Появление данного текста не следует оценивать как попытку сообщить о Глэдис Найт что-либо новое и оригинальное. Артист такого уровня не нуждается в запоздалой рекламе на непонятном ему языке. Оно вызвано потребностью рассказать о себе, о том, как меняется в ту или иную сторону человек под воздействием отдельных слов и мелодий.
Эффектное вступление имеет астрологическое значение для популярной песни, определяя её судьбу. Если бы битловский хит Can't Buy Me Love начинался не с припева, он мог остаться обычной песенкой-довеском, вроде I'll Cry Instead. Талантливой зарисовкой, которую преданные поклонники будут хвалить за то, что «в ней что-то есть», но так и не заметят и не запомнят миллионы случайных слушателей.
Первые такты способны сделать невинного обывателя своим пожизненным рабом. Так было с роллинговской I Can Get No, с диповской Smoke On The Water, и Sunshine of Your Love группы Cream. И есть определенный символизм в том, что, впервые взяв руки гитару, человек, без подсказки, автоматически наигрывал на басовой струне первые такты похоронного марша.
Первые такты отдельных песен могут служить эпиграфом к автобиографии. Но в моей повседневной жизни эта вещь не играла заметной роли. Я не рекламировал её меломанам, не танцевал под неё со знакомыми девицами. Большую часть времени она вообще играла только у меня в голове, как звучат в памяти афоризмы Гамлета и Блока даже у тех, кто никогда не читает классиков целиком.
Для неё, как для большей части классической продукции Мотауна и Филадельфии, просто не было места в нашей действительности. Изысканный соул был непригоден для досуга и активного отдыха ни ритмически, ни эмоционально.
«Там почему-то знают все, а здесь – никому не интересно» – существовала такая простенькая, но стопроцентно точная формулировка, к которой часто хотелось искренне добавить, «даже мне».
Зато в параллельной реальности, в сфере неосуществимых замыслов и невероятных встреч, оно, это интро, всякий раз звучало как пролог новой истории, которая наверняка не получит продолжения наяву.
Эта песня стала для меня тем, чем были для тысяч других «Крестный отец» и Love Story – ступеньками в фантастический мир. Несколько секунд спуска или восхождения – и всё, «и крышка празднику».
Для меня и, почему бы и нет, возможно, для кого-то еще. Ведь по идее человек не одинок в своём одиночестве. Должен быть тот, кто дублирует его вкусы, замечая то, что замечает и он. Всегда где-то скитается родственная душа, выбирая безлюдные территории. Твой меланхолический двойник – лицо в опущенном на треть окне вагона отходящего поезда…
Этой разновидности существ и адресованы в первую очередь данные заметки.
К середине семидесятых классика Мотауна вернулась в репертуар Стоунзов. Возможно это происходило под влиянием коллег из Faces, которые обильно исполняли чужой и старый материал, не опасаясь утратить оригинальность с таким ярким вокалистом, как Стюарт.
Роллинги обратились, точнее, вернулись к репертуару Temptations, поскольку последним кавером шестидесятых годов можно считать My Girl именно этой вокальной группы.
Сначала они записали Ain’t Too Proud To Beg, которая стала самой живой вещью в несколько расслабленном альбоме It’s Only Rock-n-roll, чем-то похожем на By Numbers – талантливую, но неровную пластинку The Who.
Затем наступил черед Just My Imagination в безупречной палитре Some Girls.
Примерно в это же время Faces выпустили свою, не менее успешную, версию I Wish It Would Rain.
Вот мы, наконец, как шпион на допросе, и произнесли название песни, которая побудила нас взяться за перо. Только разговор будет не о Temptations, а о Глэдис Найт, поскольку, как мне кажется, она была тем летучим мостом, через который белые музыканты попадали в совершенно новый мир афро-американских мистерий.
Берри Голдберг, говоря языком Аркадия Северного, умел «подложить» нужную песню подходящему исполнителю. Артисты, ответственно понимающие своё предназначение, знают цену таким вещам и не проходят мимо них.
Написанная в соавторстве с Джерри Гоффином, I've Got To Use My Imagination стала самой громкой среди быстрых песен Gladys Knight and The Pips. Она способна заглушить не менее интересные опыты в этой сфере. Наша задача – сосредоточиться и расслышать их.
В этой связи вспоминается еще одна совместная композиция Гоффина и Голдберга. Меланхоличная It's Not a Spotlight выглядит как Black Moonlight Бинга Кросби, адаптированный сообразно атмосфере семидесятых. Отчаяние и покорность судьбе не распыляют личность бесследно. В итоге остается прекрасная песня-монолог, готовая подсказать выход из тупиковой ситуации кому-то, кто не может так формулировать и петь.
Жаль, что её также не исполнила Глэдис Найт. Её заметил Род Стюарт, тщательно выбирая, как тогда выражались, «убойные» вещи для второй, лирической стороны своего альбома «Пересечение Атлантики». Песни отборные, но их, все до одной, затмила хоровая, застольная Sailing.
It’s Not a Spotlight – даже не прожектор, и не луч фонарика, не сияние солнца или луны, а тёмный след от полоски света нужен тому, кто ищет самое важное. Улики гипнотического величия на сумрачных тропах общественных мест, среди собачьих бисквитов и чего похуже.
Броское и шумное, впечатляющее с первого раза имеет свою положительную функцию. Оно помогает сохранить благородную оригинальность тому, к чему следует прислушиваться. С грохотом проносится фанковый состав, и мы остаемся один на один перед зеркалом наших сокровенных страстей и переживаний.
В тени монументальных произведений происходят любопытнейшие превращения, которые нельзя прервать или спугнуть, когда тихие места пластинки заглушает гомон гостей, требующих врубить погромче что-нибудь веселое.
Классический пример такой позитивной «дискриминации» можно найти на диске Cosmo's Factory, где Travellin’ Band – гениальная пародия на Литтл Ричарда – заслоняет от излишнего любопытства As Long As I Can See The Light – виртуозную стилизацию под мемфисский соул типа Sam & Dave.
Однако существуют и примеры противоположного свойства. Под серой обложкой альбома A Little Knight Music скрывается роскошный быстрый номер Глэдис Найт, моя любимая In The Middle of The Road, до которой пока еще не добрались ненасытные составители саундтреков.
Притягательность этой вещи не ослабевает с годами именно благодаря отсутствию какой-либо оригинальности. Она, как известнейшие хиты Grand Funk, представляет собой набор характернейших штампов, с помощью которых канонически точно запечатлен особый колорит эпохи Никсона, когда восторженный самообман оборачивается гнетущей галлюцинацией и паникой разочарования.
Впрочем, гитарное соло в стиле Джорджа Харрисона сыграно на века, и бэк-вокал мужского трио заставляет вспомнить про Элвиса и его Jordanaires. Разумеется, все эти нюансы кажутся очевидными только сейчас, а в конце семидесятых они были бы восприняты не иначе как скрупулезный бред сумасшедшего.
Точность далеко не всегда «вежливость королей», а скорее – самонадеянность выскочек, вроде атеистов, которые, любуясь собой, доказывают недоказуемое с помощью «фактов». Поэтому меня не смущает то, что я всю жизнь путаю две песни со словом «Джорджия». Обе они в стиле кантри, обе написаны сугубо белыми людьми, и обе стали классикой «коммерческого» соула, который не очень жалуют ревнители корневой аутентичности и бунтарства.
Rainy Night In Georgia поёт бессмертный Брук Бентон, с легкостью Дина Мартина, перешедший после сорока на исповедальную лирику, а Midnight Train To Georgia, соответственно, Глэдис Найт.
Нельзя не отметить, что голос этой певицы иногда принимает окраску натурального андрогина, по крайней мере, возникает такая иллюзия, как в отдельных записях совсем ранней Шер. Хотя в этом плане Глэдис Найт гораздо ближе её британская сверстница-вундеркинд Хелен Шапиро, которой также подпевала мужская вокальная группа. Временами оба эти примера забавно напоминают Пьеху с ансамблем «Дружба», в разумных, естественно, пределах.
Шапиро могла бы спеть и Letter Full of Tears и Every Bit of My Heart, принесшие славу её чернокожей коллеге в шестнадцать лет. В точности так же Брук Бентон мог спеть про поезд, а Глэдис Найт про дождь, и никто бы не заметил подмены. Настолько психологически верно отражают обе песни склонность человека к многогранным перевоплощениям, свидетелями которых, в действительности и на экране, нередко оказываются дожди и поезда.
Чем лучше знаешь и дольше помнишь артиста, тем меньше хочется делиться впечатлениями, особенно в письменном виде. В откровениях такого рода почти всегда есть что-то постановочно-непристойное, нечто от тетеньки с запущенной фигурой, передразнивающей кордебалет в солидном мюзикле.
Гораздо полезнее, рассказывая о себе, провоцировать откровенность современников, воссоздавая то, чего не могут знать пересказчики добротных документальных сериалов, доступных ныне любому желающему.
Феноменальная чуждость Глэдис Найт здешней аудитории была велика настолько, что её саму по себе хочется анализировать отдельно от музыки. И это при том, что даже её «второстепенная» песня произвела бы фурор в интерпретации одной из дежурных рок-групп. Как, например, I Hate Myself For Loving You, написанная Глорией Джонс, чернокожей подругой Марка Болана.
Представим себе молодого человека, который слышит по радио эту вещь, совершенно не понимая, что ему делать с пластинкой, где есть такая песня. Он судорожно подыскивает комплимент, способный впечатлить покупателя, и не находит ничего – ни образов, ни слов, ни ссылок на компетентные источники, которые сразу перестают быть компетентными, если речь заходит об исполнителях с другим цветом кожи.
Арита Франклин также оставалась «закрытой книгой», несмотря на громкие титулы и сногсшибательную агрессивность её боевиков – Think, Chain of Fools, The House That Jack Built.
Но в активе Леди Соул по крайней мере была I Say a Little Prayer For You, частично известная у нас в кавер-версии чешской дивы Гелены Вондрачковой, чей «Остров Святой Елены» продавался в универмагах больших городов.
Имя Дионн Уорвик звучало проклятием, но названия её хитов фиксировали, чтобы не напороться на черт знает что.
Даже умело оголенную Тину Тернер не желали видеть в упор, хотя при взгляде на её упругое тело танцовщицы, кто-то мог без восторга напомнить, что она зачем-то поёт песни Криденсов, Стоунз и, что совсем уже дико, Блэк Саббата.
За душой Глэдис Найт не было ничего подобного. Ничего, кроме колоссального опыта, позволявшего ей дозировать сложнейшие нюансы таким образом, что зависимость от них давала о себе знать не сразу, поскольку результаты правильной инициации не проявляются сиюминутно.
В оптике обывателя она была не звездой, а невидимкой, кем-то вроде «негра» в темной комнате, предвосхитившего демонический символизм Черного Квадрата.
Самые сдержанные и неторопливые места в её песнях напоминают скоростную шифровку, содержащую план диверсии или переворота. Таковыми выглядят в её прочтении и более ударные вещи-наброски, чей драматизм будет выплеснут Temptations и Марвином Гэем – Ain't No Sun Since You’ve Been Gone, The End of The Road.
Равнодушие здешних людей к такому материалу было столь устойчиво и невозмутимо, что голос Глэдис Найт в эфире доносился словно бы с другой планеты, где есть своя «полночь» и совсем не та «джорджия», которой пугают в репортажах наши международники. И сам «полуночный поезд» в эту альтернативную «джорджию» ходит не совсем так, как мы себе это представляем. Рассудок человека, самозабвенно пляшущего под Monkberry Moon Delight, не был готов к ритмическим новациям фанка.
В такой обстановке срабатывал средневековый лозунг «пусть вашим будет день, а ночь будет наша!»
Не все, но многие пьесы Supremes, Martha Reeves and Vandellas, Gladys Knight and The Pips выглядят как прямой путеводитель к месту шабаша колдунов и ведьм, не склонивших головы под ярмо прогресса.
В чем сила и смысл этого явления, не могут разобраться самые проницательные специалисты с многолетним стажем. Зато любая попытка это сделать содержит спорные, но оригинальные суждения и пару имен, о которых едва ли удалось вспомнить в ином контексте.
Глэдис Найт давала возможность услышать и не забыть то, что она голосом африканской жрицы декламирует в сновидениях. Наяву такие встречи, как правило, были и остаются исключением.
Есть дожди, смывающие все следы, и есть жидкости, проявляющие тайнопись, которую еще предстоит разгадать. Но существуют и кислоты, от которых скелеты существ и руины построек делаются неузнаваемы.
Дождь, о котором полвека назад поведала Глэдис Найт, делает неузнаваемым знакомый нам мир с дюжиной песен о дождях, после которых всё остается как прежде. Дождь, вызванный божественной Глэдис, преображает привычное всего на две с небольшим минуты. Но с точки зрения трансформации вселенной это колоссальный срок. К тому же песню можно поставить снова.
Под такими дождями происходят уникальные знакомства фантастических существ с простыми смертными, от которых рождаются прекрасные демоны, способные заражать бессмертием, как чесоткой..
Мне, как детективу в тупиковом расследовании, доступны лишь косвенные улики – записка, взмокшая от слез, которые давно просохли, заготовки будущих грандиозных хитов, чью обкатку доверили профессионалу с красивейшим псевдонимом Gladys Knight – рыцарь Глэдис.
Uriah Heep напомнили о Диккенсе тем, кто привык читать одни киноафиши и этикетки. Услышав по «Голосу» имя Глэдис, я тут же вспомнил любимого Конан Дойла:
Озеро Глэдис - мое озеро! - сверкало передо мной, словно ртуть, а в самом центре его отражался светлый диск луны. Оно было неглубокое: из воды в нескольких местах проглядывали песчаные отмели.
Гладкая поверхность озера жила своей жизнью - на ней появлялись то круги, то легкая рябь; вот рыба блеснула серебряной чешуей, вот показалась горбатая аспидно-черная спина какого-то чудовища.
Странное существо, похожее на огромного лебедя с длинной гибкой шеей, прошло по краю отмели, потом грузно плюхнулось в озеро и поплыло. Его изогнутая шея и юркая голова долго виднелись над водой. Потом оно нырнуло и больше уже не показывалось.
Для одних соул это импортный вариант того, как поют по телевизору финалистки республиканских конкурсов. Для других – увертюра, настраивающая и способствующая перемещению сознания в другую реальность.
В данном случае «другие» это мы с вами – бледнолицые дети Черной Галактики. Капли дождя на поверхности озера Глэдис. Чей адрес не дом, и не улица, чей адрес – Затерянный Мир.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VК
* Читайте далее: Перси Слэдж – поющая мумия.
