Дальстрой жил своими законами. И кто кем распоряжался, там было трудно разобраться. Заключенные, с которыми мне часто приходилось иметь дело на производстве, в цехе, или на стройке — меня уважали. Ни одной грубости за все пять лет работы в Дальстрое не слышала от них. Они даже как-то меня «узаконили», объявив мне, что я могу ходить когда угодно и куда угодно, меня никто не тронет. На всякий случай я все же в рукаве носила стальную логарифмическую линейку сантиметров так 35-40, сделанную для меня в мастерских одним умельцем. Линейкой пользовалась я и по назначению.
Однажды часов в 12 ночи я вынуждена была с работы уйти домой — очень болела голова. Вдруг чувствую, что крупными шагами меня сзади кто-то нагоняет, и почти поравнявшись, грозно приказывает: «Снимай шубу» (мою любимую ондатровую шубку). Я спокойно (мне показалось, что спокойно) отвечаю: «Забирай». Слышу хохот, а я уже сняла шубу и не оглядываясь бросила ему. Осталась без верхней одежды — на морозе. Это начальник автобазы узнал, что я ушла домой одна и послал провожатого, а тот меня разыграл.
Я уже говорила, что жизни в стенах лагеря я не знаю, но немного о жизни заключенных расскажу из рассказов самих бывших заключенных, которые жили на правах поселенцев. Охрана в лагерях не утруждала себя телесными наказаниями заключенных. Зачем? Когда за провинность можно было просто расстреливать людей или отсылать в другие лагеря с более тяжелыми условиями жизни и работы, где, как правило, человек мог прожить очень недолго (это оловянные рудники и другие места).
Встречала я свидетелей и таких наказаний, когда за провинность одного или нескольких, выстраивали всю казарму, заставляли их рассчитаться по номерам: первый, второй, и т.д. А потом каждого 10-го или 20-го или еще какого-нибудь, на глазах у всех — расстреливали, якобы всем в назидание. Убийство человека оформлялось протоколом, подтверждающим попытку к побегу.
Жизнь в лагерях была страшна и тем, что при неполноценном питании и страшных холодах, плохо одетые люди простужались, болели и часто умирали. Хоронили людей в неглубоких могилах, в вечной мерзлоте, где тела сохранялись без изменения годами. В лагерях для политзаключенных условия жизни были мягче, чем в общих лагерях. Поведение заключенных не давало поводов к применению жестоких наказаний. В других же лагерях, особенно в женских, часто были разборки среди самих заключенных, за что обязательно следовали наказания.
В нашем и соседних лагерях отбывали сроки наказания некоторые части власовцев. Интересно, что там, где были власовцы, в лагере, на производстве или на ремпункте — везде всегда был порядок. Даже поселки жили как-бы под их «крышей». С ворами и другими преступниками они расправлялись жестоко, но, пожалуй, справедливо. Наиболее жестокими были охранники предприятия. Это охранники, которые несли службу на вышках ограждения предприятия. Они часто стреляли, их меняли, но опять все повторялось.
Однажды, даже мы — договорники, работающие на предприятии, попали под обстрел с вышки когда шли на обед. Мы спрятались за домом. И один человек, который был внутри зоны, незамеченным забрался на вышку и разоружил стрелка. Это был шофер нашей автобазы (к сожалению, не помню фамилию этого человека, по-моему, настоящего героя). Вот что такое был шофер в Дальстрое. Это — как солдат на фронте. А может быть, им здесь на холоде еще и тяжелее было.
20 век в воспоминаниях моей бабушки. Начало здесь.
© «Следы памяти», Рахманова С.А. Москва, 2020 г., автор: Рахманова Вера Михайловна
