Как они ехали в Сибирь? Трудно ехали, долго и с приключениями.
Началось с того, что многие из них ожидали отправки в заключение по году (а некоторые и дольше). После следствия и приговора несколько человек осталось в Петропавловской крепости, а большую часть «расселили» по прочим крепостям – кого в Свеаборг, кого в Кексгольм, кого в Шлиссельбург. Свидетельств больше всего осталось о Шлиссельбурге – там оказались братья Бестужевы, Николай и Михаил. Младший, Михаил, оставил воспоминания об этом заключении. Сидели в одиночках, переговаривались перестуком, и главная пытка заключалась в том, что не знали толком, что будет дальше. Вроде приговорили к каторге – а держат в тюрьме.
Пока они там мариновались, был разработан специальный регламент вывоза осужденных преступников. Главной задачей было соблюсти секретность: чтобы никто не знал кто едет, чтобы не успели пообщаться в дороге с другими преступниками. Отправлять ночью, везти в кандалах, на каждого преступника по жандарму, везти маленькими партиями. Ехали не через Москву, а через Ярославль – в Москве жило слишком много родственников и знакомых. И то известно, что родственники всеми правдами и неправдами прорывались на почтовые станции – чтобы увидеться в последний раз, ведь это свидание могло стать последним в жизни!
«Выехав из Петербурга, где все было погружено во мраке, мы прибыли ночью на первую станцию и вышли обогреться в комнату смотрителя, - вспоминает Н. Басаргин. - Железа нам очень мешали и не давали свободно ходить. Мы, по совету его [опытного фельдъегеря], подвязали их и уладили сколько возможно удобнее для ходьбы… Когда мы сели отдохнуть около стола, а фельдъегерь вышел распорядиться лошадьми, смотритель сделал знак Фонвизину, и тот сейчас вышел. Его ожидала на этой станции жена… Пока запрягали новых лошадей, нам подали чай, и человек, вошедший с подносом, указал знаком на дверь смежной комнаты. Мы подошли к ней и узнали, что там находится Надежда Николаевна Шереметева, теща одного из наших товарищей, Якушкина, ожидавшая тут со своею дочерью, а его женою, проезда зятя своего. Мы обменялись с нею несколькими словами, а когда выходили садиться в повозки, то встретили ее вместе с дочерью, державшею на руках грудного младенца, в коридоре, посреди толпы собравшихся любопытных. Они обняли, благословили нас и все время не осушали глаз. Жена Якушкина была тогда 18-летняя молодая женщина замечательной красоты. Нам было тяжко, грустно смотреть на это юное, прекрасное создание, так рано испытывающее бедствия этого мира…»
Н. Д. Фонвизина оставит детей и сможет поехать вслед за мужем, а вот для юной жены Якушкина это будет последнее свидание с любимым человеком.
«Нас посадили по одному в каждые сани с жандармом, которых было четверо, столько же, сколько и нас, и лошади тихо и таинственно тронулись…» - так описывает начало пути в Сибирь А. Беляев. Он тоже встретил по дороге Якушкину: «Когда мы с братом сели в повозку, в воротах под сводом к нам поспешно подошла очень молодая дама чудной красоты и, протянув руку, хотела нам всунуть пачку ассигнаций. Мы с братом, конечно, отказались, сказав ей, что мы деньги имеем у фельдъегеря, но она настаивала на том, чтоб мы взяли, но тут раздалось грозное слово "Пошел!", и мы расстались, с чувством пожав ей руку… Потом, уже в Сибири, мы узнали, что одна, а именно та, которая давала нам деньги, была жена Ивана Дмитриевича Якушкина».
Сестра декабриста П. Муханова, Е. Шаховская, пишет, как они с мужем стараются узнать, на какой станции будет их родич: «Валентин [кн. Шаховской, ее муж] отправился сейчас узнать наверное, когда отправляют Пьера. Он должен также разменять банковый билет в 1000 рублей чтобы на первой станции дать что-нибудь брату». Деньги успели передать раньше, и последнее свидание брата с сестрой тоже состоялось перед отправкой в Сибирь.
Плачут, провожая, и вовсе незнакомые женщины. Вспоминает Н. Лорер: «Шествие наше медленно подвигалось к заставе, а фельдъегерь, нас сопровождавший, шел по деревянному тротуару с какой-то женщиной, горько плакавшей и об чем-то с ним говорившей. Но вдруг фельдъегерь сказал: «Прощай!» - прыгнул в мои сани, крикнул: «Пошел!» И мы пустились во все лопатки. …не жена ли его провожала? «Нет, сестра, нас двое на свете, мы сироты и сердечно любим друг друга. Она такая добрая, плакала и просила меня беречь вас, несчастных».
Продолжение:
А пока нет продолжения, еще почитать о женах декабристов?
Жены декабристов и их сибирская переписка
Почему декабристов 120 человек, а в Сибирь поехало всего 11 женщин?
