1579 подписчиков

Почему ученые всех стран говорят по английски

21 июля 201921 июл 2019

490

9 мин

Оглавление

Язык современной науки
Как же произошла замена множества языков науки на один?
Что случилось с мультиязыковой системой науки?

Язык современной науки

В подавляющем большинстве общение в естественных науках сегодня - физика, химия, биология, геология - идёт на английском языке; в печатных изданиях и на конференциях, в электронных письмах и в сотрудничестве по Skype, что подтверждается блужданием по залам любого научно-исследовательского центра в Куала-Лумпуре, Монтевидео или Хайфе.

Что еще более важно, современная наука является моноглотом : почти все используют английский язык. Столетие назад большинство исследователей западной науки знали английский хотя бы немного, но также они читали, писали и говорили по-французски и по-немецки, а иногда и на других «второстепенных» языках, таких как недавно появившийся русский или быстро исчезающий итальянский.

Конечно, эффективнее иметь один язык! Сколько времени будет потрачено на то, чтобы научиться читать и писать на трех языках, чтобы синтезировать производные бензола! Если все используют один и тот же язык, то при переводе возникает меньше трений, таких как приоритетные споры о том, кто первым сделал открытие. С этой точки зрения современная наука продвигается такими ошеломляющими темпами именно потому, что мы сосредоточились на «науке», а не на таких поверхностных вещах, как язык.

Эту точку зрения гораздо легче поддержать, если говорящий вырос, говоря по-английски, но большинство ученых, работающих сегодня, на самом деле не являются носителями английского языка. По-прежнему происходит перевод научных трудов, просто этого не происходит в Соединенном Королевстве, Австралии или Соединенных Штатах.

И все же сегодняшние ученые полностью окружены англофонией.

Часто ученые или филологи предполагают, что английская наука заменила немецкий язык, которому предшествует французский, а затем латынь в череде языков, начиная с греческого.

Как же произошла замена множества языков науки на один?

В 15-м веке в Западной Европе естественная философия и естественная история - две области, которые к 19-му веку стали известны как «наука» - были в основном сферой полиглотов. Это так, несмотря на то, что языком обучения в эпоху Средневековья и Ренессанса был латынь.

Этот необычный статус латыни не противоречит системе полиглотов; напротив, это подтверждает. Как знал любой хороший гуманист эпохи Возрождения или схоластик позднего средневековья, естественная философия на латыни имела историю, уходящую в славные времена Рима. (Цицерон и Сенека оба написали значительные работы в этой области.) Но те же самые гуманисты и схоластики также знали, что доминирующим языком науки в древности вплоть до окончательного разгрома Рима был не латинский, а эллинистический греческий. Они знали, что в предшествовавшие им столетия больше философии естествознания делалось на арабском, чем на любом классическом языке. Перевод работ по канонической натурфилософии с арабского на латынь способствовал возрождению обучения на Западе. Обучение, которое проходили образованные люди, было многоязычным.

Латынь стала подходящим средством для претензий на универсальность.

Такова была жизнь. Кроме чудака с чрезмерно усердными родителями (Монтень утверждал, что он один), никто не выучил латынь как первый язык, и лишь немногие использовали его в устной форме. Каждый, кто использовал латынь - например, Эразм Роттердамский, - использовал ее вместе с другими разговорными языками.

Латынь была нейтральным языком, который использовался для объединения языковых и религиозных сообществ. Он даже был импортирован в XVIII веке в православную Россию как научный язык вновь созданной Санкт-Петербургской академии наук.

Эта система начала разрушаться в 17 веке, как неотъемлемая часть того, что когда-то называлось «научной революцией». Галилео Галилей опубликовал свое открытие лун Юпитера в латинском Sidereus Nuncius 1610 года, но его более поздние основные работы были на итальянском языке. Поскольку он стремился к местной аудитории для покровительства и поддержки, он изменил язык. Принципы Ньютона (1687) появились на латыни, но его Оптика 1704 года была английской (латинский перевод 1706).

К концу 18-го века работы в области химии, физики, физиологии и ботаники все чаще появлялись на английском, французском и немецком языках, а также на итальянском, голландском, шведском, датском и других языках. До первой трети 19-го века многие ученые элиты все еще выбирали латынь. (Немецкий математик Карл Фридрих Гаусс хранил свои научные тетради, по крайней мере, до 1810-х годов, на том же языке, который использовал до него Юлий Цезарь

Около 1850 года научные языки начали сжиматься до английского, французского и немецкого, каждый из которых занимал примерно равные доли от общего объема производства (хотя у каждой науки было свое распределение: к концу столетия немецкий язык был лидером в химии).

Были сторонники только одного языка для научного изучения, ссылаясь именно на универсальность и воспринимаемый нейтралитет латинского языка, которым пользовались в предыдущие века.

Они называли его эсперанто. Они приводили убедительные аргументы, те же самые аргументы, которые вы слышите сегодня для английского языка. Эсперанто даже нашел несколько выдающихся новообращенных, таких как Вильгельм Оствальд, лауреат Нобелевской премии по химии 1909 года, и Отто Йесперсен, датский лингвист, но вскоре их уволили как мечтателей-утопистов. Для всех было очевидно, что наука не может существовать иначе, чем как многоязычие.

Что-то явно изменилось. Сейчас мы живем в мире грез эсперантистов, но универсальным языком естествознания является английский, язык, который является родным языком некоторых очень могущественных национальных государств и, как следствие, вовсе не нейтрален.

Что случилось с мультиязыковой системой науки?

Когда летом 1914 года разразилась Великая война между Центральными державами (главным образом, Германией и Австро-Венгрией) и Тройственной Антантой (Великобритания, Франция, Россия), среди первых жертв были идеалы благодетельного интернационализма. Немецкие ученые вместе с другими интеллектуалами превозносили военные цели Германии. Французские и британские ученые приняли это к сведению.

После войны Международный исследовательский совет, созданный под эгидой победившей Антанты - теперь включающей в себя США, но исключивший Россию, опустившуюся в водоворот большевистской революции, - инициировал бойкот ученых из центральных держав. В начале 1920-х годов были созданы новые международные научные институты, блокирующие побежденных германоязычных ученых. Для части Европы количество языков сократилось до двух. Немцы отреагировали на такое затруднительное положение, усилив приверженность родному языку. Многоязычная система начинала ломаться, но окончательно её разрушили американцы.

В германофобском безумии, последовавшем за вступлением США в войну в апреле 1917 года, немецкий язык стал преступлением. Айова, Огайо, Небраска и другие отказались от того, что было самым распространенным языком, кроме английского в США (следствие массовой иммиграции из центральной Европы). К 1923 году более половины штатов ограничивали использование немецкого языка в общественных местах, по телеграфным и телефонным линиям, а также в образовании детей.

Целое поколение американцев, включая будущих ученых, выросло без особого знакомства с иностранными языками.

В середине 1920-х годов, когда немецкие и австрийские физики опубликовали информацию о новой квантовой механике, американские физики смогли читать немецкие статьи только благодаря студентам и аспирантам янки, которые обучались в Германии.

В 1933 году Адольф Гитлер безоговорочно уволил «неарийских» и левых профессоров, опустошив немецкую науку. Те еврейские ученые, которым посчастливилось эмигрировать в 30-е годы, столкнулись с рядом проблем. Корнелиус Ланцош, один из бывших помощников Альберта Эйнштейна, испытывал трудности с публикацией на английском языке как из-за своей темы, так и из-за «неприемлимой лексики. Даже Эйнштейн полагался на переводчиков.

Тем временем немецкий физик Джеймс Франк переехал в Чикаго и в конце концов адаптировался к английскому языку, а Макс Борн поселился в Эдинбурге, вспомнив английский, который он с радостью выучил в молодости. Ограничение доступа к немецким университетам означало дальнейшее отключение немецкого языка, фактически завершая процесс, начатый Великой войной.

После Второй мировой войны история становится все более демографической и геополитической. В отличие от сравнительно многоязычного подхода обширной Британской империи в 19-м веке, ученые из развивающейся американской империи 20-го не должны были усваивать знания на чужих языках.

Однако огромная масса советских ученых и инженеров, появившаяся после войны, составила США нового научного конкурента. В 1950-х и 60-х годах, когда около 25 процентов мировых публикаций было опубликовано, русский стал вторым по значимости научным языком, уступив 60 процентам английского языка. Но к 1970-м годам процент русских публикаций начал падать, поскольку ученые всего мира проложили путь к «англофонии».

Готовность европейцев, латиноамериканцев и других присоединиться к этому новому одноязычному режиму также сыграла свою роль. Поскольку они хотели, чтобы их называли лидерами, голландцы, скандинавы и иберийцы прекратили публикацию на французском или немецком языках и перешли на английский.

По мере того как развивалась холодная война, публикации на русском языке также интерпретировались как четкое политическое заявление. Между тем, поколения ученых во всем мире продолжали изучать английский язык, но это странное событие в истории науки не воспринималось как политическое. К началу 80-х годов английский занимал более 80 процентов мировых публикаций в области естественных наук. Сейчас оно колеблется в районе 99 процентов.

В 1869 году Дмитрий Менделеев почти потерял кредит на разработку таблицы Менделеева, потому что он публиковался на русском языке, а не на немецком. И сегодня публикация в быстро меняющейся области на любом другом языке, кроме английского - и во всем, кроме ведущего журнала, - приводит к тому, что работа игнорируется.

Сколько многообещающих студентов отстранено от научной карьеры, потому что им тяжело с английским, а не с многовариантным исчислением? Проблема становится более серьезной, поскольку мировое производство учебников, даже для средних школ, переходит на англоязычные.

Однако с уверенностью можно констатировать две вещи.

Во-первых, для поддержания системы англоязычия в таком масштабе требуется много энергии, а огромные ресурсы расходуются на обучение языкам и перевод в неанглоязычных странах.
И, во-вторых, если англоязычные нации исчезнут завтра, английский все равно будет важным языком науки, просто по инерции.