Предыдущую главу можно прочитать здесь
Купить книгу "Козлиха" на Ridero
ПЕТЕЛИНО
Чтобы навестить маму, взяли дедушкину машину. Это было странно, потому что дедушка никогда раньше ее не давал. Белый, приятно пахнувший бензином «Москвич» был для деда предметом поклонения, самой важной вещью в жизни, которую нельзя доверить пьянице-сынку. Так думала Сашка и была поражена тем, что болезнь мамы что-то изменила. Вообще, в ней было много странного: маму положили не в городскую больницу, а в какую-то под Тулой, в неизвестном Петелино. И почему-то целую неделю ее нельзя было навещать. Хотя девчонки легко с этим смирились, даже повеселели от того, что папа рано приходил с работы, варил невкусные мучные супы, а однажды даже испек жесткий, несъедобный маковый рулет. Все это он старательно готовил по старой кулинарной книге, которой мама никогда не пользовалась. Он смешил Анюту и Танюшку, превращая готовку в игру. «Чтобы сделать антрекот, нам понадобится кот» или «Я – не козел, я траву не ем. Бе-е-е-е». Девчонки ели с удовольствием и его супы, и все остальное —несъедобное, но смешное. Мама никогда так не делала, она быстро готовила, быстро убиралась, и вообще, все делала быстро, но у нее никогда не оставалось времени, чтобы с ними поиграть. Тем не менее, Сашке мама казалась совершенством. Когда она шла с остановки, куда привозил всех рабочий автобус, а Сашка, гуляя во дворе, замечала ее, то неизменно испытывала острое, пронзающее умиление.
Маленькая, стройная, будто прозрачная в неверном свете вечернего солнца, в своем узком джинсовом платье, которое очень шло ей, в больших очках, делавших ее похожей на стрекозу — издали мама казалась сотканной из чего-то эфемерного, сказочного. И все внутри Сашки ликовало и радовалось — мама идет. Легкие белокурые волосы и танцующая, мягкая походка — Сашка считала ее самой красивой женщиной в мире.
Дома мама менялась, становясь привычной, раздражительной от усталости. Ее качества как бы перетекали в окружающую обстановку: на кухне становилось уютно и чисто, аппетитно пахло ужином, хотелось сидеть за столом и рассказать ей о проблемах, которые казались непреодолимыми. Но мама говорила: «Послушай, это такие мелочи. Пустяки. Не стоит тратить на это нервы», — и все действительно оказывалось пустяками, незначительными препятствиями, которые можно перешагнуть и жить дальше. И теперь, когда мамы не было, Сашка скучала. Но старалась подыгрывать папе, чтобы не разнюнивались Анюта с Танюшкой, каждый вечер канючившие: «Когда вернется мама, когда мы поедем к ней?»
К концу второй недели отцу надоело играть в хозяйку, он вернулся к привычному образу жизни. И девчонки ели гречневую и пшенную кашу, которую варила уже Сашка. Наконец, папа сказал, что в выходные они поедут навестить маму. И Сашка еще в пятницу испекла торт, который они теперь везли с собой в обувной коробке.
По дороге девчонки спали, навалившись на Сашу, и едва слышно сопели во сне. В их дыхании приятный детский запах смешивался с легкой вонью плохо чищенных зубов.
«Если маму сегодня не выпишут, — думала Саша, разглядывая по дороге унылые и бескрайние поля, — придется мне всем одежду стирать и гладить, мелким носить уже нечего». Стирка в доме была целым событием. Нужно было вывалить из корзины всю грязную одежду на пол, рассортировать по цветам, а потом долго крутить в стиральной машине «Сибирь» сначала на стирке, потом, переложив в центрифугу, на отжиме. А после полоскать в ванной в холодной воде. И повсюду лилась вода, а машинка билась током, и нужно было следить, чтобы сестры не зашли в ванную босиком, да и самой не наступить в лужу. Много суеты, нервов, усилий. Нет, Саша это не любила! Она любила сидеть в кресле или лежать на втором этаже двухъярусной кровати с книгой. Сашка обожала читать. По школьной программе она дочитала Шолохова «Тихий дон» и теперь для себя читала «Графа Монте-Кристо». Впрочем, в последнее время ее увлекала эротическая литература. Одну из таких книжонок — на серой бумаге, с плохо пропечатанными картинками голых женщин с томно приоткрытыми ртами — подсунул ей Слямзя. И теперь Сашка с волнением думала о том, как вернется и будет ее читать.
Со Слямзей они встречались уже неделю, каждый вечер пили у Фадея, а потом подолгу целовались в подъезде или на лавочке, если на улице было тепло. Все это время Сашка прожила в каком-то сладостном мутном угаре. Ему не было выхода, и не было от него избавления. На нее вдруг обрушилось незнакомое раньше чувство страсти. Оно не было направлено ни на кого конкретно. Просто Слямзя в ней его включил. И теперь, вместо геометрии или истории, на уроках ее занимали фантазии о разных, в основном — выдуманных, — мужчинах. Представлять настоящих — того же Слямзина, который все больше казался Сашке жалким глупым пьянчужкой, — она не могла, потому что вместо эротических включались совсем другие переживания. Да и скучно становилось со Слямзей. Даже целоваться или позволять трогать себя Сашке надоело. А зайти дальше она не могла из принципиальных соображений: первый раз обязательно нужно по любви!
Они подъехали к трехэтажному особняку с облезлой, местами отвалившейся штукатуркой, оголившей красный кирпич. На воротах Саша успела прочесть табличку: «ГУЗ. Тульская областная психиатрическая больница № 1».
— Пап, а мама че, в психушке лежит?! — с изумлением спросила она.
— Не отвлекай меня, — папа делал вид, что занят. Он энергично выворачивал руль, и машина петляла по засыпанным яркими кленовыми листьями тротуарам. Саша поняла — он не хочет об этом говорить.
— Я пойду, узнаю. Вы пока посидите, — и он, как всегда не рассчитав, сильно хлопнул дверью. Девчонки проснулись, начали потягиваться, кряхтеть:
— Мы приехали?
— А где мама? — спросила Танюшка.
— Сейчас папа вернется, и мы все к ней пойдем, — сказала Саша.
— Я хочу писать, — канючила Танюшка.
— А есть че-нибудь поесть? — спросила Анюта.
— Сейчас, — в сумке, лежащей в ногах, Саша нашарила бутерброды с подсолнечным маслом и сахаром, которые приготовила в дорогу.
Они опоздали, время для посещений закончилось полчаса назад, но папа как-то договорился, и их пустили. Они поднимались по лестнице, потом шли по узкому белому коридору.
— Мама, — в один голос закричали Анюта и Танюшка и побежали вперед. За ними следовали Сашка и отец.
Мама сидела на кушетке возле окна. У Сашки вдруг защемило сердце. Против света был виден лишь мамин силуэт, знакомый, трогательно-хрупкий, но какой-то другой, будто лишенный чего-то маминого. Она казалась окаменевшей и отрешенной от всего.
Мама обняла девчонок: примостившись с двух сторон, они прижались к ней и затихли.
— Привет, мамульчик! — подошла Саша, наклонилась и поцеловала ее в пахнущую лекарствами щеку. — Как ты тут?
Мама равнодушно улыбнулась.
— Ничего, хорошо, — говорила она медленно и вяло.
— Мам, а что с тобой? — спросила Саша.
— Все нормально.
Саша села перед ней на корточки и взяла за руки.
— Что это? — спросила она, глядя на перебинтованные запястья обеих рук.
— Это? — мама растерянно посмотрела на Сашу. В лице ее удивление вдруг сменилось испугом, будто она что-то вспомнила. Губы ее сжались, подбородок задрожал.
— Мамочка, мамульчик! Только не плачь! — Саша обняла колени матери.
— Не плачь, мамочка, не плачь, — заныли Анюта с Танюшкой.
— Я не буду. Не буду. Я уже успокоилась, — мама снова окаменела и стала медленно покачиваться взад-вперед. — Как у вас дела? Как в школе?
— У меня хорошо, — сказал Аня.
— Я по природоведению получила пятерку. За гербарий, — похвасталась Танюшка.
— Не волнуйся, мам, мы нормально. Ты только поскорее выздоравливай, — голос Сашкин дрогнул, выдавая подступающие слезы. Сашка не ожидала, что с мамой все так серьезно. Вся ее обычная живость куда-то делась, перед ними будто сидела безвольная, заводная кукла.
К ним подошла высокая сухая женщина в белом халате:
— Хватит на сегодня, — строго сказала она. — Ее нельзя беспокоить.
— Вы идите, я догоню, — тихо проронил папа.
На обратном пути Саша думала только о маме. Что с ней произошло? Неужели это он довел ее?
Сашка помнила тот случай, около года назад, который напугал ее и оставил в памяти болезненный и незаживающий рубец. Отец тогда бухал так, что совершенно потерял человеческий облик. Он приходил ночью, когда Сашка и сестры уже спали, и снова уходил вечером. Бывало, он шел на смену, а возвращался через несколько дней. Мама стала напряженной и замкнутой, делая что-то по дому, она превозмогала себя, то и дело застывая с таким скорбным лицом, будто обдумывала тяжелую и болезненную мысль. Она была так сосредоточена на ней, что любая Сашкина просьба или вопрос вызывали у нее раздражение.
Тем утром они проснулись одни в квартире. Отсутствие отца не было чем-то необычным, но исчезновение мамы испугало их. На столе лежала записка: «Молоко в холодильнике. Каша на плите. Я поживу у тети Тани». Сашку схватило за горло болезненное предчувствие. Что это значит: «поживу у тети Тани?» Сашка собралась и отправилась в первый дом на другом конце микрорайона, к маминой подруге.
Тетя Таня впустила ее в чрезмерно заставленную мебелью квартиру. Из комнаты выглянуло знакомое и в то же время чужое и страшное лицо. Обе скулы стекли вниз и раздулись, на опухшей переносице и под глазами расплылись сине-багровые пятна, алела ссадина на губе. Саша смотрела на мать и не верила своим глазам. Отец и раньше, бывало, давал матери оплеуху, но свою алкогольную ярость все же вымещал, хлопая дверью или ударяя кулаком по стене. Так сильно он избил ее впервые.
Сашка заплакала. Она обняла маму и не отпускала, не зная, что еще сделать или сказать.
— Пройдите на кухню! Не видишь, ей тяжело стоять, - тетя Таня подтолкнула Сашку в спину.
Сидя за кухонным столом, Сашка держала маму за руки. Мама не смотрела на Сашку, будто стесняясь, она опустила голову.
— Пусть у меня побудет. Пока этот успокоится. Вас же он не трогает?
Сашка отрицательно покачала головой.
— За едой будешь приходить. Вот, котлет вам нажарила, — тетя Таня поставила кастрюлю на стол и приоткрыла крышку. Резко пахнуло жаренным луком и лежалым мясом.
— Мам, за что он тебя избил? — спросила Сашка, и собственный голос показался ей незнакомым.
— Дура я, — мама коротко и виновато глянула на Сашку. — Нельзя к пьяному с разговором лезть.
Сашка ждала, что мама еще что-то добавит, как-то объяснит. Но она молчала.
— А где были мы?
— Спали, — спокойно сказала мама. Но что-то в Сашкином лице заставило ее продолжить: — Благодарю бога, что вы не проснулись. Если бы еще вы, не знаю… — и слезы заструились по ее опухшему лицу, а голубизна глаз стала такой пронзительной, что в груди у Сашки защемило.
Как же так, думала Сашка, — спала и ничего не слышала. Даже не проснулась, когда он ее бил. Чувство вины сжало Сашке горло, и, сдавливая ребра, пережало дыхание. После того раза Сашка приучала себя спать чутко. И вот опять не заметила, как с мамой произошло что-то ужасное, даже страшнее, чем в прошлый раз. И виноват он! Это его вина, что мама лежит в психушке, что такая заторможенная, неживая! Саше хотелось высказать ему все, и она, сжимая от ярости кулаки и челюсти, представляла, мысленно разговаривала с ним. «Мама могла умереть!» — с ужасом поняла Сашка, вспомнив ее запястья. Мысль эта причиняла такую непереносимую боль, что хотелось ударить со всей силы кулаком по стеклу машины, чтобы разбить его и порезаться. «Тогда… тогда, — сдерживая щиплющие в носу слезы, думала Сашка, — я бы тоже покончила с собой. Я бы не смогла жить без мамы!»
Продолжение здесь
***
Купить электронную книгу "Козлиха" на Ridero
Купить бумажную книгу на OZON
