Леонтий Михайлович Дубельт. Штрихи портрета морской волной.

От автора.

...Февральские дни... Еще боязливо - светлые, холодные, с просинью, с наледью, с птичьим щебетом, неробким и в вьюжную замять, с пастернаковскими чернилами вечеров и холодком раннего пробуждения, когда еще нет рассвета, а только есть густота ночи под серебром луны... Наталья и Леонтий Дубельты, внуки поэта от младшей дочери.. Архив автора статьи.

Почему мне снится, чудится в эти дни одна и та же картина: человек в шинели морского офицера, капитана второго ранга, идет, чуть прихрамывает, приволакивает ногу, вдоль морского берега в гальке, который опасливо лижет волна. Лицо у него очень характерное: с резковатыми чертами, чуть удлиненное, породистое. Темные, крупные кольца волос непокорны под фуражкой, он часто снимает ее, запускает крепкую ладонь со странно узковатым запястьем в буйную шевелюру...
Кого он мне напоминает, странно напоминает?! Надо избавиться от образа. Никого похожего не знаю, кроме одного... Пушкина. Но это - не Пушкин. Нет, не Пушкин. Мне не может присниться, привидеться Пушкин. Смешно. Это его внук.. Лева Дубельт... Леонтий Михайлович Дубельт, сын младшей дочери Поэта, Наташи...

Он поднимает голову, внезапно, как-то горделиво вскидывает ее вверх, снимает, перебирая пальцы, перчатку, и машет мне рукой.
Он увидел меня... Я стою выше на развалинах какого-то моста... Тоннеля. И он, приветствуя меня, все машет рукой, шутливо склоняя голову... «Должно быть, был отменным кавалером!» - ни к месту отмечаю я про себя и... просыпаюсь. Или я вовсе и не спала?
...Раскрыт блокнот и в нем записаны штрихи биографии человека, который и на свете то прожил всего 39 лет.
Я, к сожалению, не умею рисовать так, как он, не обладаю каллиграфическим почерком. И потому то, ни за что ни зарисую его ни в юности, ни чуть раньше, ребенком, ни чуть позже, офицером Морского корпуса, оконченного с отличием...Увы. Ну что же! Так будет, как есть. Смиряюсь. Рисую лишь словами.

I Характер Леонтия, среднего из троих детей, был неровен, горяч и обидчив с малолетства, может быть, потому что семейная жизнь родителей его, Наталии Александровны и Михаила Леонтьевича, не заладилась едва ли не с первых шагов, хотя женились по страстному увлечению оба, наперекор почти что воле родных: блистательная красавица, лучезарная «бесенок Таша» и подающий надежды свитский офицер, позже ставший флигель - адъютантом императора, повеса и картежник, с неуемно буйным нравом. Веселье сменяло в его натуре задумчивость, тяжелую до того, что дети боялись порой и подойти к нему, хотя он одаривал их щедро игрушками и особо был привязан к старшей дочери Нине, которую не хотел от себя отпускать даже после того, как расстался с семьей навсегда...

Наталья Александровна Пушкина - Дубельт, мать Леонтия.

Дети росли практически на руках прислуги и бабушки Наталии Николаевны, легендарной, редкостной красавицы даже и тогда уже, когда возраст ее считался недосягаемым для светских сплетен...
От бабушки – тонколицей, с дивными руками и глазами печального рафаэлевского ангела, Леон, как его называли домашние, никогда не слышал не то, что резкого, но и громкого слова... А вот пахло от нее странно. Духами, где лимон властно благоухал, смешанный со свежестью мяты. Ему казалось, что так пахнет влажная, светлая петербургская ночь летом, и еще - дымом.
Бабушка, украдкой от названного деда, Петра Петровича, курила пахитоски. Платья ее, большие, объемные, в оборках, воланах, шуршали тафтой, муаром, и таили в себе чудеса в виде миндального печенья и монпансье, которые, впрочем, он тут же отдавал сестрам. Ему то, что он - мальчик, он обойдется и без нежностей! 

Вот если бы бабушка подарила ему тонкий серебряный карандаш, там грифель такой острый, что чертишь легко и вольно, будто бы воздухом, ветром...Да, ветром... Или - струей воды. Интересно, почему же нельзя рисовать водою? Тогда бы он, точно, успевал переносить на бумагу все, что придумывалось, от чего кипела его голова И названный его дед, генерал Петр Петрович Ланской и все домашние считали, что горячность и воображение его - в отца, лишь бабушка Натали, тихо смеясь, прижимала его к себе иногда по вечерам, и, обхватив руками его кудрявую голову, шептала ласково, что «уж она то видит, что он весь в деда, в Александра.. Сергеевича», добавляла она, словно спохватившись. И как- то светло, про себя, тонко задумавшись, улыбалась, и выбирала из - под подушки рисунки: тетрадные листы, прищурившись смотрела на них, разглаживала рукой измятость, вздыхала, расспрашивала об утке в Павловском парке, о деревьях, аллеях, морских волнах, чайках, перелеске.
Он рисовал много, и в Пажеском корпусе, и позже...Каллиграфический почерк, четкость и изящество каждой буквы многих приводил в восхищение, восторг, но у еще большего количества соучеников вызывал зависть, ревность к успеху среди наставников. Именно зависть к вычурным завитушкам на белых листах бумаги и привела к роковому повороту в судьбе Левы Дубельта...

 Михаил Леонтьевич Дубельт, отец Леонтия.

II
... Он плохо помнил тот день. И никогда не мог о нем связно рассказать. После того, как готовый сложный чертеж, выполненный с тщанием за две бессонных ночи, покрытый сверху вощеной бумагой, был, наконец, готов и почти протянут через стол кафедре преподавателя, Леонтий никак не мог ожидать, что сосед по парте решится на такое: толкнуть его локтем, как бы невзначай. Да еще и держа в руке чернильный прибор. Чертеж вмиг стал похож на темное море и в глазах у Леонтия тоже - потемнело. Он, не помня себя, набросился на обидчика, и со всей силы воткнул ему в бок перочинный нож, которым очинивал карандаш Озорник -обидчик тихо вскрикнул, побледнел, и тотчас голова его запрокинулась, и он как-то неловко, мешком, упал на парту. В классе поднялась суматоха, дежурный наставник опрометью бросился за врачом, раненного стали тормошить, понесли в лазарет. На обиженного воспитанника Дубельта и внимания никто не обращал, все были поражены происшедшим, разбежались по дортуарам, лестницам, углам коридора... И Леонтий, подождав, пока горячая волна отхлынет от щек и темени, все еще - не осознавая себя, медленно вышел из классной комнаты и отправился домой, как был, самовольно, в ученическом мундире, в не застегнутой шинели...
Пылкое воображение его рисовало беспрестанно лишь одну и ту же картину: сотоварищ его умер от ранения, а его предадут за это расстрелу. Иначе ведь быть не может! Он опозорил семью, род, три фамилии сразу, и - самое главное, деда Пушкина. Александра... Сергеевича... Он убил человека...
...Как Лева вошел в кабинет деда Ланского, Петра Петровича, он уже потом совершенно не помнил, и как вытащил пистолет из футляра – тоже... По нечаянной оплошности футляр – витрина в алом бархате был не заперт в тот день.
Мальчик медленно направил длинное, чуть вогнутое дуло прямо на себя, целясь, как можно точнее, в грудь и нажал на вычурный и тяжелый спусковой крючок. Что-то ослепляюще ожгло, грохнуло и вошло под ребра медленно плавясь и сдавливая дыхание до невозможности, словно дышал он - через тростинку, и будто бы уходил на мутное, свинцовое дно...
«Все кончено. кончилось!» - жарко, бессвязно шептал он внутри себя пересохшими губами, падая на ковер, ничком, и уже не видя перед собою никого из тех, кто вбежал на выстрел, на шум и грохот, кто кричал и звал его по имени. «Кончился Лева Дубельт!» - почему-то вдруг отрешенно подумалось ему, и все завертелось и поплыло перед глазами, и не было сил совсем дышать...
III
Он выжил... Его лечили отчаянно и долго, но пулю, застрявшую меж ребер, извлечь так и не смогли, и она привела к страшным припадкам падучей, от которых точно также, как и от выстрела, темнело в глазах, гудела, как в омуте, голова, мутилось сознание.
А после приходил в себя - ослабевшим, ничего не помня, не помня, что мог кричать, плакать, звать кого то, несуществующего, с кем то бороться, кого то искать….
Лева Дубельт был, несмотря ни на что, любимцем товарищей по Морскому корпусу, который окончил с кортиком, с отличием.
Все дружно восхищались его беспримерной храбростью, горячностью, гордостью, которая сочеталась в нем с искренним великодушием, добротой и весельем, которое оживляло всех, кто был в его дружеском кругу, в фамильном, в служебном....

Да, надо сказать находили его все вокруг то и дело похожим на великого Деда, не только уже обликом, но и самыми чертами нрава – обворожительно- непредсказуемыми, а иногда и пугающими. Арапскими, одним словом!

IV

Леонтий Михайлович Дубельт успешно начал морскую карьеру в звании мичмана, безоглядно и преданно влюбленный в море. Но долго служить и ходить в походы не смог - из – за своей болезни... Закончил в Кронштадте двухмесячные минные курсы и остался на службе. Его посылали на самые опасные участки для разминирования. Он, казалось, совершенно не боялся, не дрожа смотрел ей, смерти, прямо в глаза, больше того, презирал ее.

Наталия Николаевна Пушкина - Ланская. Портрет кисти В. Гау.

Успешно женился на княжне Агриппине Оболенской, вдове полкового своего товарища, вышел в отставку в чине капитана второго ранга. И вскоре умер, от особо тяжелого припадка эпилепсии. Похоронен на Смоленском кладбище в Петербурге, на фамильном участке некрополя Пушкиных – Ланских. После него осталась небольшая коллекция рисунков, тетрадей с шутливыми стихами и эпиграммами и фотографий, среди которых были несколько особенно значимых для него...
На одной из них изображена женщина с горделивой осанкой, оленьими глазами и белоснежными плечами античной богини. Лучезарная Таша Пушкина – Дубельт. Графиня Меренберг. Матушка. На другой – озорной мальчик с кучерявою, в кольцо, буйной шевелюрой, держащий за руку хрупкую девочку в шляпе и мантилье. Это он сам, непокорный Леонтий, с младшей сестрою Наташей... Детская фотография на которой трудно угадать черты взрослой жизни длиною в тридцать девять лет. Но приходится. Иного не дано. Увы!
И надеюсь я только на снисхождение со стороны моего героя... Ведь так трудно бывает зажечь от маленькой искры полный, жаркий костер памяти... Увидеть «даль свободного романа» сквозь магический кристалл времени. Безжалостного времени... Я пишу сквозь него только первые, несмелые главы... А получается ли – судить читателю.
@ Светлана (Лана ) Макаренко – Астрикова.

10 – 12 февраля 2019 г.

авторский текст эссе.