Надо бы знать новгородские традиции.
В обыденной своей взрослой жизни мы, согласитесь, редко вспоминаем о каких-либо таинственных, мифологических существах. Разве что когда читаем детям сказки или в реальности какой-то факт или информация вызывают определённые ассоциации. Тогда из запасников памяти могут возникнуть знакомые, устоявшиеся образы, возможно, персонажи славянской мифологии и русских народных сказок - вещие птицы Алконост и Гамаюн, женщина-рысь Арысь-поле, человек-оборотень Волкодлак или душка Домовой.
О таинственном ящере-коркоделе заставило вспомнить сообщение о том, что в Великом Новгороде на Рюриковом городище 24-25 августа состоится «Княжья братчина» - фестиваль средневековой музыки, ратного мастерства и ремёсел. «Фестиваль украсит фаер-шоу от артистов новгородского театра огня «Фалькор», которые покажут легенду о новгородском «коркодиле», - говорится в информации от пресс-службы областного правительства со ссылкой на турофис «Русь Новгородская». Царапнуло, что написали это новгородцы - странно, что они не обратили внимания на то, что в новгородской традиции принято мифологическое существо называть «коркодел».
Культ этого персонажа у древних новгородцев был настолько значителен, что коркодела вполне можно считать символом Новгорода, как отметил в одном из интервью коллегам-журналистам новгородский мастер глиняной игрушки.
Так много изображений сказочных коркоделов, как в «русской деревне» Мандроги на реке Свирь, между Ладожским и Онежским озером, я не видела нигде. Чудища-ящеры, вышедшие из-под резца талантливого скульптора по дереву, распластались на коньках крыш теремов и теремков, охраняя от злых чар обитателей и гостей деревни – туристического комплекса.
Древние новгородцы называли ящера-коркодела и «поддонным царём», и «князем Волхова», и «окаянным чародеем», считали, что он «в боги сел». О том, что говорится о новгородском хозяине вод в летописях и других старинных письменных источниках, в своём исследовании «Таинственная чудь и славянский культ ящера-коркодела» рассказал писатель Алексей Комогорцев, руководитель междисциплинарной исследовательской группы «Истоки цивилизаций», сообщества, созданного в интернете.
Не стану пересказывать интересные подробности взаимоотношений наших предков с Ящером, о том, как он связан с гусляром Садко и христианским святым Николаем. Ознакомьтесь с ними самостоятельно – мы публикуем для вас главки из упомянутого исследования.
Наталья МЕЛКОВА
Фото автора (из деревни Мандроги), из архива «Портала 53» и открытых источников
А. Комогорцев. Таинственная чудь и славянский культ ящера-коркодела
Коркодел в новгородских летописях
Бляха с изображением ящеров. VIII-IX вв. Бронза, литьё
что именно здесь, у истоков Волхова, некогда соприкасались коренные чудские племена и недавние колонисты-славяне.
С этими местами связано следующее предание, записанное в «Мазуринском летописце» («Книга, глаголемая летописец великия земли Росиския, великого языка словенского, от коле и в кои лета начаша княжити», 31 том Полного собрания русских летописей): «Великий князь Словен поставил град Словенск, ныне называемый Великий Новгород. С того времени новопришельцы скифы начали называться словенами и реку, в озеро Ильмень впадающую, назвали по имени жены Словена Шелони. Именем же его младшего сына Волховца назвали Оборотную протоку, которая истекает из Волхова и ниже впадает в него вновь. Больший же сын Словена был бесоугодник и чародей и своими бесовскими ухищрениями превращался в лютого зверя коркодела, залегал в реке Волхов путь водный и не покоряющихся ему которых пожирал, которых опрокидывал и топил».
Легенда, занесенная в «Цветник» 1665 года повествует о дальнейшей судьбе «князя Волхова»: «Сего же ради люди, тогда невегласи, сущим богом окаянного того нарицаху… И баснословят о сем Волхве невегласи, глаголюще: «В боги сел»… Наше же христианское истинное слово... О сем окаянном чародеи и волхве - яко зло разбиен бысть и удавлен от бесов в реце Волхове и мечтании бесовскими окаянное тело несено бысть вверх по оной реце Волхову и извержено на брег против волховного оного городка, иже ныне зовется Перыня. И со многим плачем от невеглас ту погребен бысть окаянный с великою тризною поганскою. И могилу ссыпаша над ним вельми высоку, яко есть поганым. И по трех убо днех окаянного того тризнища просядеся земля и пожре мерзкое тело коркоделово. И могила его просыпася над ним купно во дно адово, иже и доныне, якоже поведают, знак ямы тоя стоит не наполняйся».
Согласно Б.А. Рыбакову, главным религиозным центром Новгорода являлось святилище на Перыни (на рубеже оз. Ильмень и р. Волхов), возникшее еще в IX веке. Здесь во время языческой реформы 980 года Добрыня утвердил культ нового общерусского государственного божества - Перуна, сменившего на старом священном месте некого Jassa, Jesse, в латинской транскрипции которого явно ощущается связь со славянским обозначением змея (jaze) или ящера.
Ящер - хозяин вод, рыбы и водных путей был, очевидно, важен для новгородцев, которые свои земледельческие моления адресовали преимущественно рожаницам, а моления о рыбных богатствах и водных путях, игравших важную роль в их жизни, обращали к богу Jassa, царю вод, выступавшему, в двух ипостасях: как бог Ильменя и Волхова («чародей Волхов» - коркодел) и бог «синего моря соленого» - морской царь.
Коркодел в новгородском цикле былин о Садко
С последним тесно связан новгородский цикл былин о Садко. Б.А. Рыбаков приводит нас к мысли, что наиболее архаический слой преданий, повествующий об игре мудрого гусляра («Он из хитрых же Садко да был хитер-мудер, Ен ходил-то все играл да все ко озеру…») ради хорошего улова рыбы - это часть древнего обряда, производившегося у священного места, названного после 980 года Перынью, а в более раннее время посвященного богу реки, «бесоугодному чародею» Волхову, «залегающему водный путь» и «преобразующемуся во образ лютого зверя коркодела».
Это вполне подкрепляется тем, что в орнаментации подлинных гуслей первой половины XII в. из раскопок в Новгороде мы обнаруживаем композиционное господство все того же Ящера, объединяющего, благодаря своей трехмерной скульптурности, обе плоскости инструмента. Т. е. орнаментика новгородских гусель XI-XIV вв. прямо указывает на связь этого, несомненно, культового инструмента, со стихией воды и с ее повелителем, царем подводного царства - ящером.
Ящер на новгородских гуслях позволяет связать воедино и ритуальную игру на гуслях на берегу Ильмень-озера и задержку корабля Садко морским царем (чья антропоморфность (аналогия с человеком) как бы предполагается, но внимание, - никак не зафиксирована!) за многолетнюю неуплату дани ему: «не пошлины Поддонный царь требует, А требует он голову человеческу».
Здесь, очевидно, мы встречаем отголосок древнейших обрядов, предполагавших человеческую жертву водному божеству, впоследствии замененную жертвой коня. Это подтверждается многочисленными фольклорными сведениями, весьма определенно свидетельствующими о том, что «водяным» приносят в жертву живую лошадь или конский череп.
А.Н. Афанасьев подробно описывает жертвоприношение коня водному хозяину: «Крестьяне покупают миром лошадь, три дня откармливают ее хлебом, потом надевают два жернова, голову обмазывают медом, в гриву вплетают красные ленты и в полночь опускают в прорубь или топят среди реки». Однако же «известны и другие случаи: в недалекую старину сталкивали в омут какого-нибудь запоздалого путника».
В былине о Садко присутствует еще одна устойчивая деталь, которая в сопоставлении с фольклорными данными, возможно, объясняет нам постоянное упоминание святого Николая, которому Садко строит церковь-однодневку за свое избавление со дна морского. В связи с ней особый интерес представляет запись об обряде, имитирующем принесение жертвы не Водянику, а христианскому Николе. Это обряд «умилостивления Онежского озера», проводившийся 6 декабря: «Каждый год накануне зимнего Николы пред всенощной из каждой рыбацкой семьи к известному месту собираются старики. На берегу ими делается человеческое чучело и в дырявой лодке отправляется в озеро, где, конечно, и тонет. Два-три старика поют песню, где просят Онего (озеро) взять чучело соломенное ... И для большей вразумительности призывают имя Николы Морского».
Эта малоизвестная этнографическая запись, извлеченная Б.А. Успенским (1982), является ключом ко всему комплексу былинных упоминаний и археологических фактов, о которых шла речь выше. Она явно указывает на то, что «Никола зимний», он же «Никола Мокрый», «Никола Морской», требующий человеческих жертв для озера, - прямой наследник архаичного Водяника, Поддонного князя, или, если угодно, Ящера, который «требует живой головы во сине-море».
В этой связи нелишне упомянуть и то обстоятельство, что вплоть до XX века рыбаки, проплывающие мимо небольшого всхолмления между Ильменем и Волховом, бросали в воду деньги, как бы воскрешая древние жертвы «поддонному царю».
