Октябрьская революция 1917 года была во многом подобна грозной стихии урагана. Хлёсткому порыву осеннего ветра, что срывает с ветвей, поднимает высоко в воздух, кружит в яростном вихре и уносит в куда-то в необозримые дали золотую осеннюю листву. В точности так же сложились судьбы многих замечательных живописцев, творивших на закате «золотого века» русского импрессионизма. Волею неумолимой стихии великих социально-политических и общественно-культурных перемен им довелось оказаться вдали от родных пенатов и вверить своё будущее совсем иным лирам и музам.
Для кого-то это стало неизбывной трагедией, драмой всей жизни, сломом надежд и карьер. Для иных — напротив, отворились двери к новым вершинам вдохновения, к радикально иным источникам творческих сил.
В числе последних был и наш сегодняшний герой, покинувший родную Казань ради далёких, одновременно пугающих и манящих разум европейца просторов Средней Азии. Но именно здесь, среди мистически прекрасной древней архитектуры и задумчиво-пустынных пейзажей, в самом сердце вековечного мистического Востока, пульсирующего своим особым, многотысячелетним ритмом жизни, ему, Павлу Петровичу Бенькову, волею Судьбы суждено будет обрести своё истинное призвание. Открыть миру своё подлинное творческое «Я».
Сакральная и неразрешимая тайна очарования Востока исподволь захватила острый разум и пленила чуткую душу живописца. Впрочем, в этом как раз-таки нет ничего экстраординарного. Так в разное время случалось с безрассудно-отважными гетайрами неистового Александра и с гордыми римскими консулами; так было с самодовольными британскими посланниками и жестокосердными монгольскими темниками, приходившими покорять эти края, но в итоге незаметно для самих себя очарованными их красотой и ставшими не более чем их новой органичной частью.
Самарканд и Бухара... о них — особая речь. В них, словно в гранях бриллиантов, вечно отражается, преломляется и движется в нескончаемом танце цвета и света хаотичное на первый взгляд смешение и сращение племён и народов, культур и традиций, быта и нравов, расцветов и угасаний целых цивилизаций. Здесь всегда было и будет место пересекающихся интересов и перемежающихся философий, феерия углов и точек зрения на мир, на жизнь, на себя и на других... А в конце, в сухом как среднеазиатская степь остатке, всегда побеждает Восток. Он не завоёвывает, но поглощает; не доминирует, но покоряет, не соблазняет, но влюбляет. Потому что он —всегда внутренне глубже, сложнее и мудрее своих визави.
Внимательный (и нетерпеливый) читатель наверняка спросит нас: «К чему эта длинная и странная полуисторическая и псевдофилософская лекция? Какое отношение она имеет к живописному наследию Бенькова?» Дело в том, уважаемый читатель, что именно эта совокупность лирических, мифических, психологических и тактико-технических (шутка) характеристик советской Средней Азии периода 20-х годов минувшего века и пробудила к жизни феномен творческого становления Павла Петровича. Именно здесь движения его кисти обретают размах и «твёрдость», а композиции — самостоятельность и живость. Тенистые дворики и раскалённые камни площадей, очаровательные фонтаны с живительной влагой и просторные, яркие, залитые Солнцем старинные кварталы — всё это отныне даётся ему легко и свободно. Ярко выраженные и талантливо переосмысленные элементы импрессионизма —это также заслуга колоссальной мощи вдохновения, которое дарили мастеру аура и колорит его новой «малой Родины».
После переезда из Казани и прежде слывший самобытным мастером Беньков начинает писать свои полотна в куда более яркой, «сильной», темпераментной манере, широко и споро. У него, как это принято говорить, словно «выросли крылья за спиною». Симфония форм и красок приобрела принципиально более «высокое» и «чистое» звучание, наделяя работы пронзительно-глубокими смыслами и создавая у зрителя ощущение значимости каждой новой работы. Впрочем, неверно приписывать весь успех лишь возросшей «удельной доле» импрессии в общем эмфатическом «весе» полотен маэстро. Ибо страстное желание Бенькова запечатлеть на полотне всю красоту и гармонию полюбившейся натуры привело к небывалой для его ранних работ «меткости» попадания в образы, в свою очередь совершенно невозможной без скрупулёзной выверенности пропорций и безусловной достоверности пластики. Кажется, что ветви его деревьев вот-вот качнутся на ветру, поднятая ногами пыль — поплывёт рыжим облаком вдоль извилистой улочки, а радостно улыбающиеся девушки непременно уронят в колодец невзначай качнувшийся кувшин... а ведь свои полотна маэстро как правило создавал в крайне сжатые сроки. Без «соавторства» магии Востока, влюбившей в себя Павла Петровича, здесь точно не обошлось.
Очень жаль, что ни училище, где он преподавал, ни улица, когда-то переименованная в его честь благодарными горожанами Самарканда, более не носят его имени. Подобно ветреной красавице, Восток не терпит постоянства. Зато в наших сердцах его вечно изменчивая, а ныне канувшая в лету дореволюционная натура навсегда останется в образах и впечатлениях, сохранённых для потомков трудами великого русского художника Бенькова.
