Во время последней неофициальной встречи злейших подруг Махидевран Султан прощает уже бывшую соперницу только для того, чтобы у той не успокоилась совесть. То есть, прощает весьма оригинально и лишь для будущих страданий. Какая-то тень досады мелькнула на челе Махидевран в тот момент, когда стало ясно, что страдать уже больная Хюррем будет не долго.
О переживаниях самой Махидевран речи нет, словно Мехмеда устранила не она. Эта тема уже затрагивалась в одной из статей.
Махидевран Султан всегда старалась спихнуть вину за свои ошибки на Хюррем. Это началось с ветхозаветных историй украденного ею самой кольца, избиения и отравления соперницы.
Речь не о том, кто из средневековых османских дам был хорошей, а кто плохой. Скорее о возрастной трансформации личности. По мере духовного роста Хюррем, ее соседка по гарему зависла в начальной стадии. Характер Махидевран не изменился. Весенний цветок остался в прежнем горшочке. Корневая система не развивалась, поэтому и не требовалась пересадка в более крупную емкость.
Султанша уже не ищет виноватых, она давно нашла главную виновницу всех бед в своей жизни, и ничего менять в своем мировоззрении не собирается.
Если вспомнить, с какой легкостью собственные ошибки объяснялись словами: «Я это сделала потому, что Хюррем…» и далее список открыт – сказала, посмотрела, прыгнула с крыши, наступила на мозоль и т.п. то многое становится понятным.
Хюррем стала для Махидевран удобным объяснением всех бед во дворце и за его пределами. Дальше уже можно было любое событие трактовать просто исходя из того, что Хюррем существует.
Это и наблюдалось с каждым появлением в кадре матери старшего наследника. К любому негативному событию она прицепом ставит Хюррем.
Как пример, история с низвержением Лютфи паши. Первое, что говорит Махидевран: «Козни Хюррем», и очень удивляется, когда ей пытаются объяснить, что к этому явлению Хюррем отношения не имеет. Не она уговорила пашу клеймить женские гениталии и рихтовать фасад супруги.
С такой же легкостью Махидевран забывала собственные проделки, ее мозг был так устроен. Султанше было легче жить в том плане, что от своих поступков ее не корячило от слова «совсем».
Мук совести у матери шехзаде Мустафы не наблюдается, все ее переживания связаны с лишением какого-то блага: любви Сулеймана, перевода сына в дальний санджак.
Связь с собственными грехами окончательно оборвалась на разбитом зеркале. Существовал некий предмет, ассоциировавшийся у Махидевран с тем, что грешить даже не плохо, а опасно. Все может вернуться в виде наказания. Зеркала грехов не стало, пропали и мысли султанши о дурных поступках и их последствиях. Незатейливый, но весьма удобный для жизни штемпсель на подкорке.
По мере старения мозг Махидевран Султан окончательно стер все нежелательные для нее события.
Поэтому в последнем разговоре с Хюррем, приехавшей проститься и простить друг друга, Махидевран и бровью не повела на слова: «А кого мне винить в смерти Мехмеда?»
Махидевран была старше Хюррем, утрата Мустафы ее сильно подкосила. Напрашивается вывод о том, что султанша могла не помнить, того, что она сотворила с Мехмедом.
Отсюда ее невозмутимо обличающий вид и полная уверенность в том, что, как обычно, виновата только Хюррем. Поэтому Махидевран и говорит о том, что ненавистная для нее женщина, не получив прощения, успокоилась бы.
Возраст в какой-то степени облегчает страдания Махидевран. Она продолжает оплакивать Мустафу и обличать врагов при каждом удобном случае, без сожаления о том, что и сама что-то делала не так.
Можно лишь посочувствовать пожилой женщине, которая упрямо твердит о том, что бережно сохранила ее память. Думать и анализировать свои поступки Махидевран Султан не могла по той причине, что забыла о них. Она жила в омуте своих страданий, слез о Мустафе и ожидания смертей Хюррем и Сулеймана.
