Временами читатели очень прямолинейно понимают книги, которые читают. Если какой-то персонаж является антагонистом (противником) главного героя — значит, он злодей. Но вот в XIX веке все стало не так и, к примеру, Дюма, с восторгом принял это новшество — ведь интересно изобразить антагониста достойным человеком.
Но бывает у Дюма еще интересней.
Казалось бы, персонаж совершил много ужасного. Он явный враг главных героев и при этом Дюма им любуется. Нравится он ему.
Спросите, кто же это?
Генрих де Гиз, сын Франсуа де Гиза, того самого, кого Дюма очень уважал.
Первый раз он появляется в первой главе романа "Королева Марго". И Дюма не жалеет красок для описания героя. Он молод, красив, величественен, он успел прославиться как воин, у него печальная судьба — отец умер у него на руках и, как с юного Ганнибала, взял с него клятву отомстить.
И отомстил — во время Варфоломеевской ночи. Ужасная сцена, особенно если учесть, что Колиньи оказался невиновен в смерти старшего Гиза и, умирая, проклял Генриха.
И при этом Дюма даже сочувствует своему герою. Действительно, так ли тот виноват, если ему с детства твердили о мести? Да и один из главных героев романа порезвился в Варфоломеевскую ночь ничуть не меньше, и у него не было таких оснований, как у Гиза, а мы ему сочувствуем, и многие проливают искренние слезы, читая о его казни.
Даже когда Гиз (вместе с Карлом IX, Генрихом Анжуйским и Генрихом Наваррским) попадает в смешное положение, Дюма сравнивает его с героями античности — Аяксом и Диомедом. В этом плане он единственный среди персонажей удостаивается такого внимания.
В романе же "Графиня де Монсоро" ситуация становится еще напряженнее. Гизы устраивают заговор против короля, организуют коронование Франсуа Анжуйского, которого тоже обманывают, а сами готовят корону для Генриха с помощью подложной родословной.
И что же?
Генрих должен радоваться замечательной родословной, а он печален — и причина печали свидетельствует о незаурядном характере:
— Да вы ловкач, мэтр Николя Давид, — сказал Меченый, рассматривая адвоката с восхищением, к которому примешивалась, однако, доля презрения.
<...>
— Неужели человек моей породы не может обойтись без подобных уловок? — пробормотал он. — Подумать только, что люди, прежде чем повиноваться, должны изучать пергаменты, вроде вот этого, а не судить о благородстве человека по блеску его глаз или его шпаги.
— Вы правы, Генрих, вы десять раз правы. И если бы судили только по лицу, то вы были бы королем среди королей, ибо говорят, что все другие принцы по сравнению с вами просто мужичье. Но для того, чтобы подняться на трон, существенно важное значение имеет, как уже сказал мэтр Николя Давид, хороший процесс, а чтобы выиграть его, надо, как сказали вы, чтобы герб нашего дома не уступал гербам, висящим над другими европейскими тронами.
И вот тут интересно сравнить Гиза с двумя другими Генрихами — королями Наварры и Франции. Генрих де Бурбон для всех Беарнец, деревенщина, но при этом он и принц крови — настоящий, в отличие от Гиза. Он нищ, у него не самые лучшие манеры, он не так смел, как Гиз и рядом с ним явно проигрывает. Но за него Судьба — Дюма это все время подчеркивает. Звезды, куры, все другие виды гадания выбирают его. Валуа вырождаются. Генрих де Бурбон деревенщина. И только Гиз величественен как истинный король. Вот только судьба не с ним — он вообще проклят. И Дюма наслаждается битвой человека против Судьбы. Битвой тем более героической, что она обречена.
Что бы не делали враги Беарнца, это приближает его к трону. Что бы не делали сторонники Валуа — это обращается против них и приближает к трону того же Беарнца.
Генрих де Гиз вершит свою судьбу сам.
И посмотрите, как описывает его Дюма во Фландрии в романе "Сорок Пять".
— Монсеньер!
В голосе этого человека, в той радости, которую он невольно проявил при выполнении своих скромных обязанностей, чувствовался весь восторг народа и все его доверие к тому, кого почтительно и безлично именовали «монсеньер».
Не успело отзвучать это слово, произнесенное дрожавшим от волнения голосом, как в зал вошел мужчина высокого роста, величественного вида, с головы до ног закутанный в плащ, который носил с неподражаемым изяществом.
<...>
— Ого-го! Храбрец вернулся вплавь, — сказал незнакомец, останавливая на моряке тот властный взгляд, которому немедленно покоряются и воин и слуга, ибо в нем одновременно чувствуется суровость и ласка.
— Да, монсеньер, да, — поспешно подтвердил моряк, — Шельда широка и притом быстра, монсеньор.
— Говори, Гоэс, говори, — продолжал неизвестный, хорошо знавший, какую милость он оказывал простому человеку, называя его по имени.
Он правильно рассчитал: с этой минуты, по видимому, он один стал существовать для Гоэса и к нему одному Гоэс обращался в дальнейшем, хотя был послан другим лицом и, следовательно, более всего этому лицу должен был дать отчет в своей миссии.
— Монсеньер, — начал матрос, — я взял самую маленькую свою лодчонку; назвав пароль, я миновал заграждение, образованное на Шельде нашими судами, и добрался до этих проклятых французов… Ах! Простите, монсеньер!
Гоэс осекся.
— Полно, полно, — с улыбкой сказал неизвестный, — я француз только наполовину — стало быть, и проклятие поразит меня только наполовину. — И он милостиво кивнул.
Оцените ситуацию, для этих людей Гиз проклятый француз и католик, но они забывают обо всем, очарованные его обаянием и смелостью мысли. Оцените и другой момент — Гиз изменяет своему знамени, но многие ли читатели вспоминают об этом, пораженные его талантом полководца?
Наверное, Дюма обидно было привести Гиза к поражению, так что роман "Сорок Пять" заканчивается смертью Франсуа Анжуйского. Смерть Гиза и его брата-кардинала остаются за пределами романа. Победа Беарнца тоже.
Трилогия начинается с Гиза (глава "Латинский язык герцога де Гиза" в романе "Королева Марго") и заканчивается им же — главой "Его светлость монсеньор герцог де Гиз" в романе "Сорок Пять". О смерти герцога Дюма пишет лишь в романе "Виконт де Бражелон", когда Гастон Орлеанский показывает своему племяннику-королю место, где был убит Гиз.
"В спину", — с презрением комментирует д'Артаньян.
Кстати, это неправда. В реальности Гиз получил удары в грудь, а среди участников убийства были и родственники д'Артаньяна.
Но что еще мог сделать для своего героя Дюма? Только дать понять, что такого исполина могли сразить лишь предательским ударом в спину. Пришлось поспорить с историей, но Дюма это никогда не смущало.
© Юлия Р. Белова
Путеводитель по каналу. Часть 1
