Закончено утомительное ожидание во Владивостокской пересылке с ее двухэтажными, обтянутыми кожзаменителем нарами, которые помнят еще зеков ГУЛАГа.
Там же за спиной остались игры с фрисби, когда летающими дисками служат пресные лепешки, отобранные у бухарских узбеков на стадионе пересылки.
Почти стерлось из памяти давление на барабанные перепонки во время проверки в барокамере.
Перестали вызывать сильное раздражение холодные и сырые утренники Приморья начала июня.
И даже стало привычным ощущение немытого вторую неделю тела.
Уже позади даже ворота учебки.
Ворота Учебного Отряда Подводного Плавания.
Осталось пройти последнюю медкомиссию перед отправкой в роту.
Практически – формальность.
За дни, прошедшие с момента прощания с гражданкой, это уже пятая или шестая медкомиссия.
Сбился со счета.
Но раз добрался до УОПП во Владике через всю страну, значит - годен для службы на подводной лодке.
Шансов уменьшить срок до двух лет уже нет.
Это окончательный приговор.
Прокурор прописал, а судья утвердил – три года.
Обжалованию не подлежит.
Надо получать удовольствие.
Блин.
И вот – четверть часа до бега по сопкам в казарму.
Терапевт выносит вердикт, что годен.
Хирург – годен.
Отоларинголог – годен.
Дерматовенеролог – аналогично!
Остался последний врач.
И тот – окулист.
Надеяться, что он…
Вернее, она. Ведь окулист – докторица лет двадцати семи с медовой копной волос на голове и в белом халате чуть выше колен. С конопушками на носу.
Просто смешно надеяться, что она найдет у без пяти минут подводника с абсолютным зрением нечто похожее на плоскостопие!
И даже если она найдет плоскостопие, чем это поможет будущему акустику? Дадут освобождение от участия в параде на День ВМФ или 7-го ноября? Не пошлют в подшефный колхоз убирать картошку?
И что?
Все равно потом отправят служить на подводную лодку!
Докторица долго смотрит в медкарте как зовут ее подзащитного, открывает свои уставшие, цвета морской волны глаза от бумаг, встает к плакату и просит назвать буквы, в которые обещает ткнуть указкой.
Я закрываю один глаз картонкой и читаю букварь по ее просьбе.
Мое зрение – двести процентов. Я даже вижу волоски в персиковом пушке на щеке докторицы.
Когда закончено со вторым глазом, она подзывает меня к себе, усаживает на стул, склоняется сама надо мной, заглядывая на дно глаз, и вдруг молвит:
- Ба...атенька, что-то у вас склера жОлтая. Отправляйтесь-ка немедленно в коридор и на скамеечке ждите.
Окулист спешно моет руки.
А остальных молодых бойцов гонят в роту.
Строем и пока без песни. Но - бегом.
Я оставлен один в прохладе и сумраке коридора.
В голове – шум.
Будто всплываю с глубины сто метров без акваланга.
В конце коридора вспыхивает свет и из него появляются коллеги докторицы.
Любезно приглашают меня вернуться в кабинет.
Коллегиально теребят личное дело.
Предлагают в сотый раз за последние дни раздеться.
По очереди заглядывают в глаза.
щЧупают живот и восторгаются увеличенной печенью.
Так и шо вы хотели от нее?
Под слезы и водку провожающих… Семь дней как оторван от мамки… Привезен через семь часовых поясов на другой конец страны… Все это время - питание в основном подкожным жЫром… Причем натощак...
А еще – барокамера!
Особенно – барокамера…
Какую печень вы теперь хотите видеть?!
Консилиуму светил Учебки от военно-медицинской науки для постановки окончательного диагноза не хватает самого малого - свежего анализа крови. Но решение, в любом случае, уже принято. Если у пациента болезнь Боткина, его в роту отправлять никак нельзя - опасно! Поэтому ему одна дорога – в заразный барак на Второй речке. Пусть тамошние коллеги с ним и занимаются, мы свое дело сделали.
Коллективный Пилат и заступница дева Мария!
С глаз долой, с сердца вон.
И будущий подводник послан на [censored] весь срок, отведенный для курса молодого бойца, в военно-морской госпиталь с рекомендацией «меньше пить и больше спать» ...
