Здравствуйте, друзья. В 2018 году я побывал на Святой Земле, ездил в паломническую поездку. Сложно передать впечатления, которые остались после такого события. До сих пор вспоминаю с трепетом, как прикасался рукой к Голгофе, к следу Христа на месте Его вознесения, как пил из источника, из которого брала воду Богородица. Представьте себе сами, какие впечатления остались после тех времён, как будто я видел вблизи Христа, как будто я знаю этого человека, да, именно человека, когда он ещё ходил среди людей.
Так вот, когда я прочитал роман польского писателя Генриха Сенкевича, я едва ли испытал меньшие чувства, чем при поездке на Святую Землю. Меня просто распирали эмоции, это самая сильная книга по силе воздействия. Написана с великолепным знанием той эпохи, обилие исторических лиц, римские термины l века придают роману документализм, что способствует полному погружению в события. Нельзя просто пересказать эту книгу, видел я пересказы в интернете, так можно всё испортить. Книга действительно гениальная, можно поделиться впечатлениями и рассказать о некоторых персонажах, которые прямо запали в душу.
Марк Виниций.
Главный персонаж романа, патриций, августиниан(особа, приближённая к императору), типичный рабовладелец. Как-то раз упал с лошади и ушиб руку. На счастье, его подобрал знакомый, Авл Плавтий, и Виниций вынужден был погостить у него несколько дней, пока не заживёт рука, благо, у Плавтия превосходный лекарь. У Плавтия Виниций приметил красивую девушку, Каллину, которую все также называли Лигией. Плавтий взял её в одном из военных походов из германского племени, и относился как к родной дочери. Виниций возжелал Лигию, и захотел овладеть ей.
Об этом он рассказал своему дяде Петронию, любимцу императора, и тот похлопотал, чтобы Нерон (бывший в ту пору императором Рима), забрал Лигию из дома Авла, к себе во дворец. Но, когда рабы Виниция вели Лигию в его дом, на них напали, и Лигия пропала. Ярости Виниция не было предела. Он приказал хлестать рабов всю ночь, но это не давало ему удовлетворения.
"Император подарил ему Лигию, ему Виницию, вовсе неинтересно, кем она была прежде. Он разыщет её хоть под землёю, и сделает всё, что ему захочется. Да, да! Она будет его наложницей. Он прикажет хлестать её бичом, покуда ему не надоест. Когда она ему опротивеет, он отдаст её последнему из рабов, или пошлёт вращать жернова в своих африканских поместьях. А теперь он будет её искать, и найдёт только для того, чтобы раздавить, растоптать, унизить."
Вот такое своеобразное представление о любви было у этого человека! Он пошёл в императорский дворец, выспросить у служанки Акты обстоятельства пропажи Лигии. Акта в свою очередь возмутилась поведением заносчивого патриция:
"Как он поступал, стараясь заполучить Лигию? Вместо того, чтобы смиренно просить её у Авла и Помпонии, он предательски отнял дитя у родителей. "
Ладно, пусть так, но Виниция мучают мысли о Лигии, он не может не думать о ней. Для её поисков они находят некоего грека, Хилона Хилонида, про которого Виниций сказал: "если бы существовало государство прохвостов, он был бы там царём". Хилон определил, что Лигия, и все, кто её окружают, являются христианами. Как такое может быть? По мнению Виниция и большинства римлян, христиане поклоняются ослиной голове, травят колодцы, и занимаются различными мерзостями. Но ведь Лигия и остальные, все как один добропорядочные люди!
И вот, втёршись в доверие к христианам, этот Хилон Хилонид узнал, что у христиан этой ночью состоится собрание в одном мало кому известном местечке,на кладбище, недалеко от Рима. Виниций захотел быть там, чтобы увидеть ту, о которой грезил всё последнее время. Здесь собралось множество народу. Виниция поразило странное пение людей
"В Малой Азии, Египте, и самом Риме Виниций повидал множество разнообразных храмов, познакомился со многими верованиями и слышал всевозможные песнопения, но здесь он впервые увидел людей, которые взывали к божеству своим пением, не просто выполняя установленный обряд, а из глубины души, и с такой доподлинной сердечной тоской, с какой тоскуют дети по отцу и матери. Надо было быть слепым, чтобы не видеть,—эти люди не только чтят своего бога, но любят его всем сердцем, а этого Виницию не довелось видеть ни в одном краю, ни в одном из обрядов, ни в одном храме. Ведь в Риме и Греции те, кто ещё почитали богов, делали это, чтобы получить их помощь или из страха, но никому и в голову не приходило их любить."
И вот здесь Виниций впервые увидел апостола Петра, первого ученика Христа. Виниция поразила простота апостола: не было на нём никакого удивительного одеяния, ни таинственных знаков или украшений, именнно его простота и казалась какой-то особенной. И говорил он как отец, поучающий детей, наказывал им отречься от богатств и наслаждений, возлюбить бедность, чистоту нравов, истину, терпеливо сносить обиды и гонения, повиноваться властям, избегать предательства, обмана и клеветы. Виниций надеялся узнать какие-нибудь чародейские тайны, и такая речь только разочаровала и разозлила его. Он-то ведь не привык ни в чём себе отказывать!
Но дальше молодой патриций услышал такое, что перевернуло всё его представление о христианстве. Оказывается, праведникам даруется вечная жизнь! Причём не какое-то жалкое существование в подземном царстве, где тоска и пустота, а великолепное бессмертие, где люди почти равны богам! И говорил Пётр об этом, как о чём-то совершенно достоверном, и при такой вере добродетель приобретала безграничную ценность, а горести жизни казались совершенно ничтожными!
Всё перемешалось в голове Вициния. Что это за бог? Что это за люди? Что это за учение? Если последовать этому учению, ему пришлось бы отречься от своих мыслей, привычек, характера, сжечь дотла свою натуру, после чего наполнить себя новой жизнью и новой душой.
Но как бы то ни было, удалось выследить Лигию, после чего Вициний, Хилон и Кротон, лучший кулачный боец Римской империи, пошли похищать её. Девушку охранял её соплеменник, Урс, здоровый малый, но Кротон был уверен в успехе предприятия, ведь его никто никогда не побеждал. В итоге Кротон погиб, раздавленый насмерть Урсом, Виниций ушёл в глубокий нокаут от руки Урса, а Хилон бежал.
Виниций остался в этом доме, он был ещё нездоров после удара могучего варвара, и Лигия за ним ухаживала. Хдесь он познакомился с апостолами Петром и Павлом, и ещё с многими христианами, отличными людьми. Шаг за шагом приближался он к учению Христа и к счастливой жизни с Лигией, много испытаний им пришлось пережить,Лигию заключили в тюрьму и собирались казнить, Виниций строил планы, они срывались, и Марку оставалось уповать только лишь на Христа. Христос не подвёл.
Петроний.
Петроний реальный исторический персонаж, по роману дядя Вициния. Любитель роскоши и красивой жизни. Любимец Нерона, он мог сказать Нерону то, что все остальные боялись. Когда Виниций рассказал ему про христиан, Петроний был скептичен:
"—Надоел ты мне со своими христианами! Они не боятся императора, потому что он о них, возможно, и не слыхал, во всяком случае, ничего о них не знает, и они его интересуют, как прошлогодний снег. А я тебе говорю, они недотёпы, ты и сам это сознаёшь. И если твоя натура содрогается от их учения, так это потому, что ты чувствуешь их никчёмность. Ты вылеплен из другой глины, и потому забудь о них, и мне о них не толкуй. Мы умеем жить, сумеем и умереть, а что они умеют, неизвестно."
Но, тем не менее, видя, что его племянник и друг Виниций, всё больше и больше втягивается в эту религию, Петроний не отворачивался от него, всегда старался помочь. Как-то приходилось ему беседовать и с апостолом Павлом. Павел утверждал, что за мнимым благополучием греха стоит злая расплата, что этот город забыл, что такое любовь и верность, здесь даже богатые родители часто отдают родных детей в другие семьи на воспитание, верных жён почти и не встретишь, что богатство и роскошь—это иллюзия:
—Ты богат, но ты не знаешь, не прикажут ли тебе завтра расстаться с твоим богатством; ты молод, но возможно, завтра тебе придёться умереть; ты любишь, но измена подстерегает тебя; тебе нравятся виллы и статуи, но завтра тебя могут изгнать в пустыни Пандатерии; у тебя тысячи слуг, но завтра эти слуги могут пустить тебе кровь. И если это верно, то как же вы можете быть спокойны, счастливы, и жить в радости? А я вот проповедую учение, которое велит владыкам любить подданных, господам—любить рабов, рабам—служить из любви, всем поступать справедливо и милосердно, а в конце сулит блаженство вечное, и, как море, безбрежное. Как же ты, Петроний, можешь говорить, что такое учение портит жизнь, когда оно её исправляет, и ты сам был бы во сто крат счастливее и увереннее, если это учение овладело миром так, как ваше Римское государство.
Петроний ответил тогда:
—Это не для меня.
И, притворившись, что захотел спать, удалился, сказав на прощание:
—Предпочитаю твоему учению мою Эвнику(любимую девушку, бывшую рабыню), иудей, но я бы не хотел бы состязаться с тобой на трибуне.
Для Петрония это была высшая похвала собеседнику.
Между тем всё труднее и труднее было переносить выходки сумасбродного тирана Нерона, возомнившего себя гениальным поэтом, актёром и музыкантом. Совсем невмоготу стало, когда этот "гений" приказал поджечь город, чтобы его посетило вдохновение. Когда полыхал пожар, Нерон, декламировал очередную поэму. А когда возмущение народа стало угрожать его безопасности, принцепс свалил вину на христиан.
Петроний в это время желал лишь одного: спасти Виниция. Он сказал Нерону, что если он и собрался сжечь Рим, то и должен остаться в истории как Нерон-бог, который сжёг Рим, ибо был на земле могущественным, как Зевс на Олимпе, а не сваливать вину на невиновных. Это могло иметь тяжкие последствия для Петрония, потому что Нерон был мстителен и злопамятен.
Нерон устроил грандиозное представление из убийств христиан. Жаждущую крови толпу в конце уже тошнило от обилия зверств и жестокости. Люди наконец-то засомневались в том, что это христиане подожгли город, тем более убивали и младенцев, и стариков, которые ну никак не могли ничего поджечь.
Когда христиан бросали к зверям и гладиаторам, кто-то из августиан сказал:
—Глупцы, они даже не защищаются.
Петроний возразил:
—Не только защищаются, но и побеждают. Они умирают не так, как обычные преступники. Они умирают так, как будто преступники мы с вами и весь римский народ.
Многие тогда согласились с ним.
В последнем своём письме к Вицинию Петроний писал:
"Я не предполагал, что двое влюблённых могут помнить о ком-то третьем, тем паче находящемся очень далеко. А вы не только не забыли меня, но уговариваете приехать на Сицилию, готовые поделиться вашим хлебом, и вашим Христом, который, как ты пишешь, так щедро одаряет вас счастьем...
...Вопрос Павла из Тарса я помню, и согласен, что, если бы, к примеру, Агенобарб(Меднобородый, прозвище Нерона) жил согласно учению Христа, у меня, возможно, нашлось бы время съездить к вам на Сицилию...
...Истина обитает на горных вершинах так высоко, что самим богам не удаётся её узреть с вершины Олимпа. Тебе кажется, что ваш Олимп ещё выше, и стоя на нём, ты мне кричишь: "Взойди, и ты увидишь такие пейзажи, каких до сих пор не видывал!" Возможно. Но я отвечаю тебе: "Друг мой, у меня нет ног!"
Нет, счастливый друг царевны-зари! Ваше учение не для меня! Мне любить вифинцев, которые носят мои носилки, египтян, отапливающих мои бани, Агенобарба и Тигеллина (подхалим Нерона)?
...И если бы я захотел идти туда, куда ты меня зовёшь, я не могу. А так как я и не хочу, то дважды не могу. Ты, как Павел из Тарса, веришь, что когда-нибудь по ту сторону Стикса, на полях Елисейских, вы увидите вашего Христа. Превосходно! Тогда пусть он сам тебе скажет, принял бы он меня с моими геммами, с моей мурринской чашей, и с изданиями Сосиев, и с моей Златоволосой(Эвникой). При мысли об этом, дорогой мой, меня разбирает смех—ведь даже Павел из Тарса говорил мне, что ради Христа надо отказаться от венков из роз, от пиров и наслаждений
Правда, взамен он сулил мне другое счастье, но я ему возразил, что для этого другого я слишком стар и что глаза мои всегда будут любоваться розами и запах фиалок также будет мне всегда приятней, чем вонь грязного "ближнего" из Субуры."
После написания этого письма Петроний закатил пир для своих знакомых. Здесь было весело, как никогда не бывало на пирах во дворце Нерона. Ведь никто не боялся проронить неосторожное слово, гости буквально наслаждались вином, кушаньями и обстановкой. В конце вечера Петроний подарил гостям драгоценные подарки: каждый гость удостоился того золотого кубка, из которого он пил. После этого он зачитал гостям обращение к Нерону, из которого я хочу выделить такие строки:
"Жизнь, дорогой мой—это огромная сокровищница, и из этой сокровищницы я умел выбирать самые чудесные драгоцености. Но есть в жизни и такие вещи, которые я долее сносить не в силах. О, прошу тебя, не подумай, что мне мерзит то, что ты убил мать, жену и брата, что ты сжёг Рим и отправил в Эреб всех порядочных людей в твоём государстве. Нет, любезный правнук Хроноса. Смерть—удел человеческого стада, а от тебя ничего иного и ожидать нельзя было. Но ещё долгие, долгие годы терзать себе уши твоим пением, видеть твои домициевские тонкие ноги, дёргающиеся в пиррейской пляске, слушать твою игру, твою декламацию и твои вирши, о жалкий провинциальный поэт,—вот что стало мне невмоготу и пробудило желание умереть".
Гости всё поняли. И про неслыханную щедрость, и про веселый пир, и про дерзкое письмо. Чтобы написать такое письмо, надо быть готовым к смерти. Петроний вскрыл себе вены. Вскрыла себе вены и его возлюбленная Эвника. Когда замолкли последние звуки музыки, он в последний раз обратился к присутствующим:
—Друзья, признайтесь, что вместе с нами погибает...
Закочить он не смог—рука последним движением обняла Эвнику, голова откинулась на изголовье, и он скончался.
Однако гости, глядя на эти два мраморно-белых тела, подобных дивным статуям, поняли его мысль—да, с ними погибало то единственное, что ещё оставалось у их мира: поэзия и красота.
Хилон Хилонид.
Хилон Хилонид—мошенник, аферист и лгун, выдающий себя за философа. Я бы не написал о нём ни строчки, но зацепил этот персонаж не хуже предыдущих, об этом вы узнаете далее. Мы уже говорили о нём, что его наняли для поиска Лигии, и что он даже преуспел в этом деле, но ему мешал один давний знакомец, с которым он когда-то обошёлся весьма скверно: продал в рабство его детей и жену, а самого оставил умирать. Он и сейчас собрался решить дело радикально: подговорил здоровяка Урса убить иуду, который предал всё христианское сообщество. Под иудой он подразумевал Главка, своего старого знакомца. Но всё раскрылось, Урсу объяснили, что его провели, Главк узнал Хилона, и туго бы тому пришлось, если бы не вмешательство апостола Петра. Он увещевал присутствовавших проявить милосердие. Особенно обидно для Хилона было то, что Виниций, с которым они пришли в дом христиан, сказал, чтобы его прибили и закопали в саду. Позже Хилон сказал Виницию, что может проследить, когда Лигия останется одна. Останется только окружить дом и похитить её. Это было большое искушение. Но Виниций решил больше ничего не делать наперекор воле Лигии:
—Я не сделаю того, что ты мне советуешь. Но чтобы ты не ушёл без заслуженной награды, я велю дать тебе триста розог в моём эргастуле.
После этой расправы бродячий философ затаил злобу, и его час настал, когда Нерон, решил свалить вину за пожар в Риме на христиан. Тут то он и появился,и поведал Нерону о "злых намерениях" христиан:
"—Прослышав о христианах, я почитал, что это какая-то новая школа, в которой я смогу приобрести несколько зёрен истины, и, на свою беду, познакомился с ними. Первым христианином, с которым меня свела судьба, был Главк, лекарь из Неаполиса. От него-то я узнал со временем, что они почитают некоего Хрестоса, который им обещал истребить всех людей и уничтожить все города на земле, ежели они помогут в истреблении потомков Девкалиона. Потому-то, государь, они ненавидят людей, потому отравляют источники, потому на сборищах изрыгают проклятия Риму и всем храмам, в которых воздаётся честь нашим богам."
После этого бедный бродяга и проходимец взлетел на недосягаемую высоту. Он стал патрицием и августинианом! Но вместо благ и наслаждений это вдруг обернулось наказанием и пыткой.
Августинианы подшучивали над выскочкой, на что новоиспечённый патриций отвечал остроумно и зло, но на реплику Петрония он не нашёлся, что ответить:
—Всё это прекрасно, философ, но лишь в одном ты сделал ошибку: боги создали тебя мелким воришкой, а ты лезешь в демоны, и этого тебе не выдержать!
—Выдержу!—немного помолчав, сказал Хилон через силу.
Но, когда начались первые казни христиан, ему стало плохо, он упал в обморок. А убийства продолжались. Христиан убивали гладиаторы, терзали дикие звери, их сбрасывали с высоты, обыгрывая историю Дедала и Икара. Патриции смеялись над малодушным греком, боящимся открыть глаза. В итоге Хилон поседел и перестал спать. Он говорил, что впереди тьма, и смерть идёт к нему.
И вот дело дошло до человеческих факелов, и в одном несчастном Хилон вдруг узнал Главка. При виде его он скорчился, извиваясь, как раненая змея, и издал вопль, похожий на карканье вороны:
—Главк! Главк!
И в самом деле, это был Главк. Несчастный был ещё жив. Он в последний раз смотрел на своего губителя, который его предал, отнял жену, детей, подослал к нему убийц. А когда это было прощено, ещё раз предал в руки палачей. Хилон хотел убежать, но ноги были как будто свинцовые. Из него как будто лезло что-то на волю, он сыт по горло всеми этими муками и кровью. Внезапно он зашатался и вскричал страшным голосом:
—Главк! Во имя Христа! Прости!
И оттуда, с верхушки столба, послышался голос, похожий на стон:
—Прошаю!
И после этого столб, к которому был привязан Главк, озарился каким-то белым, чистым светом. Хилон поднялся с земли, обернулся к толпе, и подняв вверх правую руку, закричал во всю мощь, чтобы слышали все:
—Народ римский! Клянусь смертью своей, что здесь погибают невинные, а поджигатель—вот он!—и указал на Нерона.
Когда всё кончилось, Хилон бродил по пепелищу, встретил апостола Павла, который его окрестил, сказав, что милосердие Христа бесконечно, надо только раскаяться в грехах, подобно разбойнику, умершему вместе с Христом.
Хилону вырвали язык, распяли на кресте, и выпустили медведя, чтобы он его разорвал, но медведь не притронулся к философу, и он умер, как настоящий мученик, с просветлённым лицом.
Урс.
Простой скромный доверчивый парень. Добровольный телохранитель Лигии. Когда понял, что Виниций искренне любит Лигию, стал называть его господином. В нашу подборку попал благодаря своему невероятному подвигу. Дело в том, что Лигия находилась в тюрьме, и только лихорадка, которую она там подхватила, спасла её от мучительной смерти на арене вместе с другими мучениками. Петроний попросил Нерона отпустить её из тюрьмы, но Нерон, как всегда, сделал всё по-своему.
В одном из кровавых представлений на арену выпустили Урса. Его, как мы помним, можно с полным правом назвать самым сильным человеком в мире, ведь он легко раздавил чемпиона Кротона, но Урс мечтал умереть смиренно, на кресте, он боялся, что против него выпустят диких зверей, он не сможет усмирить свою варварскую охотничью натуру, и будет рвать их, как закоренелый язычник. Зрители были в восторге, они уже знали, что это победитель Кротона, и никогда не видели такого великана.
Урс решил помолиться. Он встал на колени и поднял глаза к звёздам, мерцающим через отверстие в кровле цирка. Зрителям это не понравилось. Им уже надоели христианские мученики, умирающие как овцы, и конечно, все закричали и засвистели,выражая своё недовольство. Однако крики и свист стихли, так как никто не знал, что ждёт этого великана, захочет ли он обороняться, когда встретит смерть лицом к лицу.
Долго ждать не пришлось. Внезапно раздались оглушительные звуки медных труб, решётка напротив императорского подиума отворилась, и на арену выбежал чудовищно огромный германский тур, с привязанной к его голове обнажённой женщиной. На трибуне заорал Виниций:
—Лигия! Лигия!
Он скорчился, как от сильной боли, и стал повторять:
—Верую! Верую! Христос! Чуда!
Он не заметил даже, что Петроний набросил ему на голову край тоги. Весь мир для него висел сейчас на голове тура. Он только шептал:
—Верую! Верую! Верую!
Трибуны притихли. На арене творилось что-то необычное. Урс, этот смиренный, готовый на смерть лигиец , увидев свою царевну на рогах у дикого животного, вскочил, как ошпаренный и побежал навстречу разъяренному туру. В мгновение ока он очутился возле беснующегося животного и схватил его за рога.
Зрители затаили дыхание. Тишина была такая, что было слышно, как пролетает муха. Люди не верили своим глазам. Урс держал дикого быка за рога. Его ноги по щиколотку погрузились в песок, спина выгнулась, как натянутый лук, голова ушла в плечи, мышцы вздулись так, что кожа едва не лопалась от напора, но бык не мог сдвинуться с места. Это напоминало картину о подвигах Геракла. Тур тоже врылся ногами в песок. его косматое туловище тоже выгнулось, и напоминало шар. Зрители встали. Для них перестало существовать всё, что находилось за пределами этой арены. Урс стал для них полубогом, достойным поклонения и статуй. Сам император встал. Он сам подготовил это зрелище с издёвкой: "Пусть-ка этот кротоноубийца одолеет тура, которого я ему выберу", а теперь в изумлении глядел на сцену, не веря своим глазам.
А человек и животное стояли в чудовищном напряжении, всё стояли, будто вкопанные в землю.
А потом на арене раздалось глухое, похожее на стон мычание. Людям казалось, что они видят сон, но вот уродливая голова тура в железных руках варвара стала сворачиваться набок. Лицо лигийца, его шея и плечи побагровели, спина изогнулась ещё более. Видно было, что его сверхчеловеческих сил хватит ненадолго.
Ещё более хриплое, стонущее и глухое мычание тура смешалось со свистящим дыханием лёгких великана. Голова животного всё больше клонилась в сторону, из пасти вывалился длинный, весь в пене язык. Ещё минута, и до слуха сидевших поближе донёсся хруст ломающихся костей, после чего тур свалился наземь со свёрнутой шеей.
Тогда великан в мгновенье ока сорвал верёвки с его рогов, и, взяв девушку на руки, часто задышал, переведя дух.
Амфитеатр неистовствовал. Никогда ещё никто не вызывал такого восторга. Стены здания дрожали от криков десятков тысяч людей. Великан стал любимцем толпы, чтившей физическую силу. Так Урс спас Лигию от неминуемой смерти, хотя он сам считал, что это целиком заслуга Христа.
Как по мне, бык, изображённый на иллюстрации, мелковат, на его голове не могла уместиться девушка. Тур—огромный зверь, побольше зубра. Но более близкой к тексту иллюстрации не нашёл, к сожалению.
Апостол Пётр.
В книге часто появляются новозаветные персонажи, апостолы Пётр и Павел, которые не нуждаются в представлении. Это отцы христианской церкви, добрые народные учителя. В нашу подборку я вставил именно апостола Петра, с которым произошёл случай, который дал название этому роману. Но всему своё время. После чудесного спасения Лигии, Пётр заходил в дом Виниция, где Виниций и Лигия бросились обнимать его ноги, а он с горестью думал, как мало осталось овец в стаде, которое препоручил ему Христос. Когда Виниций сказал ему:
—Отче, это ради тебя Господь отдал её мне!,—апостол ответил:
—Он возвратил её ради веры твоей, и ради того, чтобы не все уста, прославляющие имя его, умолкли!
И в этот миг он думал о тысячах детей своих, растерзанных дикими зверями, о крестах, густо ощетинившихся на аренах, о огненных столбах, и в голосе его звучала великая скорбь.
Сердца Лигии и Виниция сжимались при виде апостола, постаревшего и высохшего от горя. Виниций предложил ему уехать с ними в Сицилию, апостол отказался, он не мог бросить тех, кто ещё остался.
Между тем, у одного вольноотпущенника императора, который оказался христианином, при обыске нашли послания апостолов Петра и Павла из Тарса, а также Иакова, Иуды и Иоанна. Петра и Павла теперь было велено разыскать и схватить любой ценой—с их смертью, надеялись, будут вырваны все корни ненавистной секты. Сам император приказал, чтобы через три дня Пётр и Павел из Тарса были в Мамертинской тюрьме, и отряды преторианцев принялись обыскивать дома. Виниций придумал план, как спасти учителя. Для этого он должен выйти из Рима к Альбанской горе где его встретят и повезут в Анций, откуда на корабле они с Виницием и Лигией отправятся в Сицилию.
Христиане с радостью выслушали Виниция, и принялись уговаривать апостола. Петр колебался, потому что в душе его поселилось сомнение. От церкви не осталось ничего, кроме воспоминаний, мук и смерти.
"Господи! Что мне делать? Как здесь остаться? И как мне, немощному старику, бороться с несметной ратью злого духа, которому ты разрешил владеть и побеждать?"
За тридцать четыре года, прошедшие со дня гибели его Господа, он не знал отдыха, с посохом в руках разносил благую весть. В странствиях иссякли силы, и вот, наконец, когда в главном городе мира он утвердил дело Учителя, ненависть испепелила всё своим огненным дыханием, и снова надо начинать борьбу. И какую борьбу! На одной стороне император, сенат, народ, легионы, бесчетные крепости, необъятные земли, могущество, которого глаза человеческие не видели, а на другой он, согбенный годами и трудом, настолько дряхлый, что трясущиеся руки уже едва удерживают дорожный посох. И порою он говорил себе, что не ему меряться силами с императором Рима, и что это дело может совершить лишь сам Христос.
Христиане говорили:
—Отче, Спаситель велел тебе пасти овец, но их здесь нет, и завтра тоже не будет, но ты иди туда, где ещё сможешь их найти. Живо ещё слово Божие в Иерусалиме, Антиохии, Эфесе, да во многих других городах. Что ты добьёшься, оставшись в Риме? Гибелью своей лишь умножишь торжество Зверя. Ты—камень, на котором воздвигнута церковь Божия. Не дай антихристу победить и не возвращайся сюда, пока Господь не сокрушит пролившего невинную кровь.
—Взгляни на наши слёзы,—вторили другие.
Петр вытер слёзы, поднялся и промолвил:
—Да будет прославлено имя Господне и да свершится воля Его!
На следующее утро Пётр со своим молодым спутником Назарием был уже в пути. Утренняя заря осветила Альбанские горы. Дорога была пустынна, было ещё совсем рано. Деревянные сандалии путников гулко стучали по каменным плитам, которыми дорога была вымощена до самых гор.
Странное явление почудилось апостолу. Как будто солнце, вместо того, чтобы подняться к небу, спускается с гор и катится по дороге.
—Видишь это сияние—вон оно, приближается к нам?—спросил Пётр у своего спутника.
—Я ничего не вижу,—ответил Назарий.
Через минуту Пётр, приставив к глазам ладонь, сказал:
—К нам идёт кто-то, весь в солнечном сиянии.
Но Назарий видел только, что деревья вдали колышутся, как будто их кто-то тряхнул, и всё шире разливается по равнине свет.
—Отче, что с тобой?—тревожно спросил юноша.
Дорожный посох высколзнул из рук Петра, глаза были устремлены вперёд, на лице были узумление, радость, восторг. Внезапно он бросился на колени, прлстирая руки, и из уст его вырвался голос:
—Христос! Христос!
И он приник головой к земле, будто целовал чьи-то ноги. Петр долго молчал, потом, плача, спросил:
—Quo vadis, Domine? (Куда идёшь, Господи?)
Назарий ничего не услышал, но до Петра донёсся грустный ласковый голос:
—Раз ты оставляешь народ мой, я иду в Рим, на новое распятие.
Пётр долго лежал на земле, Назарий даже испугался, что он в обмороке, или умер, но вот он встал, дрожащими руками поднял посох, и повернул обратно к холмам города. Юноша повторил, как эхо:
—Quo vadis, Domine?
—В Рим.
Христиане с изумлением и тревогой встретили апостола. На все вопросы он радостно отвечал:
—Я видел Господа!
С этого дня он каждый день ходил на кладбище в Остриан чтобы проповедывать и крестить всех желающих. А желающих было очень много. Люди устали от ненависти, рабства, хотели счастья и любви, хотели Бога, который любил бы их.
И Пётр понял, что никакие легионы не победят истину, понял, зачем Господь повернул его на пути: город гордыни, злодеяний и разврата теперь превращался в его, Петра, город, откуда множилась его власть над телами и душами людей.
Но пришёл срок для обоих апостолов. Но и даже в Мамертинской тюрьме Петру удалось окрестить своих стражей, воинов Процесса и Мартиниана.
В назначенное время настал час казни. Дряхлого старика подвергли положенной по закону порке, а на другой день повели за городскую стену, на Ватиканский холм, где ему предстояла казнь на кресте. Солдаты дивились собравшейся перед тюрьмой толпе. По их понятиям, смерть простолюдина, притом чужеземца, не должна вызвать такого интереса. Денёк выдался погожий. Ради преклонных лет Петру разрешили не нести крест, и он шёл налегке. Лицо старца сияло такой радостью, что казалось, что он не идёт на смерть, а совершает триумфальное шествие. Солдат беспокоила собравшаяся огромная толпа, но эти люди вели себя спокойно. Вокруг слышались возгласы:
—Смотрите, Пётр идёт к Господу!
Про муки и смерть никто не упоминал, как будто их и не было. Скромный рыбак теперь был похож на монарха, окружённого солдатами и подданными. Люди понимали, что со времён смерти на Голгофе не было ничего более величетвенного. Как та смерть искупила грехи человечества, так эта искупит грехи Рима.
В это же время другой отряд солдат вёл по Остийской дороге Павла из Тарса к месту, где находился источник Сальвия, и за ним тоже шла большая толпа, им обращенных, среди которых он узнавал близких ему людей, он останавливался, и разговаривал с ними, ему, как римскому гражданину, это было позволительно. Когда привели его до места, он начал молиться. Закончив молитву, он, с сознанием хорошо выполненной работы, повторил записанные им ранее слова:
"Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил. А теперь мне готовится венец правды."
На этом, друзья, я, с вашего позволения завершу своё повествование. Ну и, наконец, надо бы сказать, что в этом романе не так. Вам не показалось странным, что в таком, с исторической точки зрения безукоризненном романе, бросается в глаза эпизод когда Пётр обращается к Христу по-латыни? Два земляка галилеянина должны разговаривать по-арамейски, ну на худой конец, на языке повествования романа, но чтобы латынь? Может, Пётр так сказал, чтобы было понятно Назарию? На самом деле это как бы печать католицизма. Автор-католик подчёркивает принадлежность к западной церкви. Поэтому первые русские переводы этой повести были изменены с оригинального названия "Quo vadis" на церковнославянское "Камо грядеши" или русское "Куда идешь". Сейчас в русском переводе встречаются все варианты названия, включая и "Quo vadis". И, да, прочитайте эту книгу. Мой спойлер жалкое подобие этого романа.
До свидания друзья. До встречи на канале. Не болейте, берегите себя и близких. Про лайки тоже не забывайте.
