Иногда вещи, которые, на первый взгляд, держатся на честном слове, оказываются прочнее монументов – в той же степени, в какой хрупкое содержимое пирамид важнее их незыблемой внешней формы. Обсудим птицу певчую.
ПО МАРШРУТУ ДОЖДЕВИКА
Старты Рода Стюарта совпали с тремя юбилеями советской власти, и образ «матросика» прирос к нему заочно, еще не став элементом сценического имиджа на Западе.
По канонам политической моды каждый из вождей должен быть оратором, и у каждого из них должен быть характерный акцент или дефект речи, необходимый для анекдотов.
Одним из популярнейших персонажей «Оптимистической трагедии» был анархист Сиплый. Пьесу Вишневского показывали регулярно, несмотря на чрезмерный натурализм отдельных реплик и сцен.
Фразу «лучше революционный сифилитик, чем здоровый контрреволюционер» со смаком цитировали пенсионеры и школьники, подделывая голос сообразно диагнозу.
Сиплого играли Всеволод Санаев – будущий «полковник Зорин» в знаменитой нуар-трилогии – и Владимир Кенигсон, голосом которого говорил Луи Де Фюнес.
Ленин, Есенин, Маяковский – самые громкие имена, которым молва приписывала дурную болезнь. Позднее к ним добавился и Гитлер, перенесший, если верить Юлиану Семенову, «жесточайший сифилис».
А театрального Сиплого постепенно вытеснил Хмырь из «Джентльменов удачи».
Вот в какой анекдотической обстановке приходилось завоевывать аудиторию обладателю одного из уникальнейших голосов, в котором природа соединила отголоски Отиса Реддинга, Боба Дилана и, в первую очередь, Сэма Кука.
В конце концов, он таки станет Сиплым номер один, затмив своих приблатненных конкурентов. Но первые попытки привлечь внимание выглядели хаотично и непоследовательно, хотя за каждой из них стоял один и тот же человек.
Этим они по сей день и любопытны.
Сходства и противоречия исполнителей и стилей становятся заметнее на расстоянии. Музыка разных артистов одного периода со временем начинает звучать почти одинаково. Кто-то отслеживает совпадения с азартом, кто-то делает вид, будто не замечает их.
Когда-то I'd Rather Go Blind Рода Стюарта и Jealous Guy Леннона казались мне одной и той же песней, которую каждый из них, подслушав, интерпретировал на свой лад.
Если никого не было рядом, я пробовал пародировать оба варианта. Звезды тех лет умели раскрепощать, манипулируя, и манипулировать, раскрепощая.
Проблема в том, что отрезок жизни, с которым связана песня, уплывает в прошлое, а её исполнитель остается, продолжая карьеру, в то время как ваша собственная буксует.
С идиомами было сложно – многие из них отсутствовали в карманном словаре. Название Gasoline Alley хотелось перевести как «Керосиновый переулок». Специфический «уличный» настрой песен с этого диска соответствовал атмосфере кварталов, где на службу ходят пешком, а на мир смотрят в окно.
Затянутость и незавершенность такой жизни отображалась в структуре композиций – в антагонизмах и симбиозе бренчания акустики, грохота ударных, тарабарщины бас-гитары и ф-но.
На фоне этой репетиционной какофонии солист представлялся недоделанным роботом, которому время от времени вспоминаются фрагменты нафталина, запрограммированного конструкторами.
Это были старые вещи-заначки Дилана и Эдди Кокрэна, один странноватый и сварливый номер с пластинки Литтл Ричарда «Эксплозив» под названием «Я не намерен это обсуждать». В общем – что угодно, только бы играть и петь. Стратегия Аркадия Северного и первых альбомов Джо Кокера налицо.
К тому же робот безбожно хрипел. А хрипы и вопли выходили из моды. На фоне бельканто Иэна Андерсона и Кашепарова назойливая экспрессия звучала как откровения «дяди Тома» из соседнего подъезда.
Недаром в «Бегстве мистера Мак-Кинли» (14 мин. 30 сек.) диалог Баниониса и Болотовой происходил на фоне пьесы Джеймса Брауна Cold Sweat, с явным намеком на возраст персонажей.
Gasoline Alley появилась почти синхронно с Gasoline Alley Bred, более оптимистичной балладой на ту же тему.
Чистые голоса Холлиз звали вперед, а Стюарт бродил кругами по районам своего Dirty Old Town, притворяясь старожилом.
С идиомами действительно было сложно. В прошлой беседе я назвал Space Oddity «спящей красавицей», имея в виду понятие sleeper – то, что заявляет о себе не сразу.
Но нельзя забывать и про дремлющих уродцев – треснувшие вазы, контрасты и диссонанс. Ад полуразрушенных отношений и разорванных черновиков. «Этот розовый ад» из песни Лучо Баттисти. Ад состоит из осколков, без которых невозможно восстановить что-либо прекрасное и совершенное.
Тема нелинейного сходства преследует неотступно. Вещи, о которых мы размышляем в данный момент, объединяет длиннота вступления. Не спешите упрекать в непоследовательности – этот нюанс имеет прямое отношение к моей истории.
Наиболее известный пример умышленной «минусовки» такого рода – это Sound and Vision Боуи, в начале которой пустая, не украшенная рифами, фонограмма играет почти две минуты.
В сумеречной зоне бесполезных ископаемых и у этой диковинки имеются двойники, один из них Il Veliero – «Парус». Эту работу Лучо Баттисти прошивает стремление создать нечто оригинальное в рамках популярного жанра. А самые успешные результаты на этом поприще – от Ино и Крафтверка до Гензбура – были достигнуты именно в таком формате. Но нас интересуют более древние примеры. То, что лежит на самом видном месте, не вызывая сенсаций, подобно экспонату в уездном музее. Правда, иногда они жестикулируют и гримасничают, но это длится долю секунды.
Человек, писавший мне музыку за деньги… – неплохое название для польской или чешской комедии. Так вот, человек этот, уважая мои странные вкусы, за странные записи денег с меня не брал. К странностям в его понимании относились проекты типа Soft Machine, поэтому я удивился, услышав, что он перебросил мне «Старое пальто» Рода Стиверта.
Мое тогдашнее представление о Стюарте вписывалось в рамки good time music а ля Манго Джерри. К тому же, подобно Боуи, певец не гнушался вставлять «ла-ла-ла», любимый прием советских ВИА. Что, впрочем, не делало двух этих англичан популярнее в Союзе.
Я никак не ожидал, что «Старое пальто» окажется таким обшарпанным и мрачным. Этот вид верхней одежды требовал бережного отношения. «А знаешь ты, в чем ходит Ленин? – спрашивал поэт Игорь Кобзев. – В простом поношенном пальто».
Персонажи песен никак не соответствовали имиджу модного иностранца, одетого как Мик Джаггер. Разбирая латинские каракули на простой, поношенной коробке от ленты, я с изумлением прочитал Street Fighting Man – моя любимая вещь в «Пире нищих» Стоунзов.
Но она была совсем не похожа на оригинал, как будто её подложили для исполнения всё тому же Северному по спец-заказу спонсоров подпольного концерта, и музыканты вступили от фонаря, пока солист набирается наглости.
Однако, покончив с отсебятиной, коллектив выруливал на ровную дорогу, исполнив песню как надо во второй части трека. Но, пока длилась первая часть, слушатель барахтался между небом и землей.
При всей богемно-фольклорной приземленности, оба ранних альбома Стюарта представляют собой две части единого целого, как Low и Heroes Дэвида Боуи, с которыми их парадоксальным образом роднит авторская воля к своеобразию.
К великой радости, Gasoline Alley оказался прямым продолжением дебютного диска. Старое пальто забрело таки на Керосиновую улицу и бродит по ней до сих пор в поисках желающих выслушать его импульсивные монологи. Вернее, не пальто, а плащ, конечно. Или саван.
Люди не торопились расширять лексикон, полагаясь на интуицию, а она подсказывала, что во многой мудрости много печали.
И Country Comfort Элтона Джона остается гимном заторможенной жизни, объединяющим, без их ведома и согласия тех, кому дороже прогресса одиночество, то есть – личная свобода.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Далее:
* Cтеклянная клиника Зигмунда Штерна
* Подледный Love на экваторе
* JEFF BECK. Прогресс в темпе безвременья