– Я сумасшедшая? – спросила она. – Иногда я чувствую себя именно так.
– Может быть, – ответил он, поглаживая ее по лбу. – Но не дергайся из-за этого. Тебе необходимо быть немножечко сумасшедшей. Сумасшествие – та цена, которую ты платишь за воображение.
Рут Озеки "Моя рыба будет жить"
В нашей жизни было много-много тетрадей: сначала, в первом классе, тоненьких и аккуратных с прописями по «Родной речи» - мы их аккуратно обертывали в специальную бумагу, потом, после быстрой пробежки к классу шестому-седьмому, пухлых и грязных - с неразборчивым почерком.
Они оккупировали ящики письменного стола, обнаглели на книжных полках, а те, что не выбрались из ранцев и портфелей - улетели на чердаки, пылиться вместе с ящиками игрушек и стопками журнала «Юность».
Но бывает так, что у тебя в руках тетрадь, спасенная океаном после страшного цунами. Цунами произвело массовые разрушения на северных островах японского архипелага, а Рут Озеки - принесло ланчбокс. Это случилось в 2011 году. Неважно, в жизни или в романе.
Наверное, для этого надо быть американкой японского происхождения в сане буддийского священника, а еще специалистом по классической японской литературе, флористом, театралом и, разумеется, киноманом. Но главное - Рут - обитательница маленького островка, где делит кров с [мужем и зловредным котом] или [зловредным мужем и котом]. Кому же, как не ей снимать с волны ланчбокс - изучать в его нутре томик Марселя Пруста, старую тетрадку, пачку писем и часы с иероглифами!
Тетрадь вела девочка–подросток Наоко из Токио.
Привет!
Меня зовут Нао, и я — временное существо. Ты знаешь, что такое временное существо? Ну, если ты дашь мне минутку, я объясню.
Временное существо — это кто-то, кто существует во времени: ты, я, любой, кто когда-либо жил или будет жить. Я, например, сижу сейчас в кафе французских горничных на Акибахаре, в Городе Электроники, и слушаю печальный французский шансон, который играет где-то в твоем прошлом, которое одновременно — мое настоящее. И я думаю о тебе — как ты там, где-то в моем будущем? И если ты это читаешь, ты, наверно, тоже думаешь обо мне.
Рут Озеки начало романа "Моя рыба будет жить"
Тетрадка Наоко - в ней не просто записи дневника, а обращение к окружающим людям. За строчками дневника Рут вскрыла отдельные нюансы экзистенции японского подростка в современном мире, где землетрясения не только на земле, как наивно полагали мы, но и в голове; где люди ощущают себя «гоми», т.е. «мусором», который просто выкидывают; где подростки жестоки, где плохо живут семьи, захламлены дома (хотя казалось бы, японские малометражки этим не страдают); где с морями тоже что-то не так (хотя вот ланчбокс доставили куда надо); где можно увидеть древнюю как храм, монахиню, и сам храм в горах...
Самыми ценными в ланчбоксе оказались кричащие о помощи строчки подростка!
Рут допишет роман (назовет его метафорически "Моя рыба будет жить"), и машинально, в который раз, откроет тетрадь, написанную девичьей рукой…
«Рукописные строки, напротив, сопротивляются глазу, медленно обнажая смысл, - они интимны, как прикосновение к коже».
Рут обожает Джейн Остин и Шарлотту Бронте. Рут обожает наблюдать и дотошно все вносить в дневник. Рут любит медитировать. Перекладывание листов романа – это тоже своего рода медитация. Она перекладывает листы романа – каждый герой высказывается, и по-разному - как "В чаще" Акутагавы, как на дне залива в Шарм-аль-Шейхе - мир в многообразии оттенков. Каждый человек - есть оттенок мира – и, книга - коллекция оттенков. Ярких…, тусклых…, но откровенных, как вот этот:
«Если хочешь знать мое мнение, Япония не такая уж мирная, и большинству людей мир на самом деле не нравится. Я верю, что в самой глубине души люди полны насилия и им доставляет удовольствие причинять друг другу боль».
В шестнадцать она страдала депрессией, лежала в больнице, топила свое состояние в табаке и алкоголе. Может тогда она и отправила ланч-бокс себе сегодняшней, прямиком, по океану. Рыба должна жить.
