Недавно в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ) прошла международная конференция «Рэп: филологический ракурс». Представители БФУ им. Канта — директор Института гуманитарных наук Татьяна Цвигун и доцент Института гуманитарных наук Алексей Черняков— выступили на ней со стендовым докладом, посвященным хипхопере Noize MC «Орфей & Эвридика». В интервью kantiana.ru один из авторов доклада Алексей Черняков рассказал о том, куда уходят корни русского рэпа, почему это течение захватывает всё новые ниши массовой музыкальной культуры и что роднит постмодернисткие рэп-проекты последних лет с советским рок-андеграундом 80-х годов.
— Алексей Николаевич, почему один из ведущих гуманитарных вузов страны решил обратиться к теме рэпа?
— Прошедшая в РГГУ конференция, событие знаковое и по-своему симптоматичное, показала, что академический мир вполне готов принять рэп-культуру как полноценный объект научного изучения. Надо сказать, что в этом вопросе наша страна в некотором смысле «впереди планеты всей»: кажется, еще нигде в мире не было проведено профильного научного мероприятия, полностью посвященного Rap Studies.
Исследование подобного рода культурных феноменов у нас имеет довольно давнюю традицию, которая берет начало в 1998—1999 годах, когда в Тверском государственном университете вышел первый сборник научной серии «Русская рок-поэзия: текст и контекст» и состоялась первая конференция по рок-поэзии. А в этом году вышел уже 19-й выпуск серии! Главным инициатором проведения в РГГУ конференции по рэпу выступил известный литературовед Юрий Доманский, который в свое время обратил внимание академической науки на русскую рок-поэзию и при чьем активном участии в РГГУ уже несколько лет проводится регулярный семинар, посвященный творчеству Егора Летова.
— Ваш доклад был посвящен хипхопере Noize MC «Орфей и Эвридика». Чем она интересна?
— Это не первая российская хипхопера, но определенно самая значительная и интересная, ничуть не уступающая в масштабности замысла «Горгороду» Оксимирона, пристальным изучением которого сейчас занимается наш коллега-историк Илья Дементьев. Она создавалась рэпером Noize MC (Иваном Алексеевым) в 2016 году как театральная постановка (к сожалению, она была поставлена лишь единожды), а в 2018 году была радикально переработана под формат студийного альбома. Это своеобразная попытка реинтерпретировать античный миф сквозь призму первой советской рок-оперы «Орфей и Эвридика», поставленной в 1975 году Алексеем Журбиным по либретто Юрия Димитрина.
Надо сказать, что тема Орфея и Эвридики в культуре интерпретировалась бессчетное количество раз. Своего рода поворотным этапом считается снятый в 1950 году Жаном Кокто кинофильм «Орфей», где пласты античной и современной культуры впервые накладываются друг на друга и перемешиваются до полного взаимопроникновения. Рок-опера Журбина и хипхопера Noize MC — оригинальные опыты продолжения этой художественной линии. Смешение античного материала и современности в обоих случаях тоже выступает смысловым стержнем, вокруг которого выстраивается весь художественный каркас.
У Noize MC в центре сюжета хипхоперы лежит баттл между рэперами Орфеем, Прометеем, Спартаком и Нарциссом. Начинающий рэпер Орфей одерживает в нем победу и подписывает контракт с музыкальным лейблом «Underground Recordz», владельцем которого является сам Аид. В таком «вручении себя» массовой культуре без труда прочитывается символическое схождение в ад, а вслед за этим — предательство любви, разрыв с возлюбленной Эвридикой, попытка ее самоубийства и схождение за ней (почти по античному сюжету) в ад комы, вернуться из которого героям, увы, не суждено. Иначе говоря, сюжет схождения в царство мертвых у Noize MC мультиплицируется и наделяется новыми культурными смыслами: аид — это и есть сама масскультура, в которую творец входит по своей воле и где он гибнет во всех смыслах: и как поэт, и как человек. Другое дело, что этой трагической по сути истории Иван Алексеев все-таки дает светлый финал: последний трек хипхоперы, очень красивая и символически насыщенная композиция «Без нас», вводит идею вечной любви, существующей после смерти, даже «когда мира без нас не станет». Выход, таким образом, есть, и он, как и во всех «вечных сюжетах», — в любви и самоотречении.
— Такая многослойность изначально задумывалась автором или материал сам вел его?
— Сложно сказать однозначно. Дело в том, что, в отличие от рок-оперы, либретто которой целиком создавалось одним автором, Юрием Димитриным, «Орфея & Эвридику» писали по принципам «фита» несколько соавторов — Noize MC (Иван Алексеев), ST (Александр Степанов), RE-pac (Лев Киселев). Это, конечно же, накладывает на произведение определенный отпечаток хотя бы в том, что каждый из «баттлеров» — Орфей, Прометей, Спартак — фактически читают собственные оригинальные тексты, что, в свою очередь, позволяет максимально достоверно передать полифонию современного русского рэп-контекста. Во многих интервью Алексеев специально подчеркивал, что при создании хипхоперы старался максимально дистанцироваться от рок-оперы. Но совершенно очевидно, что она оказала на него очень мощное влияние, которое, возможно, проявило себя где-то даже неожиданно для самого автора. По крайней мере, идея гибели певца (хотя у Нойза все-таки скорее поэта!) под влиянием масскульта возникает и столь последовательно раскрывается именно в «Орфее и Эвридике» 1975 года.
— Что представляет собой сегодня русский рэп? Какие наблюдаются тенденции его развития?
— Я ни в коем случае не претендовал бы на роль эксперта в русском рэпе уже хотя бы потому, что он весьма далек от моих собственно музыкальных пристрастий — это явление интересно мне скорее с филологической точки зрения как одна из ипостасей современной русской поэзии. Но вообще русский рэп — явление чрезвычайно внутренне неоднородное, причем неоднородное в самых разных смыслах. Это касается и жанров, и направлений, и в конечном счете целевой аудитории. Ведь то, что слушает, условно говоря, среднестатистический семи-восьмиклассник, и то, на что готов обратить внимание университетский преподаватель, как правило, не просто разные вещи — они буквально находятся в разных галактиках; а между тем и то, и другое жанрово относится к русскому рэпу.
Если попробовать суммарно взглянуть на русский рэп как на культурный феномен (сколь бы оксюморонным ни казалось кому-то такое словосочетание), получается весьма занятная картина. Вот смотрите: во второй половине 1980-х годов разные «игроки» на поле массовой музыкальной культуры, работавшие одновременно, имели совершенно разные аудитории: одни слушали, скажем, «Ласковый май» или «Форум», другие — Льва Лещенко или Валерия Леонтьева, третьи — «Алису» или «Гражданскую оборону». А сегодня русский рэп вмещает в себя и, условно, «Ласковый май», и Льва Лещенко, и «Гражданскую оборону»: тут есть Элджей, есть Егор Крид и есть Баста — а есть Слава КПСС, есть Оксимирон и есть Хаски; а еще есть, например, литературоцентричные провокаторы «Макулатура» и «Ночные грузчики»... И есть, между прочим, недавно ушедший Децл, Кирилл Толмацкий, которого в свое время en masse воспринимали как символ русской попсы, а после его смерти оказалось, что он был едва ли не самым последовательным и «правильным» представителем даб-культуры в России.
— Что же получается? Рэп поглощает музыкальную отечественную культуру?
— Трудно сказать, но, похоже, скорее да, чем нет. Дело в том, что после возникновения знаменитой максимы Евгения Евтушенко «Поэт в России — больше, чем поэт», со временем превратившейся в формулу русского культурного самосознания, отечественная культура стала искать в самой себе тех акторов, на которых можно было бы возложить эту символическую функцию — быть больше, чем ты есть на самом деле, быть неким «голосом поколения» и т.п. Сначала эту культурную миссию приняли на себя поэты-шестидесятники, потом барды, затем она перешла к представителям русского рока, андерграундный статус которого закономерно оборачивался дополнительным символическим капиталом. А потом внезапно эта ниша оказалась свободной, и пустует она где-то с рубежа 1990—2000-х годов. Русский рок, выйдя из подполья, не просто коммерциализировался — он сделал это молниеносно и на зависть успешно. В итоге символический моральный капитал был им по большому счету утрачен. Исключения не просто редки, а, пожалуй, единичны: это Егор Летов, все жизненные и художественные поступки которого вплоть до самой смерти были реализацией единого принципа «Я всегда буду против», и еще пара-тройка имен. Стоит ли удивляться, что шанс занять освобожденную русским роком культурную нишу возник у русского рэпа и в ряде случаев он вполне успешно этим шансом воспользовался?..
Между прочим, в этом есть очевидная преемственность: как когда-то русский рок наследовал бардам и «шестидесятникам», так сегодня, например, фигура того же Летова является для многих русских рэперов по-настоящему культовой. Да и рокеры весьма неплохо чувствуют конъюнктуру: их фиты с рэперами (например, БИ-2 с Оксимироном, «25/17» с Константином Кинчевым или Дмитрием Ревякиным) в последнее время дали просто блестящие результаты. Даже гуру Борис Борисович недавно выпустил клип «Баста Раста», в котором замечательно, просто мастерски читает рэп, и он же в одном из интервью признался, что с удовольствием сделал бы совместный проект с Оксимироном.
— В чем же секрет успеха рэп-экспансии? Не в том ли, что русская культура по своей природе словоцентрична?
— Надо признать, что для основной части рэп-исполнителей — тех, кто ориентирован исключительно на коммерческий успех и на самую массовую аудиторию, — качество текста не имеет большого значения, тут часто действует обратный принцип: «чем примитивнее, тем лучше». Однако некоторые рэперы без каких-либо натяжек вполне заслуживают называться поэтами в том, «большом», общепринятом смысле этого слова. В русском рэпе достаточно много авторов, которые исходно литературоцентричны. Какие-то из них, как Оксимирон, Хаски, Noize MC или «25/17», интересны широкой аудитории и имеют вполне заслуженный коммерческий успех, другие более рассчитаны на, так сказать, нишевые аудитории. Это, например, очень интересные проекты, которые принято обозначать понятием «абстрактный рэп» или «интеллектуальный рэп»: «Макулатура», «Ночные грузчики», «Он Юн», «Posternak» (да, именно так: на латинице и через «о»). Это знаковая фигура рэп-андеграунда — обнинская формация «Ленина Пакет», совершенно дикие абсурдисты, чье творчество отсылает где-то к практикам дадаистов, где-то — к советским концептуалистам 1970—1980-х годов. У них много общего с такими представителями позднесоветского андеграунда, как «Водопады имени Вахтанга Кикабидзе», «Веселые картинки», «ДК». И я не назвал еще множество имен — а их действительно много, и постоянно появляются (или открываются) новые. Могут ли они стать новой русской поэзией? — как знать…
— Конференция, которая прошла в РГГУ, — это разовая акция или подобные мероприятия будут проводиться регулярно?
— Пока сложно сказать, но как минимум ее продолжение в виде сборника материалов коллегами из РГГУ уже анонсировано. Судя по тому, какой интерес она вызвала у участников и слушателей, вполне можно надеяться на дальнейшее развитие этого научного направления. Определенно, в академической среде рэп все реже воспринимается как некая экзотика и все чаще становится полноценным объектом изучения. И это вполне объяснимо: рэп в его лучших образцах органично вписывается в актуальный литературный и культурный контекст, а наблюдение над текстами русских рэперов дает много нового материала для понимания сущности поэтического языка и его новейших стратегий.
