I.
Застыли фигуры, монолитом и статью своей впечатляя, возбуждая и призывая к действию. Резные шахматные фигуры — тяжелые, мощные. По двум краям широкой шахматной доски. По одну строну, «за черных» — сидел Мастер. По другую, словно в попытке спрятаться за рядами «белых» — сидел я — маленький, беззащитный. Не способный на простейшую защиту от проникающих и режущих ударов «слонов», от обманных трюков «коня», и оборона моя рушилась не сколько от атак умудрённого противника, сколько от чувства бессилия и не желания сопротивляться.
Так я помню своё знакомство с миром удивительным. С миром, где шаги твои означали не продвижение куда-либо, но гибель фигур. Мира, где шаги твои (реальные и будущие) вычерчивали замысловатые линии — где пунктиром, где мыслью — и сливались в геометрические узоры. Шахматы — это не математика. Это поэзия линий и мысли.
Всегда я чувствую за плечом ряд фигур — молчаливо стоящих и ожидающих приказа. И ощущаю себя, среди сумятицы грязной осени — как на шахматной доске, что оставлена на мокрой скамейке. Под дождём и ветром. Но, влитым в монолитный строй фигур — беспощадных и осмысленных.
II.
Весна гудела: птицы, машины, люди. В кафе было несколько столиков, занят был один — у окна. На столике — шахматный поединок, остывающий кофе, скомканные и порванные в напряжении салфетки. И монолит дал трещину. Секундной слабости моей хватило, чтобы оборона была прорвана, пешки сдавались (окружённые, голодные и замерзшие), а исход поединка был предрешён. «Я уезжаю» — сказала она — «насовсем». И вышла — легко, словно не ей удался минутой назад сложнейший мат. Шах, а потом мат.
Вышел на улицу — любимый город глядел сверху вниз заботливо, поспешно зажигал фонари и окна. Когда боишься ночи — она наступает стремительно. Сыреют мысли и дожди начинают лить всё сильнее. И тут — озарение. Сквозь грязь, непогоду, тусклость окружающего мира — озарение. Я потерял тело! Оставил его — сидеть, допивать остывший кофе и дописывать стихи на салфетках. Тело оставил — а сам ушёл. По её следам.
III.
Поезд въезжал в большой город, чьи дома глядели на вновь прибывших презрительно и свысока. Было раннее утро. На столике у окна, меж чашек и пластиковых бутылочек, приютилась небольшая доска. По двум краям застыли фигуры — простенькие, легонькие, но готовые по приказу свыше ринуться в бой на незваного и нежданного противника. Сокрушая и полоня. Ибо никто в шахматах без боя не сдаётся. И я не сдамся.
(Михаил Чебунин).
