быстрее и лучше. Он всегда находился в тёплом доме, спокойно плёл лапти и не расходовал столько энергии, сколько приходилось расходовать мне. Но чувства зависти у меня не было, упорно шёл я по выбранному пути. Постоянно ощущал, что путь этот труден и долог, но понимал при этом, что после скандала с отъездом в мореходку другой дороги у меня нет.
