Сегодня поговорим про Лавинию Фонтану — художницу эпохи раннего барокко, первую женщину в истории, сделавшую искусство своей фултайм-работой, жившую только на доходы с продажи картин и при этом успевающую реализоваться в полной мере как мать семейства со всеми патриархальными условностями. Если вы ищите икону трудоголизма и карьеризма, то это Лавиния Фонтана.
Кроме того, Фонтана считается первой женщиной-художницей, которая писала ню и работала с нагими моделями (хотя тут, конечно, искусствоведы спорят (тм). При этом она была страшно религиозна и полностью подчинила свою жизнь церковным заветам. При э-э-этом она жила очень нетрадиционной жизнью: вышла замуж за ученика её отца, лишенного всяких талантов сына торговца зерном Джана Паоло Заппи. Тот переехал к ней в дом (по традиции должно было быть наоборот) и не только не мешал жене заниматься живописью, но и всячески поддерживал её — по современным меркам, очень про-феминистски: заботился о доме и детях (коих Лавиния успела произвести целых одиннадцать — в то время это было дальновидно, ибо выживал в лучшем случае каждый четвертый), не отсвечивал и выслушивал её жалобы на заказчиков-дураков и идиотские проекты после тяжелых трудовых будней. Она иногда разрешала ему написать фон к какой-нибудь из своих картин, а он счастливо жил на доходы жены.
В общем, это была жизнь, полная удивительных контрастов, но у наших героинь других и не бывает.
Вижу цель, не вижу препятствий
Путь в искусство у Фонтаны был, скажем так, типический: её отец, довольно известный в Болонье художник Просперо Фонтана, учил её и всячески поддерживал интерес дочери к живописи. Логика его была проста: она была единственным ребёнком, и в какой-то момент именно ей предстояло унаследовать мастерскую отца. Он сделал на неё ставку, как на отсутствующую в те времена пенсионную систему: хотел, чтобы она зарабатывала деньги и поддерживала отца и мать в старости. Болонья тех времен была хорошим местом для таких твистов –– взгляды там были относительно либеральные, и женщинам многое позволялось. К тому же, в то время уже щеголяла при испанском дворе Софонисба Ангиссола, зашибая неплохие деньги и доказывая, что женщины тоже могут сделать хорошую художественную карьеру.
Так всё и началось: около десяти лет она выполняла некоторые заказы Просперо. Но потом «пошла своим путем»: в плане и организации бизнеса, и творчества. Она принимала заказы от именитых семей и (позже) пап — причем оба папы, с которыми она успела поработать, предлагали ей роль придворной художницы в Риме. Им обоим она отказала и продолжала работать на фрилансе. Это отличает её от большинства её коллег, женщин-художниц — они чаще всего писали именно при дворе или в монастырях, где им не нужно было задумываться о поиске клиентов. Фонтане хотелось свободы и разнообразия — эти возможности давал не возникающий муж (по сути, фиговый листочек благопристойности, без которого женщина в то время не могла работать) и частная мастерская. Но мастерскую нужно было продвигать и постоянно искать заказы.
Так Фонтана изобрела маркетинг: выбрала незанятую нишу и предложила там уникальную услугу — писала шикарные портреты знатных дам. Первые картины она продавала почти за бесценок — и таким образом получила бесплатное продвижение среди богатых клиенток. Она писала женщин такими, какими они мечтали себя видеть: богатыми, социально успешными, красивыми, состоявшимися. Невесты у неё носили красные платья — читай: обеспеченность семьи — и позолоченные лапки соболя: символ плодовитости. Вдовы были не монашескими бледными мышами с молитвенниками, а роскошными женщинами в бархате, которые изящно скорбят посредством глубокого символизма, заложенного в носовой платочек, который они держат в руках.
Фонтана все сделала правильно: она была набожна и замужем; образована и обладала большой эрудицией. Все это, вместе с пониманием нужд позировавших женщин лучше, чем любой художник-мужчина, сделало её идеальной портретисткой. Позировавшие ей женщины и её покровительницы — известные родовитые дамы Болоньи, Рима, Флоренции; их портреты она писала со всей вдумчивостью, вниманием к деталям и глубоким символизмом — благодаря чему мы теперь неплохо представляем многие особенности жизни и культуры тех лет.
Например, «Бьянка дели Утили Мазелли и её шестеро детей» (1605) — семейный портрет знатной дамы с её детьми. Свето-тень играет на рюшах, украшениях и сложной вычурной ткани, часть детей спокойны и смотрят в камеру, часть занята своим делом, что создает живую и менее формально-унылую атмосферу. Мальчиков пять (предметы в их руках намекают на будущие занятия), но особое внимание — на дочери; её обнимает мать, она держит её за руку, её имя написано у неё над головой — возможно, эта картина была написана ей в подарок. И еще одна интересная деталь — в 1605 году, которым датирован этот портрет, Бьянка дели Утили Мазелли умерла, рожая своего девятнадцатого ребенка.
Еще один пример — «Визит царицы Савской к царю Соломону», одна из самых известных картин Фонтаны. Несмотря на классический сюжет, люди на полотне — близкие знакомцы художницы, Винченцо I Гонзага, герцог Мантуи (играет израильского царя Соломона), и его жена Элеонора Медичи (играет правительницу Шебы). Позади них — фрейлины Элеоноры. Здесь тоже нужно обратить внимание на одежду: она, конечно, вообще не историческая; здесь она снова служит символом статуса. Изящные ткани, богатые украшения — это важный элемент социальной идентичности дворянства того времени, а классический сюжет — лишь повод театрально их показать. Реальное искусство (напоминаю я в очередной раз) — это история денег, престижа и общественно-культурных установок. Фонтана стала популярной и востребованной, потому что прекрасно это понимала.
Лавиния была невероятно плодовита и написала сотни полотен: невест, младенцев, вдов, семей (в составе — и живые, и умершие родственники). Но кроме искусства у неё была ещё одна работа. Фонтана рожала детей.
Давайте отделять творчество от...
Итак, Фонтана рожала 11 раз.
1578, январь: Эмилия.
1578, ноябрь: Орацио.
1579, ноябрь: Орацио-второй.
1581, январь: Лаура.
1583, май: Фламино.
1585, январь: Орацио-третий.
1587, июнь: Северо.
1588, октябрь: Лаудомия.
1589, декабрь: Просперо.
1592, декабрь: Северо-второй.
1595, апрель: Констанца.
Всё то время, что Фонтана строила свою впечатляющую карьеру, она была беременна. Из 11 детей до взрослого возраста добрались только трое: имена некоторых повторяются, потому что Фонтана надеялась, что ну, может, хоть этот Орацио протянет, а, нет, показалось. Всё это — бесконечные гормоны и роды, смерти младенцев, очередные беременности с непредсказуемым (и для ребенка, и для роженицы) исходом — никак не упоминается в искусствоведческих текстах о ней, как будто это совсем неважно. Зато ух, как страдал Ван Гог, как бухал Тулуз-Латрек, как трахался Пикассо! Женское искусство пребывало в бесконечном отсутствии контекста — как будто бы то единственное перечисление вещей, чего женщинам было нельзя, достаточно, чтобы описать их реальность. В тексте одного из историков искусства упоминается, что Фонтана не писала фрески, потому что прыгать по лесам было затруднительно в её положении. И всё. Затруднительно. Больше ничего.
В этом контексте почему-то совершенно теряется разговор о гениальности Фонтаны — ведь все грехи, безумия, болезни художников-мужчин всегда в первую очередь проходят через эту оптику. Да, он был больной, зато такой гениальный, да, он был мудак, зато такой гениальный. Была ли Фонтана гениальной настолько, что не могла позволить такой банальности, как необходимость постоянно производить на свет живых существ, остановить её творчество? Был ли её трудоголизм неизбежным последствием финансового бремени, которое на неё легло? Мечтала ли она стать великой, или просто делала то, что у неё хорошо получалось и приносило деньги? В любом случае, Фонтана живо напоминает сильных, упорных и жестких карьеристок нашего времени. Разве что вместо 11 детей у нас психологическое давление «когда родишь» и «часики-то тикают». И в сравнении наша реальность выигрывает стократно.
С — Самооценка
У Фонтаны было отличное образование, не только художественное: свои многочисленные таланты она запечатлела на «Автопортрете с клавикордом и служанкой» (1577): вот она умная и богатая (одежда, служанка, музыкальный инструмент), но заодно и профессиональная художница (мольберт у окна).
Картина явно вдохновлена более классическим полотном Софонисбы Ангиссолы «Self-portrait Making Music with Maidservant» (1561). Она делает реверанс в сторону великой женщины-художницы, но одновременно показывает: ты молодец, но я — молодцовее. Автопортрет Фонтанты куда изощреннее: Ангиссола одета в обычное черное платье, Фонтана — в вызывающего цвета шелка и позолоту; служанка у Ангиссолы просто стоит в тени, а у Фонтаны — активно подаёт ей книгу с нотами; вместо традиционной стены на фоне — художественная студия, которая ловит взгляд умело (и, несомненно, специально) выстроенной перспективой.
Автопортреты в то время часто использовали для рекламы услуг художника: в цене у патронов было умение достигать сходства. Этим приемом пользовалась Ангиссола — она отправляла потенциальным клиентам свои автопортреты. Фонтана об этом наверняка знала — поэтому её автопортретов со служанкой и пианинкой на самом деле два, и оба она отправляла в Рим (да, это вам не листовки у метро раздавать).
Интересен и текст на картине Фонтаны: «Лавиния, дочь Просперо Фонтаны, запечатлела своё лицо с помощью отражения в зеркале в 1577 году». Женщины на картинах должны быть красивыми — это их главная задача в классическом искусстве. Но Лавинию это не устраивает: она делает акцент на своих поступках, творческих и интеллектуальных достижениях, статусе и таланте. Этот автопортрет — высказывание молодой двадцатипятилетней художницы о том, какое место в мире она планирует занять.
Удалось это лишь частично: источники говорят, что за свою жизнь Лавиния написала больше ста полотен, но на данный момент гарантировано атрибутировано чуть больше тридцати. Многие её картины (в том числе и «Визит царицы Савской») долгое время были приписаны другому художнику-болонцу Гвидо Рени. Ну, тут ничего нового.
________
Больше разговоров за культуру (и иногда — за феминизм) — на канале Вроде культурный человек.
