Актуальность балета «Щелкунчик» в новогодние каникулы и даже после них продолжается, и я подумала: а что это я все сама да сама?
Размышления о балете "Щелкунчик"
Меж тем как есть интерес к профессиональной критике. Ну что же, соберем из нее небольшую хрестоматию и прокомментируем? Сегодня 1-я серия, и первой слово - даме.
Вера Михайловна Красовская (1915–1999) – бывшая артистка балета, балетовед, критик и историк балета, автор многих книг.
Приведем ее отклик на балет "Щелкунчик" в постановке Юрия Григоровича 1966 года, до сих пор идущей в Большом театре. Кстати, 2 января 2021 г. Юрий Николаевич отметил свой 94-й день рождения.
В «Щелкунчике» 1966 года современное совпало с концепцией поэтического восприятия мира у Чайковского и слилось с ней.
Чайковский показал пробуждение души, способной найти поэзию и в уюте рождественской елки, и в уродливом – ради пользы – щелкунчике, и в бескрайности снежной ночи. Здесь мир, отраженный в наивном сознании девочки-героини. Здесь и раздумья композитора о юности, любви и жизни.
Григорович поменял местами оба эти плана. Выведя вперед план философских обобщений, он взглянул с его вершин на образный мир «Щелкунчика». <…> Но, став центральной, проблема осветилась новым светом, брошенным на нее индивидуальностями хореографа и художника.
Закономерный случай. Гофманское преображалось в русской прозе от Гоголя до Булгакова. <…> Мысль, действительная для любого времени, всегда окрашивается в цвета эпохи. <…>
Поэтизацией быта и ироническим снижением фантастики распоряжался Дроссельмейер. Он испытывал доверчивость героини, ее благородство, храбрость, чистоту помыслов. <…> его проделки словно бы рождались на ходу, подстегиваемые ожиданием Маши, дополняемые ее фантазией. В их смене Дроссельмейер казался то коварным, то добродушным, то хитрым, то простоватым <…>
Маша, героиня «Щелкунчика», в противоположность героям «Легенды о любви», не исключительная натура <…> Как многие сверстницы, она ценит счастливый конец приключений – свадьбу с принцем, где невеста непременно в белой фате и окружена ликующей толпой гостей.
<…> Е. Максимова, на этот раз, в роли Маши, не повторяет Уланову – и потому больше чем где-нибудь вырастает как ее ученица. Уланова всегда несла тему души, непричастной злу, души, погруженной в свой загадочный мир, светящийся собственным светом. Оставив напрасные попытки подражать, Максимова сохранила в Маше улановские естественность и чистоту. Но содержание стало другим, сблизилось, скорее, с лирико-драматической темой Т. Вечесловой, чьи героини не разграничивали мечту и жизнь.
В «Щелкунчике» драматизм окутан плотной атмосферой лирики, а постановщики, по-современному чураясь патетики, не раз передоверяют ее Дроссельмейеру. Тот же не без усмешки предлагает зрителям умиляться и восхищаться им же выдуманной сказкой, всякий раз отступая в сторону, когда музыка выносит действие к беспримесной поэзии. Музыка превращает миловидную Машу в красавицу и дает ей в спутники Щелкунчика Васильева – безупречного рыцаря танца. Музыка несет их над покрытой снегом равниной, прося и заставляя забыть, что цель путешествия Маши – мишурная все же звезда. Музыка, как волшебный орган, распоряжается венчанием счастливой четы. Дроссельмейер уже ушел из спектакля: тема адажио подлинно и трагически светла.
Но не Дроссельмейер ли дирижирует невидимо упоительным и чуть банальным вальсом – кодой? Как в кадрили, выполняют свои фигуры куклы, попутно обряжая невесту. Они спешат, потому что сказка-сон подходит к концу, расплывается, тает, и уже из глубины гостиной прощально поднимает руку исчезающий принц.
Авторы расстаются с Машей зимним утром, под погашенной елкой. Но Маша прижимает к сердцу деревянного щелкунчика в намалеванном алом мундире. Может быть, зерно поэзии и уцелеет перед наступлением быта? <…>
Значит, и «Щелкунчик» поставлен не так, как задуман Чайковским? Да, не совсем так. Но от постановки «Спящей красавицы» его отличает серьезность подхода, уважение к философской концепции композитора, хотя сама философия получила отпечаток современной мысли. Это и ставит творчество Григоровича выше мастерских порой, но безликих обновлений балетной классики.
Советский балетный театр. 1917–1967. М.: Искусство, 1976. С. 257–260.
Чем хочется прокомментировать прочитанное? Сначала некоторыми фактами. Отзыв положительный, а в конце намек на прошлый несерьезный подход к "Спящей красавице". Это речь о редакции Григоровича 1963 года, где есть претензии и к костюмному оформлению, и к концептуальному (ироническому) подходу. (Постановку можно найти в Интернете или на этом же канале). Далее. Г. Уланова была первой Машей в "Щелкунчике" В. Вайнонена в 1934 г. А ее ученица, так получилось, что первой Машей в другой версии. Несмотря на разность постановок, героинь есть возможность сравнивать - образы они создают сами, а не балетмейстеры. Что касается фразы "Но Маша прижимает к сердцу деревянного щелкунчика в намалеванном алом мундире". Эту сцену мы теперь увидим только в старых записях, в современном спектакле она немного видоизменена. Кукла покинула постановку, и ее целиком и полностью изображает ребенок, которого современные Мари не прижимают к сердцу, а обычно прижимаются почему-то к ее (куклы) бедру. Не знаю почему это все, по-моему в старом варианте было лучше.
Говоря о Маше, Красовская вплотную подводит нас к мысли, что по идее зря все-таки балет называется "Щелкунчик". Главная героиня его это Маша/Мари. Его впору было назвать не "История Щелкунчика" (так называлось переложение А. Дюма-отца, на которое опирались при сочинении либретто), а "История Мари". Обычный человек попал в фантастическое приключение (во сне), из которого вышел изменившимся. А Дроссельмейер – из другой сказки, он мало похож на гофмановского. Может быть, это сам Григорович. Не зря ведь будучи танцовщиком, он танцевал отнюдь не принцев, а гротескных персонажей.
