Эта история началась с драки.
Вернон Максвелл был знаменит с разных сторон: например, не боялся на площадке никого и частенько гонял самого Джордана. Но в баскетболе он остался под ненавистным ему прозвищем «Безумный Макс».
Максвелл появился в «Рокетс» в 90-м. И за пять лет насобирал штрафов на 50 тысяч долларов (что ровно соответствовало его первому контракту) – ударил Сидни Грина, отпихнул арбитра, жестко завалил Нэйта Макмиллана, приложился локтем к Кристиану Лэйтнеру, отказался покидать площадку после удаления и материл судей. За ним со студенческих времен тянулась нескончаемая цепочка подобных инцидентов – драки в общественных местах, сопротивление аресту, задержание с незарегистрированным оружием, дисквалификации из-за наркотиков.
Никто не хотел так встретиться в финале с Джорданом, как Вернон Максвелл.
Только для него главная встреча в карьере приключилась не в Чикаго, и не с кружащим ему голову соперником.
6 февраля 95-го по ходу третьей четверти Максвелл со скамейки рванул на трибуны, взлетел на десятый ряд и совместил свой кулак с головой болельщика по имени Стив Джордж.
Джордж потом говорил, что причиной тому стали невинные шутки о том, что к тому моменту «ракетчик» набрал лишь 5 очков.
Максвелл заявлял, что Джордж не ограничился потоком ругательств, а еще припомнил незадолго до этого случившийся выкидыш у его жены.
Причины уже не столь важны.
Это был первый раз, когда игрок НБА сорвался на болельщика. Максвелл был дисквалифицирован на 10 матчей (и оштрафован еще на 20 тысяч) и окончательно убедил руководство «Рокетс», что команда – на тот момент действующий чемпион – нуждается в радикальных переменах.
«Хьюстон» начал сезон с 9-0, но потом уже выдавал все признаки самораспада – 14-9, 28-16, постоянные травмы, болезнь Оладжувона и четкое понимание того, что игра плохо соотносится с надеждой на повторение.
В том феврале «Хьюстон» поменял стартовую пятерку, двух основных помощников Оладжувона в чемпионском сезоне и создал новую игровую модель.
Максвелл на этом моменте оказался на обочине. Он обиделся на боссов за то, что они отдали его место Клайду Дрекслеру, симулировал травму перед стартом плей-офф, не собирался скрывать расстройство и был отчислен.
В «Хьюстоне» он был настолько органичен, что едва не принял ислам под воздействием Оладжувона. Дальше – просто затерялся в лиге.
***
«Мы тогда были в Далласе. Я первым прибыл на арену, хотел побросать . Приехал, переоделся, вышел на площадку… Тут ко мне подходит кто-то из «Маверикс» и говорит: «А ты что тут забыл?» Я ему: «Что ты имеешь в виду?» «Тебя обменяли в «Хьюстон».
Я набрал Клайду, который уже ехал в аэропорт. Мне никто ничего даже не сказал! Ни клуб, ни агент, никто! Мне вызывали такси, я прошел мимо моих бывших партнеров и поспешил в аэропорт. Когда я прибежал с сумками к выходу на посадку, то с меня пот лил в три ручья! Клайд надо мной угорал».
Трэйси Мюррэй стал частью сделки, в результате которой «Хьюстон» заполучил Клайда Дрекслера и отдал «Портленду» мощного форварда Отиса Торпа. И не только частью, но и довольно нелепым героем всего происходящего. Сначала о нем все забыли. Затем он оказался на переполненной арене «Рокетс» посреди матча с «Клипперс», когда болельщики, лишь в самых заветных мечтах видящие объединение Phi Slama Jama, увидели Дрекслера и утратили контроль над эмоциями. Вокруг все тряслось и бесновалось, а Мюррэй был вынужден делать вид, что и он к этому некоторым образом деепричастен.
Сейчас приход Дрекслера кажется самым очевидным, что вообще могло произойти.
Родной человек для Хьюстона, близкий друга Хакима, доступная звезда на периметр, персонаж, в отличие от Максвелла, все же стесняющийся своих тараканов, единственный, ради кого команда могла примириться с обменом Торпа, одного из самых любимых игроков у местных болельщиков.
Но тогда вся лига была настроена крайне негативно.
«Рокетс» ругали за то, что они сломали чемпионскую команду, не дав ей шанса защитить титул.
«Рокетс» ругали за то, они отдают «большого» за «маленького».
«Рокетс» ругали за то, что они отдают слишком много (Отис Торп, Марсело Никола, пик первого раунда) за сбитого летчика.
Многие тренеры в лиге (хотя Попович еще не работал) не стеснялись публично обсуждать фундаментально неверные шаги другого клуба.
Роберт Орри не стеснялся открыто спрашивать, что такой трейд может дать «Рокетс» и вообще какого хрена.
Дрекслер всех быстро переубедил. Он появился, когда Оладжувон пропускал матчи из-за анемии, и сразу же превратился в лидера – целый месяц набирал по 30 очков и 10 подборов в среднем, тащил на себе атаку и вызвал хотя бы какой-никакой призрак оптимизма. Он стал тем дополнительным генератором нападения, который был так нужен «Хьюстону». Он даже ненавидел Джордана почти так же сильно, как Вернон Максвелл.
В общем, Дрекслер занял то же место рядом с Оладжувоном, что и в университетской связке Phi Slama Jama.
И из-за этого все проглядели не только Мюррэя.
***
Все не заметили, что главным обменом для «Рокетс» стал тот, который команда не совершила. В начале февраля «Хьюстон» пытался заполучить Шона Элиотта из «Детройта» и отдавал за него Роберта Орри. Сделка состоялась, игроки разъехались по своим новым командам, но Элиотт тогда страдал от болезни почек, и «Рокетс» решили все переиграть.
«Команда тебе говорит, что ты ее будущее, потом предает тебя, затем она вынуждена взять тебя обратно».
Оплеванный Орри вернулся в Техас, чтобы внезапно оказаться самой важной технической частью в своей старой-новой команде.
Гораздо позже Томьянович объяснил причину трейда – Орри всех достал тем, что играл слишком альтруистично.
«Тот обмен был особенно болезненным для меня. Я вообще не мог спать. Я так люблю этого парня. Но он совсем не брал инициативу на себя, на него не обращали внимания, и защитники могли сосредоточиться на помощи против Оладжувона и Торпа. Он был так чувствителен к нуждам остальных, что забыл о собственных».
Всю последующую жизнь Орри вспоминал, что на него несостоявшийся обмен оказал такое воздействие, что он, глядя на цвет своей формы, перестал медлить, делать кучу ложных показов, искать остальных, а сразу же бросал без раздумий.
Сезон-95 был не самым обычным.
Предыдущим летом «Рокетс» и «Никс» зарубились в финале и ничего, кроме боли, не доставили. Обе команды выступали за максимально жесткий баскетбол под щитами, надеялись на не стесняющихся приемов из единоборств «больших», оперировали при помощи не самых выдающихся защитников и предложили зрителям семь матчей месилова, способного даже в пропорции пять минут к одной рекламной вызывать кровь из глаз. Оладжувон попал в тиски Юинга, Оукли и Мэйсона, Юинг потерялся в объятиях Оладжувона, а количество синяков, ссадин, шишек и других следов боли намного превышало количество запоминающихся моментов. Собственно, из всей серии в истории закрепились два эпизода: блок-шот Оладжувона, показавшего фокус с выдвигающейся рукой против Старкса на исходе шестого матча, и 2 из 18 с игры от бедняги Старкса в седьмом матче.
Именно поэтому перед следующим сезоном лига впервые решила, что необходимо избавляться от защитного баскетбола – на полметра была приближена трехочковая дуга, усилен контроль за мониторингом «зоны» в защите, а также изменены правила «хэндчекинга» так, чтобы исключить любой контроль на соперником, кроме формального.
К февралю «Рокетс» – сознательно или не совсем – уже более-менее понимали, что новые правила предполагают немного иной стиль, и попытались к нему адаптироваться.
Что-то далось легко.
Приближение трехочковой дуги очень сильно усилило тренд на увеличение количества дальних бросков. «Рокетс» оказались главным бенефициаром новшества. Они лидировали по трехам и в 94-м, когда Томьянович только начал строить систему из выступавшего тараном Оладжувона и снайперов вокруг него. Но тогда на площадке находились классические четвертые номера, а пассивный Орри играл третьего. В 95-м «Рокетс» сохранили первую позицию в данном компоненте, только трехочковых было уже не 15,7, а 21,4.
Что-то далось через эксперимент и мучения.
Томьянович вообще-то не приветствовал все эти нововведения, так как его вполне устраивала команда 94-го – те же костоломные «Никс», но чуть более изящные благодаря грациозности Оладжувона и хромоногим Кэсселлу и Кенни Смиту. К середине сезона, правда, стало понятно, что у маленьких появилось больше свободы и их ценность выросла. Их стало сложнее остановить с ограничением «хэндчекинга», а процент из-за дуги логично подрос с ее приближением – в исполнении «Рокетс» это означало увеличение с 34 до 37%. «Рокетс» разменяли «большого» на «маленького», и это себя оправдало.
К чему-то они пришли как будто бы случайно.
Обмененного Отиса Торпа в стартовой пятерке заменил Пит Чилкатт, прототип того, что теперь называется стретч-фор. Он уже пытался бросать трехочковые (в 95-м – 1,3 за игру), но все же оставался классическим мощным форвардом – 208, характерная угловатость, стремление сыграть за счет роста и длины рук, а не скорости передвижения.
С ним «Рокетс» провели две серии плей-офф – против «Юты» и «Финикса».
И лишь Деннис Родман в финале конференции заставил Томьяновича задуматься над незыблемостью этой конструкции и вообще игровых амплуа. Одного из лучших защитников нужно было вытаскивать наверх, чтобы оставлять Оладжувона один на один. И вот тогда «Рокетс» приоткрыли дверцу в будущее – на четверке вышел Роберт Орри, и команда приобрела ту мобильность, ту скорострельность, ту универсальность, по канонам которой создаются лучшие коллективы сегодня.
«Рокетс» не стали трендсеттерами тогда. Через несколько лет лига отодвинула трехочковую дугу обратно, в лиге было слишком много классических мощных форвардов, против которых требовались чернорабочие здоровяки, не обладающие многогранностью Орри, да и в целом казалось, что такой стиль возможен лишь благодаря гениальности Оладжувона, едва ли не лучшего среди всех, кто когда-либо выходил в усы.
«Я вот думаю, что «Хьюстон» был первой командой, которая начала играть в «смол-болл», – сказал Орри, когда приезжал в Москву. – Никто об этом никогда не говорил. Не знаю, почему. Все славословили по поводу «Финикса», когда Шон Мэрион у них оказался на «четверке». Но именно мы начали это – меня тогда поставили на место четвертого номера, чтобы ускорить игру, создать больше пространства, и позволит «большому» решать свои задачи. Думаю, я был игроком, который многое мог делать и мог оставаться в тени ради блага команды, ради победы в чемпионате».
***
«Хьюстон» вышел в плей-офф с шестого места. Он не только не особенно воспринимался всерьез, но и получил один из самых сложных путей к титулу вообще в истории НБА – «Джаз» Стоктона Мэлоуна, «Финикс» Баркли, «Сан-Антонио» Дэвида Робинсона и «Мэджик» Шака и Хардуэя.
Каждый новый шаг для команды становился шагом по воде, все нарастающим ожиданием чуда.
Началось все с отчисления Вернона Максвелла – его плохо скрываемое недовольство ситуацией не давало команде обрести подлинное единство. И создавало противоречивую атмосферу вокруг Дрекслера, а Дрекслер такие моменты не выносил. Уже тогда, будучи в Хьюстоне, он сорвался на тренера по физподготовке и унизил его, бросив полотенце не ему в руки, а на паркет. Конечно, потом долго извинялся, но это вновь который раз всем показало уязвимость звезды, проведшего всю карьеру под риторическим вопросом «Что может Джордан из того, что не могу я?».
Дрекслер опускал мяч вниз перед броском, бежал в прорыв, смотря в паркет, и водил мяч почти исключительно правой рукой. А еще отказывался бриться налысо, то ли надеясь на чудо, то ли скрываясь под маской почтенного плешивого пастора. И ничто из этого не мешало ему быть одной из самых ярких звезд на пике.
Точно так же ничто не мешало ему обладать идеальной репутацией примерного семьянина и религиозного деятеля, хотя противоречивых историй за карьеру он набрал навалом. В первые годы карьеры он особенно не считался с возмущениями Джека Рэмси, не признающего всяческое шоуменство на площадке, потом приложил руку к увольнению тренера в «Блейзерс», в последние – был предельно критичен по отношению к Баркли, которого вроде бы не простил и до сих пор. В начале 90-х он долго ругался в прессе с Доном Нельсоном, когда тот обвинил его в разрушительном воздействии на команду и назвал одним из самых переоцененных игроков, а также вовсю советовал не брать его в «Дрим-тим». У него сформировалась репутация подлого игрока, которая не особенно афишировалась. Той весной 95-го вскрылся и самый странный конфликт его карьеры: судья Джейк О’Доннелл психанул и выписал Дрекслеру два технических подряд за споры, и в результате открылось, что между ними боевые действия велись на протяжении трех лет – судья фиксировал малейшие прегрешения игрока, тот угрожал ему расправой.
Самая странная и самая характерная история, связанная с Дрекслером, приключилась не так давно. Когда Джек Макколлум писал книгу, посвященную «Дрим-тим», то поговорил со всеми игроками той сборной. Защитник приготовил для журналиста еду, а потом в уютной обстановке выдал один из самых запоминающихся монологов.
«Джордан, конечно, хорош, но лучше ли он меня? Ты смеешься? Вопрос должен звучать так – думаю ли я, что могу выиграть у него? И ответ – абсолютно. Я успешно играл против Джордана, я часто побеждал его. В его игру. Которая является и моей игрой. Я больше, я быстрее. Я мог делать все, что мог делать он. Разве что бросал не так часто».
После чего, естественно, сначала пытался отказаться от своих слов, а потом хотел надавить на Макколлума и угрожал ему иском.
Та серия с «Ютой» – одна из определяющих для Дрекслера.
Он никогда не смог ответить за провал в финале 92-го.
Он уже смиренно воспринял роль персональной груши Джордана во время пребывания в Дрим-тим.
И он оказался под неимоверным давлением после перехода в «Рокетс». И в него никто не верил, и рядом постоянно зырили с укором безумные глаза Максвелла, и другого шанса уже могло не быть. И все несчастья «Портленда» уже раз и навсегда были взвалены именно на него.
Лучше всего описывает Дреслера его реакция на трехочковые попадания Джордана в 92-м. Он не пытался его никак сбить или вывести из себя, он восхищался вместе со всеми и вознаграждал соперника комплиментами вроде «Отличный бросок», «Ну ты даешь».
«Юта» повела 2-1.
И вот тут Дрекслер повел себя нехарактерно.
41 очко во втором матче.
И редкая, бросающаяся всем в глаза решительность в концовке пятого.
За десять минут до конца «Рокетс» проигрывали семь очков. Но тут Дрекслер включился по полной – вырывал подборы (всего у него 10), как безумный прыгал в защите, кидаясь за каждым мячом, создавал ситуации для Оладжувона и обострял сам. Он вышел на линию на последних минутах и положил несколько определяющих штрафных, когда паркет уже ходил под ногами, а арену шатало в стороны.
«На мне нарушили правила в концовке – мы отставали на одно очко, – вспоминал Чаки Браун. – Подхожу я к линии, и тут Клайд мне шепчет в ухо: «Если ты забьешь, то мы победили». Я такой: «Спасибо тебе за это, Клайд!» Потом подошел Кенни и сказал что-то вроде «Чувак, ты все сможешь!». Мы до сих пор смеемся над тем моментом и спрашиваем себя, зачем Клайд хотел дополнительно надавить на меня».
***
Все команды 90-х да и нулевых были похожи по конструкции и менталитету: суперзвезда определяет стиль, принимающие второстепенные роли таланты по-своему его дополняют, ролевики отвечают за определенные функции.
В «Рокетс» все было как будто иначе.
Модель игры «Хьюстона» предполагала больший оперативный простор для всех и более простые броски, а потому, за исключением Оладжувона, все остальные оказывались примерно в равном положении и всегда хотели чуточку большего для себя. Что полностью отвечало и общекомандным установкам.
К пятому матчу серии с «Финиксом» все было потеряно: «Хьюстон» уступал 1-3, Дрекслер весь день перед игрой провалялся под капельницей из-за жесткого обезвоживания.
Вся команда при этом надеялась, что Дрекслер все же не сыграет.
«Вы, конечно, решите, что спятил, но я вам клянусь, что это правда, – рассказывал Кенни Смит. – Когда мы с Сэмом Кэсселлом вошли в раздевалку тогда и увидели там лежащего с иглой в руке Клайда, мы начали отбивать друг другу пятюню. Не чтобы мы не беспокоились о нем, но гораздо больше мы думали: «Нам достанется больше игрового времени. Кто из нас станет героем?» Мы все так думали, каждый до единого. Каждый предвкушал этот момент. Каждый молился, чтобы на открытой позиции оказался именно он. Мы знали, где именно это произойдет, исходя из комбинаций Руди и пространства в атаке. И обычно после тайм-аута мы выходили и спорили, кто из нас встанет на это место».
Дрекслер тогда вышел. Он провел 32 минуты, но не набрал ни одного очка.
«Я не мог не выйти тогда, – говорил Дрекслер. – Я не помню, где был и вообще как я добрался до арены. Весь день я лежал с капельницей, но думал, что даже если мне придется бежать на арену, то я буду там. Я не знал, что вообще делаю и кто я такой. Потом я посмотрел на протокол и спросил: «А я вообще выходил на площадку?» Туда добрался исключительно потому, что моя сиделка отошла и в этот момент я сбежал. Поймал такси в лобби».
«Рокетс» могли проиграть дважды.
Могли проиграть, когда Чарльз Баркли встал на линию при счете 92:90 в пользу «Санс» за 20 секунд до конца и промазал оба раза.
Могли проиграть, когда счет сравнялся, но в последней атаке «Финикс» вывел на открытый бросок Уэсли Персона.
Они победили в овертайме.
В 94-м перед 6-м матчем серии с «Финиксом» Оладжувон рассказывал, что под большим давлением находятся «Санс», так как им нужно обязательно закрыть серию. Седьмая игра должна была пройти в Хьюстоне, и «все знают, что хозяева в таких случаях всегда побеждают».
В 95-м перед 7-м матчем серии с «Финиксом» Оладжувон вновь рассказывал, как «Санс» не повезло: игра проходит на их площадке, а значит, «Рокетс» обязательно выиграют, так как «все давление в таких ситуациях – на хозяевах».
«Мы любили такие игры разума, занимались психологической эквилибристикой», – говорил Кенни Смит.
Томьянович очень странно построил игру – он делал акцент на защиту против периметра, против снайперов, и не собирался дабл-тимить Баркли или Кевина Джонсона. При том, что против форварда должны были выходить Пит Чилкатт и Чаки Браун. О последнем, в частности, Баркли так и сказал: «Кто это такой вообще, Чаки Браун?»
Постепенно защитные функции по опеке Баркли начал выполнять Орри, который и вышел тогда из рамок строго очерченных обязательств.
Постепенно звезды «Финикса» переругались друг с другом.
«Чарльз говорил Джонсону: «Дай мне мяч», – рассказывал Чаки Браун. – А тот орал в ответ: «Играем такую и такую комбинацию». А Чарльз ему кричал: «Забудь о комбинации, дай мяч сюда». И Кевин ехидно отвечал: «И ты что же, забьешь что ли?»
За 20 секунд до конца седьмого матча счет был равным – 110:110.
Кенни Смит перешел с мячом на другую половину. «Санс» бросились на него вдвоем, и он отбросил через площадку на Орри. Орри ударил в паркет один раз и запустил мяч в угол на Марио Эли. Вернее, летел-то он куда-то на третий этаж, но Эли умудрился его выловить.
Дальше были легендарные три очка и «поцелуй смерти» в адрес старого приятеля Джо Кляйна, сидящего на скамейке «Санс».
«Как только Роберт отдал мяч, я подумал, что вот Дэнни Эйндж отошел от меня, чтобы дабл-тимить Хакима точно так же, как в 93-м сместился на Хораса Гранта и позволил Джону Паксону положить золотой бросок для «Чикаго». Я подумал: «Поверить не могу, что ты снова это сделал. Ну, я тебе покажу».
На самой заветной точке оказался чернорабочий с 40 процентами попадания из-за дуги.
***
Весь остальной «Хьюстон» подчеркивал уникальность центрального элемента команды – единственной суперзвезды в истории НБА, которая сумела выиграть титул без звездных напарников.
Оладжувон за те два года был столь доходчив, как никто и никогда. Он уничтожил своих прямых соперников Юинга, Робинсона и Шака в очных дуэлях. Он изменил баскетбольное восприятие Хьюстона с «Чок-Сити» на «Клатч-Сити». Он довел до дикого хохота Карима Абдул-Джаббара, который кайфанул от издевательства над Робинсоном. И заслужил от Билла Расселла эпитет «лучший центровой в истории баскетбола».
Ни один центровой никогда не играл лучше одновременно и в нападение и в защите, чем Оладжувон.
Ни один не потрясал таким сочетанием баскетбольных навыков и природного атлетизма.
И ни один не производил впечатления идеального типажа для баскетбола абсолютно любой эпохи. Можно рассуждать о том, что Джордан в современном баскетболе превратился бы в Дуэйна Уэйда, что Билл Расселл вряд ли бы сгодился и на ролевика, а Карим не продержался не то что до 40, а даже до 30 лет. Олуджавон доминировал бы в любую эпоху, на обеих сторонах, это абсолютно точно.
Логично, что именно вокруг того уникума, опередившего свое время, возникла команда, предвосхитившая совсем другую эпоху.
Именно в те годы Оладжувон заставил не только принять его личность, но и разглядеть абсолютную ее нормальность и даже правильность.
Всю жизнь до этого его считали зарвавшимся неадекватом, который мечется между двумя личинами и все никак не может найти гармонию.
Аким любил подраться, ругался с судьями, превращал игру в сведение счетов и добавлял к спортивной агрессии локти и кулаки. Его конфликтность зачастую выходила за пределы площадки, так как он открыто критиковал партнеров, требовал от клуба усилений, до прихода Томьяновича симулировал травму подколенного сухожилия и ругался с владельцем Чарли Томасом, который пытался продать команду в тяжелый момент.
Хаким подчеркивал смирение, соблюдал пост в течение месяца, давал кроткие интервью, все выходки обсуждал со смиренной улыбкой и вел себя словно уважаемый религиозный деятель, поучающий паству. В нем совершенно не было видно ни огня, ни амбиций, ни страсти, ничего, что отличало бы в нем действующего спортсмена.
И вот в 94-м и 95-м эти два типа уравновесили друг друга.
В серии с «Сан-Антонио» было шесть матчей, но запомнили все второй. Перед его началом состоялась церемония вручения Дэвиду Робинсону статуэтки MVP.
Робинсон сказал благодарственную речь. И в ней он пытался вспомнить имена предыдущих обладателей трофея. Он назвал Джордана, Расселла, остальных… И забыл про предыдущего обладателя MVP, забыл про Оладужвона.
Одновременно все партнеры подзуживали центрового.
«Я сказал Хакиму, – вспоминал Дрекслер. – «Да как они смеют вручать принадлежащий тебе трофей другого прямо перед матчем». Я пытался уйти, как будто показав, насколько я разочарован, но Хаким схватил меня за руку: «Не беспокойся. У нас будет главный трофей».
Оладжувон умудрялся симулировать абсолютную индифферентность ко всему вне площадки и получать наслаждение от уничтожения конкретных персонажей или целых команд на ней.
За награждением последовала одна из самых знаменитых разборок между центровыми. Оладжувон превратился в ураган, который разбрасывал защиту «Сан-Антонио» словно груды мусора. Он выложил весь свой арсенал финтов и вертушек. Раскладывал Робинсона и непосредственно под кольцом, и уходя от него на шаге в поле. Клал со средней и обрушивался с данками. Выдал наилучшую версию себя из всех. В среднем по серии он набирал 35 очков и 13 подборов за матч.
Робинсон был сметен и на пресс-конференции после второй игры нелепо оправдывался, убеждая всех, что старался в защите изо всех сил, но сделать ничего не сумел.
После шестого матча он пришел в раздевалку «Рокетс», в темно-синем костюме, готовый к тому, чтобы отправиться домой на летние каникулы.
Робинсон хотел на прощание поздравить победителей. Он пожал всем руки и спросил:
– А где Хаким?
– Он в душе.
– Ну что ж, пожелайте ему удачи от меня.
– Он очень хотел тебя увидеть. Он прямо там. В душе.
– Ох, ну не знаю. Не знаю, хочу ли я беспокоить в душе другого мужчину.
– Он действительно очень хочет видеть тебя.
Робинсон пожал плечами и зашел в душ прямо в костюме.
***
В первом матче финала с «Орландо» «Хьюстон» летел 20 очков ко второй четверти. Дистанцию удалось съесть лишь к последним секундам – за 10,5 секунд «Рокетс» отставали на три очка.
Ник Андерсон совершил четыре промаха с линии подряд.
Кенни Смит сравнял счет спасительным трехочковым.
А Олуджувон выиграл ту встречу, подправив мяч после промаха Дрекслера.
«Самый ценный мой трофей – второй, с «Хьюстоном» в 95-м, – рассказывал Орри в интервью Sports.ru. – В нас тогда никто не верил, ведь в сезоне мы финишировали шестыми. Все даже не понимали, что на протяжении чемпионата мы так и не собирались вместе – из строя выпадал то один, то другой. А в плей-офф для нас это было делом чести: посмотрите, кого мы тогда обыграли – Джон Стоктон и Карл Мэлоун с «Ютой», «Финикс» Чарльза Баркли, «Сан-Антонио» – и в конце пути нас ждали всеобщие любимчики – «Орландо» с Шаком, с Пенни, с Ником Андерсоном, с Брайаном Шоу, которых все время показывали по телевидению. Вы только подумайте: мы были действующими чемпионами, и нас особенно не показывали. Ну мы немного расстраивались из-за этого.
Для нас тот финал был просто невероятным: в течение целого года нас не воспринимали всерьез. Поэтому тогда и родилась истина, которую произнес Руди Томьянович: «Никогда не недооценивайте сердце чемпиона».
– Сезон тогда у вас совсем не получился. Никто в вас тогда не верил. А вы сами-то верили?
– Ну да, я верил. Мы вместе так и не играли – все вместе, как одна команда. В одно и то же время у нас на площадке не было всех элементов. Поэтому нельзя было ничего предугадать. У нас просто не было даже ресурсов, чтобы продержаться до конца матча. Когда они появились, все заработало.
– Когда Ник Андерсон мазал те штрафные, о чем вы думали?
– Мы назвали это волей баскетбольного бога: было предписано, чтобы произошло именно так. Мы отдали мяч, а он промахнулся снова. Этому суждено было случиться. Судьба. И когда после таких моментов ваша команда получает дополнительную уверенность в себе, вас уже не остановить.
На «Мэджик» все это произвело убийственное впечатление. Остальные матчи «Хьюстон» выигрывал с легкостью – весь плей-офф «Рокетс» превратился в выпуск «очевидного невероятного», и количество чудесных спасений оказалось настолько велико, что было замечено не только в Хьюстоне, но и деморализовало их раскрученных соперников. «Ракетчики» до сих пор преисполнены уверенности, что им помогали высшие силы.
Последние две серии окончательно переформатировали модель игры «Хьюстона». Роберт Орри за несколько месяцев прошел путь от выброшенного за ненадобностью до системообразующего исполнителя: в защите ему удавалось сдерживать классических мощных форвардов, впереди он заставлял их выбегать на дугу и не помогать против Оладжувона.
Для центрового, таскавшего на себе за год до этого тела Юинга, Мэйсона и Оукли, финал превратился в комфортную дуэль один в один со слишком юным Шаком.
Для Дрекслера открыло пространство для проходов и ослабило подстраховку.
Для самого Орри начиналась эпоха невероятных попаданий и неожиданных перформансов вроде третьей игры финала, которую так и стали называть матчем Биг Шот Боба.
В 95-м и позже эту команду так и не смогли оценить.
Слишком многочисленные чудеса дискредитировали рациональную базу.
Слишком необычные герои придавали всему этому эффект сиюминутности.
Их не слишком значительная серьезность по именам на бумаге нисколько не подтвердилась, но для многих они так и остались бандой странных парней, сбитых летчиков, выходцев из КБА, ноунэймов, компенсирующих отсутствие умений запредельным желанием и облагороженных великим Хакимом.
Слишком оригинальная система не получила признания до сих пор – Руди Томьянович так и не вошел в Зал славы даже в этом году.
В переводе Орри на место четвертого так и не увидели никакой глобальной значимости.
Доверия к трехочковому не было аж до титула «Голден Стэйт», так как первая заповедь бойцовского клуба гласит, что бросок – оружие неуправляемое.
Ну и понятно, что призрак Джордана, отсутствующего два сезона, заставлял мысленно ставить скептическую звездочку рядом с этими титулами. Хотя «Чикаго» первого три-пита против «Хьюстона» играть совершенно не мог (1-5), и в 92-м Джордан признавал, что «мы ничего не можем поделать с этим монстром в центре. Хорошо, что они не могут прорваться в финал с Запада».
«Хьюстону» так и не удалось никого переубедить, так и не удалось ни на кого повлиять.
И все же все принципы, которые отличают современную игру, были сформулированы уже тогда, во время неожиданного, наполненного случайностями, непризнанного похода середины 90-х.
