Берлинский журналист Геральд Прашль в 2003 году взял интервью у немцев, переживших сталинградский котёл. В данной публикации читайте перевод его статьи.
Для начала небольшая карта сталинградского котла, где видно, как он сужался:
Связной Эрих Бургхардт
Эрих Буркхардт участвовал во Второй мировой войне с первого её дня. Тогдашний 20-летний слесарь-механик из Оэльсница был призван в начале войны в сентябре 1939 года. Сначала он воевал во Франции. Летом 1941 года прибыл на Восточный фронт, в Россию.
Эрих Буркхардт: «С начала лета 1942 года мы прошли с 6-й Армией вермахта из Донецкого бассейна до Сталинграда. 24 августа мы понесли большие потери в Калаче-на-Дону. Чем ближе мы подходили к городу, тем сильнее становилось сопротивление. Поскольку я был одним из немногих, кто имел водительские права, то служил связным на машине командира. Пока был бензин. Потом ходил пешком. Наша дивизия воевала к югу от Сталинграда. Когда в середине ноября 1942 года мы узнали, что русские окружили нас, нам было смешно. Но скоро до нас дошло, что положение серьёзное. К Рождеству мы уже потеряли всякую надежду на выход из окружения. 8 января русские сбросили с самолётов листовки. Там стояло: сдавайтесь! В плену вас ждут еда, хорошее жильё, красивые женщины и скорое возвращение домой. Но командующий 6-й армией Паулюс приказал нам продолжать сражаться до конца. Но мы вовсе даже и не думали о сдаче. Потому что боялись плена больше, чем ада в котле.
Каждый день умирали тысячи товарищей. Это не была геройская смерть за фюрера, народ или отечество. Они просто загнулись. Нам ещё повезло, что мы располагались в руинах города, которые защищали нас. Хуже всего было тем, кто находились в ледяной степи. Я сам видел, как многие из них с обмороженными ногами на коленях ползли к нам в город, чтобы найти защиту. Раненые просто лежали. О них никто не заботился. Они кричали до тех пор, пока не истекали кровью.
Некоторые товарищи незадолго до окончания котла покончили жизнь самоубийством. Наш командир дивизии генерал фон Хартманн открыто стоял на железнодорожной насыпи и ждал смертельной пули. 31 января 1943 года русские стояли перед нашим подвалом. Мы сдали оружие. Они вывели нас наружу, на Красную площадь в центре Сталинграда. Там я увидел, как русские увозят фельдмаршала Паулюса. Человек, который приказал нам сражаться до последнего, только что просто сдался.
Впоследствии я испытал то, что было хуже, чем котёл. Русские посадили нас в поезд, по 100 человек в вагон для перевозки скота. Они почти не кормили нас. И что ещё хуже, было нечего пить! В щели в стенках вагона поезда, прогрохотавшего через всю Россию, мы видели, как в локомотивы заливают воду. А мы почти умирали от жажды! И начали умирать. Мёртвые тела мы складывали в кучу в середине вагона. Вскоре никто из нас просто не мог больше двигаться. Так что умирающим приходилось самостоятельно ползти в эту кучу. Тела внизу начинали разлагаться. Когда через 22 дня в Узбекистане открылись двери вагона, в нашем было 6 человек живых и 94 мёртвых. В некоторых вагонах не выжил никто.
В лагере для военнопленных почти не кормили, свирепствовали малярия, дизентерия и тиф. С февраля по май 1943 года из 6000 выживших в поездах смерти умерли все, кроме 1200. В середине мая меня перевели в трудовой лагерь на Урале. Там была только тяжёлая работа и почти никакой еды. В итоге я стал весить 44 килограмма. В августе 1945 года мне повезло. Одна женщина-врач выдала мне свидетельство, что из-за недоедания я больше неработоспособен. Мне разрешили отправиться домой.
Вернувшись домой в Саксонию, я быстро понял, что о своих переживаниях в советских лагерях мне лучше помалкивать. Лагерные ужасы в ГДР были запретной темой. Только в 1990 году я смог говорить об этом открыто. С тех пор я приезжаю на встречи бывших сталинградских солдат. Приглашаются и русские ветераны. Когда мы были молодыми, нас натравливали друг на друга, и нам приходилось взаимно убивать друг друга. Но сейчас мы встречаемся как друзья, и как товарищи по несчастью».
Поезда смерти в Узбекистан, о которых говорит Эрих Буркхардт, были одним из самых известных эксцессов против немецких военнопленных в Советском Союзе. При этом погибли тысячи людей. Но есть и военнопленные, которые сообщают о хорошем обращении. Из 3,3 миллиона немецких военнопленных в Советском Союзе 1,3 миллиона не вернулись в Германию.
Артиллерист Фальк Патцш из Кёнигсштейна: Надеяться больше нам было не на что».
Его руки дрожат уже после первых слов. Фальк Патцш, родившийся в 1922 году в Кёнигсштейне в Саксонии, ныне пенсионер в Вайссвассере, находится в плену своих страшных воспоминаний. Его жена Элла (74 года) протягивает руку, чтобы успокоить его. Затем он снова начинает рассказывать историю своей разрушенной юности. Историю, полную безумия, войны и разрухи.
Фальк Патцш: «Я рос в очень жалких условиях. Моя мама рано умерла. Отец вообще не заботился ни обо мне, ни о моей сестре. Часто у нас даже нечего было есть. Последние годы мы жили в приюте. Нацисты? В Гитлерюгенде я провёл большую часть нескольких прекрасных часов моей тяжёлой юности. К сожалению, я не критиковал лозунги этих демагогов. В дальнейшем, коммунисты преподали мне жизненный урок. Ещё раз быть обманутым я не хотел.
18-летним в 1940 году меня призвали в армию, и я прибыл артиллеристом в уже занятую Германией с 1939 года Польшу. Нам было ясно, что скоро пойдём на Россию. 22 июня 1941 г. был получен приказ о наступлении. Мы дошли почти до Москвы. Затем наступила страшная русская зима. Мои товарищи тысячами замерзали в летней одежде. Весной 1942 года всё заполонила слякоть. В течение нескольких недель наша дивизия была в окружении, русские вели огонь со всех сторон. Каждый боролся только за себя и свою жизнь, товарищеского духа больше не существовало. У меня были обморожены уши и пальцы на ногах. Веру в фюрера и даже в победу мы давно потеряли. В начале лета 1942 года нас отправили в сторону Сталинграда. Чем дальше мы продвигались, тем ожесточённее становилось сопротивление русских, и тем хуже пополнение. У нас почти не было еды, заканчивались боеприпасы. Когда мы пришли в Сталинград, мы были совершенно истощены и бессильны. В поисках пищи мы обыскивали карманы мёртвых.
Затем начались уличные бои. Перед нами были русские, которые сражались за своё выживание. А за нами был ещё один злой враг: наши собственные люди! Они расстреливали каждого, кто осмеливался отступить. Сотни товарищей были поставлены к стенке за «трусость перед врагом». Я бы солгал, утверждая, что в той ситуации меня якобы интересовало, что с другой стороны нам противостоят такие же бедные свиньи, как и мы. Наша судьба предписала нам убивать друг друга. Однажды я вплотную столкнулся с русским. Секунду я смотрел ему в глаза. Затем я вскинул своё оружие, и он в тот же момент поднял автомат. Я был быстрее.
Мы, фронтовые солдаты, открыто говорили о нашем отчаянии. В остальном, надо было быть очень осторожным, чтобы произнести правду. В письме, которое я отправил полевой почтой своему отцу Отто в Кёнигсштайн, я описал наше безвыходное положение и написал ему: «Я не надеюсь снова увидеть свою Родину». Лучше бы я этого не делал. Мой отец был таким упоротым нацистом, что отправил письмо обратно на фронт моему командиру и обвинил меня в «подрывной деятельности». За это полагалась смерть. Но, слава Богу, командир был порядочным человеком. Он вызвал меня к себе и сказал: «Патцш, за это я должен приказать расстрелять Вас». Затем он передал письмо своему адъютанту. Тот положил его на железную решетку и поджёг. Мы молча наблюдали, как горела бумага.
В начале октября 1942 года я был ранен осколком бомбы во время боя на территории завода в Сталинграде. Взрыв переломал мне много костей, осколок поразил живот, была контужена голова. Я потерял сознание. Должно быть, я несколько дней пролежал заваленным обломками. И каким-то чудом, через несколько недель я очнулся в военном госпитале в польском городе Лодзь. Меня эвакуировали самолётом.
Из-за тяжёлого ранения я был признан негодным. Поскольку я больше не хотел иметь ничего общего с моим отцом-нацистом, я переехал в знакомую семью в Намислау, которая приняла меня как своего сына. Мне повезло потом пережить приход русских в 1945 году. В Вайссвассере я нашёл свою новую родину. Из-за военных ранений я стал инвалидом, даже сегодня у меня случаются эпилептические припадки. Я больше ни на кого бы не направил оружие. Гитлер и Сталин, Риббентроп и Молотов, эти преступники, разожгли войну, а нам, простым людям, пришлось всё расхлёбывать".
Радист Рольф Келлер из Дрездена: «Каждый день я летал в ад»
На старой фотографии радист Рольф Келлер гордо стоит возле хвоста самолета Фокке-Вульф FW 200. Самолета, на котором он прошёл всю войну. Когда Рольф Келлер (82 года) смотрит на эту фотографию сегодня, то от гордости не остаётся никаких следов «Это было ужасное время, я рад, что пережил это».
На борту самолёта Рольф Келлер видел много ужасного. В январе 1943 года он вместе с другим радистом и двумя пилотами совершил более 30 вылетов в сталинградский котёл. Их задачей была доставка припасов окружённым немецким войскам. В начале войны Келлер и его товарищи находились в Норвегии. Оттуда они летали далеко через Атлантику на своих «Фокке-Вульфах» на разведку, время от времени атакуя корабли противника. «Фокке-Вульф» тогда считался чудом техники. Он мог находиться в воздухе в течение 20 часов. И вот Келлер с товарищами оказался на Восточном фронте. Они с воздуха помогали снабжать 260000 окружённых в Сталинграде немецких солдат.
С 22 ноября 6-я армия вермахта под командованием генерала Фридриха Паулюса была окружена Красной армией. С каждым днём ситуация ухудшалась. Но вместо того, чтобы пытаться вырваться и спастись, по приказу Гитлера Паулюс и его люди должны были держаться. Герман Геринг, «имперский министр авиации», обещал ежедневно доставлять им по воздуху 600 тонн продуктов. Скоро выяснилось, что это совершенно нереально: лётчики доставляли едва ли более 100 тонн в день.
В котле началась гибель. Распространялись голод и болезни. В качестве последней надежды из Норвегии на Восточный фронт перебросили эскадрилью Келлера с 18 самолётами. С 9 января 1943 года они летали в котёл смерти, который постоянно сужался. Они доставили 36 тонн груза. И вывезли 156 раненых. Это были последние недели сталинградской трагедии. Тем временем в котле ежедневно погибали 1000 человек, большинство не от пуль, а от голода. 40000 раненых некому было выхаживать, в подвалах они переносили ужасную боль.
На взлётно-посадочном поле питомника, куда садился самолёт Келлера, разыгрывались апокалиптические сцены. В окопах вдоль поля находились бесчисленные раненые, которые всё еще надеялись на место в одном из самолетов и, следовательно, на спасение.
Келлер: «Котёл разрешалось покидать только тяжело раненым и специалистам. Все остальные были обречены на смерть». Эскадрилья Келлера тоже заплатила в Сталинграде высокую кровавую цену. В течение короткого времени была сбита половина из 18 самолётов «Фокке-Вульф». Экипажи погибли. Самолёт Келлера был серьёзно поврежден 29 января 1943 года в результате атаки бомбардировщиков на аэродром. Последний, совершенно бессмысленный приказ эскадрилья Келлера получила 31 января, в день пленения генерала Паулюса. «Фокке-Вульфы» должны были ещё раз сбросить в центр города продовольствие и боеприпасы. Товарищи Келлера не вернулись, они были сбиты.
Рольф Келлер пережил Сталинградскую битву. В 1945 году во Франции его взяли в плен. Ему было 25 лет, и он не видел ничего, кроме развалин и смерти. Шесть лет был солдатом на войне. Рольф Келлер: «Я завидую молодым людям, которые сейчас могут беззаботно наслаждаться своей молодостью. Я был в аду войны в это время". Также в аду Сталинграда.
Танкист Йоханнес Хельманн из Дессау: «Страдания мучают меня и по сей день»
Йоханнес Хельманн (78 лет) десятилетиями не говорил о страшных воспоминаниях о Сталинграде. Как и многие из бывших там, он гнал из себя то невероятное, свидетелем чего был.
«Я не мог говорить об этом даже с женой и дочерью. Я не хотел вспоминать об этом. Ужасы оживают только в страшных снах. Даже после 60 лет. Страдания сегодня мучают меня даже больше, чем тогда», - говорит он журналисту. Едва он начинает рассказ, слёзы брызжут у него глаз, и он горько всхлипывает. Ад Сталинграда не отпускает его.
Йоханнес Хельманн родился и вырос в Дессау в 1924 году. Его родители владели обувным магазином. В 15 лет он начал учиться на оформителя витрин. Затем пришла война. Вскоре после 18-летия, в феврале 1942 года его призвали в армию. После обучения на истребителя танков он в начале лета 1942 года прибыл на фронт.
«От донецкого бассейна мы начали свой путь к Сталинграду. По пересохшей калмыцкой степи. Там летом 60 градусов, и только песок и трава. В начале августа мы добрались до Сталинграда. Сначала город подвергся обстрелу. Потом мы вошли в него. Моё подразделение расположилось в его предместье. Из руин мы построили блиндажи.
До 18 ноября ещё было тепло. Мы носили летнюю одежду. На следующее утро степь покрыло ледяное море. 20 градусов ниже нуля. Мы мёрзли как собаки. Наши пальто были всё ещё в обозе в тылу. Мы никогда больше не увидели его снова. Потому что в то же утро началось наступление. Нашу линию обороны штурмовали миллион русских. Они вели огонь из всех стволов, зениток, «Катюш», орудий. По радио мы услышали, что они прорвались у нас в тылу. Они окружили нас.
Мы попали в смертельную ловушку. Наших боеприпасов хватило всего на несколько дней. И становилось всё холоднее, до 45 градусов ниже нуля. Я нашёл мёртвого русского. Снял с него сапоги и ватник. Только через 14 дней мы стали получать бульон и по маленькому кусочку хлеба в день. Русские атаковали почти каждый день. Всюду лежали убитые, и наши и русские. Один с размозженной головой, второй без ног, третий с разорванным животом и выпавшими кишками. Чтобы не умереть с голоду, мы ели гнилое мясо мёртвых лошадей. У меня был понос и дизентерия. И «волынская лихорадка», передающаяся от вшей. У нас не было надежды выбраться живыми. Речь шла о том, чтобы пережить несколько следующих часов. По ночам мы слышали русских, которые через громкоговоритель предлагали нам сдаться. Но мы считали пленение верной смертью.
Закончилось топливо. Когда баки опустели, мы взорвали танки, чтобы они не достались русским. Последние несколько недель мы сражались в руинах, как пехотинцы. В новогодний день 1943 года я был ранен гранатой в ногу возле Волги. Это спасло мне жизнь. Через два дня меня вывезли по воздуху. В лихорадочном бреду я почти ничего не осознавал. Только, как самолёт почти вертикально взмыл в воздух. В Ростове-на-Дону вместе с бесчисленными ранеными меня посадили в вагон для скота. Три недели мы ехали на запад. На каждой остановке выгружали умерших. Наиболее тяжело раненые гибли, как мухи.
После четырех месяцев лечения мне пришлось вернуться в Россию. Незадолго до окончания войны я был снова ранен и доставлен в военный госпиталь в Гельзенкирхене. Там попал в плен британской армии. Два с половиной года работал на руднике. В конце 1947 года мне разрешили вернуться домой. Дессау был разрушен, мои родители погибли. Также мертвы почти все друзья. Мне было 24 года. Свои самые лучшие молодые годы я провёл в России на фронте. Это то, что я проклял больше всего."
Хельмут Хоффманн из Гёрлитца: «Матушка Россия, я чувствую огромную вину»
Деревянный чемодан, с которым он вернулся из России, Хельмут Хоффманн (92 года) хранит и по сей день. Тогда, 3 ноября 1949 года, его ждали жена Хильдегард и дочь Бербель. Возвращение домой человека, которого считали мёртвым. Хельмут и Хильдегард поженились незадолго до начала войны в 1939 году. На свадебной фотографии Хельмут носит форму Имперской службы труда. На её репродукции, висящей у него в комнате, свастика закрашена чёрным карандашом. На войне, в аду Сталинграда, он узнал истинное лицо нацистской диктатуры.
Хельмут Хоффманн: «Слова этого горлопана Геринга всё ещё звучат у меня ушах. 30 января 1943 года, когда мы лежали в грязи в Сталинграде, они звучали по радио, и даже через тысячу лет каждый немец будет говорить об этой битве с дрожью в голосе. Это был, действительно, верх лицемерия. Сталинград - это не была героическая битва. Это был подлый геноцид! И никто из выживших не будет чувствовать себя героем".
Солдат с 1940 года, Хоффманн воевал как радист и механик-водитель Дрездненской 14-й танковой дивизии. Вместе с 260 000 других немецких солдат он был окружен Советами в Сталинграде в ноябре 1942 года
Хоффманн: «Многое из того, что мне пришлось пережить, сложно описать словами. Страшные муки раненых, молодых людей, которые едва могли двигаться из-за обморожения. Преданные и проданные «Великим Вождём», они на моих глазах предались своей судьбе. Это была не смерть, это было ужасное страдание. Спасительная смерть приходила к ним по ночам при минус 40 градусах Цельсия. Если русские не убивали их раньше, или не давили танками.
Последние ночи мы прятались в подвале. О борьбе мы не думали вообще. У большинства из нас даже не было оружия. Оберлейтенант однажды спросил меня: «Ну что, Хоффманн, может сами пустим себе пулю в лоб?» Но я хотел выжить. Думал о моей жене Хильдегард и нашей маленькой дочери Бербель. Когда 30 января 1943 года стрельба приблизилась к нам, я решился и вышел из подвала. С поднятыми руками пошёл навстречу русским».
Как и Хельмут Хоффманн, в январе 1943 года Советам в Сталинграде сдались от 90 000 до 130 000 немецких солдат. Выжили только 6000.
Хоффманн: «Уже поездка в первый тюремный лагерь в Бекетовку стоила многим жизни. Над теми, кто не мог больше ходить, суд не был долгим. В самом лагере почти не было еды, но были дизентерия и тиф. Сотни людей умирали каждый день. Условия стали более лучшими чуть позже. Но я не виню русских за это. Им тоже пришлось голодать. Я узнал их как дружелюбных и милых людей. Они сильно пострадали от войны и от жизни при Сталине».
Свои воспоминания Хоффманн переложил на бумагу для своих внуков. «Чтобы они могли прочесть, какую высокую цену мы заплатили за преступления демагогов и шарлатанов».
Он даже сочинил стих:
Матушка Россия! Я встретил тебя и узнал
Но была война и красоту твоей страны видел только мимоходом
Немецкая молодёжь стала инструментом в руках демагогов
Я склоняюсь к твоей земле, потому что чувствую огромную вину
Я сожалею о том, что причинили тебе немецкие солдаты
Человек в одиночку не может взять на себя вину
Но часть вины лежит на каждом из нас
