Побеждённый Дмитрием Донским хан Мамай успел собрать новые силы и намерен был отомстить Москве. Но соперником ему явился хан Заяицкой (за рекой Яик, теперь Урал) или Синей Орды, Тохтамыш, который в юности, спасаясь от преследования своего родственника, нашел убежище у знаменитого Тамерлана, и впоследствии с его помощью сел на престол Синей Орды! Тохтамыш происходил из рода Джучидов (потомков старшего сына Чингисхана – Джучи), от старшего Батыева брата. Он не хотел признавать Сарайским ханом Мамая, завладевшего престолом не по праву, и воспользовался его поражением, чтобы сесть в Сарае. Собранные против Дмитрия силы Мамай должен был обратить на Тохтамыша. Но у Азовского моря на берегах Калки, когда-то видевшей первое поражение русских от татар, Мамай был разбит. Спасаясь от погони, он укрылся в Кафу (Феодосию), к своим прежним союзникам генуэзцам; но жители Кафы вероломно его убили, чтобы воспользоваться оставшимися у него сокровищами.
Соединив под своей властью обе Орды, Золотую и Синию, Волжскую и Заяицкую, Тохтамыш известил русских князей о своем воцарении в Сарае. Князья с честью приняли его послов, и отправили бояр с подарками к хану. Тохтамыш понял, что князь московский Дмитрий Донской после Куликовской победы считает себя независимым от татар и намерен ограничиться одними посольскими отношениями и подарками. Хан по прежнему обычаю отправил на Русь посла Акхозю, с отрядом татар. Он дошел до Нижнего Новгорода; но в Москву ехать не решился; послал туда несколько человек из своей свиты, и те не осмелились войти в самый город. После Куликовской битвы русские самоуверенно стали относиться к золотоордынским татарам. Тохтамыш задумал нанести внезапный и сильный удар, чтобы восстановить прежние отношения. Он употребил все меры, чтобы не дать Дмитрию времени собрать полки, и приказал захватить русских гостей, особенно в Волжской Болгарии – главным образом, чтобы они не дали знать в Москву о приготовлениях хана к походу. Затем Тохтамыш нежданно переправил свою рать на правую сторону Волги и быстро пошел на Русь. В Нижнем узнали о походе; но тесть Дмитрия Донского, Дмитрий Константинович, опять изменил зятю и общерусскому делу – как и раньше, когда отказался участвовать в Куликовской битве. Он отправил двух сыновей своих, Василия и Семена, с изъявлением покорности Тохтамышу. Хан продвигался в походе так скоро, что суздальские князья нагнали его уже близ Рязанских пределов. Олег Рязанский, несмотря на недавний договор с Москвой, думал только о спасении собственной области; встретил с дарами Тохтамыша, упросил его не воевать Рязанской земли, и, обведя около ее пределов, указал ему броды на Оке и дал проводников. А в Москву на этот раз он не послал и вестей о татарском нашествии.
Однако, у московского великого князя в ордынских пределах были «доброхоты»; между самими татарами находились люди, получавшие от князя подарки и извещавшие его о том, что делалось в Орде. Дмитрий успел получить вести о походе Тохтамыша на Москву. Он начал собирать войско и вместе с братом Владимиром уже двинулся было к Коломне навстречу хану и татарам, разослав гонцов к подручным князьям. Но сказались последствия страшного напряжения Куликовской битвы. После испытанных в ней огромных потерь, Русь «оскудела» ратными людьми. Удельные князья, истощенные потерями и, может быть, не совсем довольные усилившеюся зависимостью от Москвы, на этот раз не обнаружили ревности к борьбе с татарами. Никто не спешил на помощь Дмитрию.
В среде самих московских воевод возникло разномыслие. Кто-то из тысяцких предлагал идти к Оке, стать на переправах и оттуда послать к Тохтамышу посольство с дарами и с мольбой укротить свою ярость; если же просьбы и дары не подействуют, то отступая, задерживать татар на пути и тем дать время для сбора рати. Донской не решился ждать хана с теми малыми силами, какие у него были. Он отступил к Переяславлю, а оттуда мимо Ростова прошел в Кострому; брата Владимира Андреевича он отрядил к Волоку (Ламскому), чтобы там он ожидал помощи от новгородцев и от Тверского князя, к которым отправлены были гонцы. В Москву Дмитрий послал приказ готовиться к обороне; княгине же велел с детьми спешить к себе в Кострому.
Тохтамыш в своём походе беспрепятственно переправился через Оку; сжег Серпухов, и двинулся прямо на Москву, разоряя все на своем пути.
В покинутой великим князем столице весть о приближении хана произвела большое смятение. Из окрестностей многие жители бежали в Москву; а богатые граждане спешили с имуществом и семьями выехать из города в дальние места; но чернь подняла мятеж, и, если отпускала их, то предварительно ограбивши. Мятежники собирались на шумные веча; решено было не выпускать никого из города. Высшим лицом в городе оставался митрополит Киприан, которого в предыдущем году великий князь призвал в Москву и торжественно принял в митрополию. Но он первый думал только о своей личной безопасности, и решил уехать вместе с великой княгиней Евдокией. Чернь едва согласилась выпустить их. В это время в Москву прибыл, вероятно, назначенный от великого князя воеводой, один из православных Литовских княжичей, внук Ольгерда, Остей (может быть, сын Андрея Полоцкого). Он принял начальство, восстановил некоторый порядок в городе и приготовил его к осаде. Выстроенные Дмитрием каменные стены Москвы представляли надежную защиту; жители вооружились и вместе со множеством граждан и крестьян, сбежавшихся из ближних городов, составили значительную рать. От страха и смятений они перешли к противоположной крайности, к излишней самоуверенности и пренебрежению неприятелем.
23 августа 1382 года передовые отряды Тохтамыша появились под Москвой. Хан остановился за два или за три перестрела от города. Узнав, что великий князь отсутствует, татары начали ездить вокруг города, осматривая его укрепления. Граждане предварительно пожгли все посады и даже загородные монастыри; не оставили ни одного тына или бревна. Буйная часть москвичей предавалась пьянству и грабежу тех домов, хозяева которых бежали; особенно опустошались запасы меда и вина в погребах. Разгулявшиеся буяны ходили по городу и хвастались будущею победой над врагами; некоторые влезали на стены, оттуда сквернословили и плевали на татар. В ответ татары грозили обнаженными саблями и знаками показывали, как они будут рубить головы. На следующее утро пришел сам хан Тохтамыш с главными силами, и темные тучи варваров облегли город со всех сторон. Осажденные жители Москвы первые начали бросать стрелы в неприятеля. Татары открыли частую и меткую стрельбу; стрелы их сыпались как сильный дождь; граждане падали мертвыми на забралах. Часть варваров приставила лестницы и полезла на стены. Москвичи обливали их кипящей водою и отразили приступ. Тохтамыш возобновлял его три дня, но безуспешно: башни были снабжены самострелами и камнеметательными орудиями, каковы: пороки, тюфяки и даже пушки, тут впервые упоминаемые. Были и в числе москвичей искусные стрелки; некий суконник, по имени Адам поразил из самострела прямо в сердце одного из первых ордынских князей.
Видя, что Москву нельзя взять открытой силой, варвар Тохтамыш употребил коварство.
На четвертый день к стенам по спасу (парламентерами) подъехали знатные татарские вельможи с такими речами: «Хан Тохтамыш вас, людей своего улуса, хочет жаловать; не на вас он гневается, а на князя Дмитрия. От вас же он ничего другого не требует, а только то, чтобы вышли к нему с честью и дарами; царь хочет только видеть ваш город и побывать в нем». Такое предложение, конечно, было слишком подозрительно, чтобы ввести в заблуждение осторожных московских жителей. Но в числе ханских посланцев находились два суздальских князя, помянутые Василий и Семен Дмитриевич. Застращенные Тохтамышем или поверившие его лживой клятве, они на кресте присягнули, что хан говорит искренно и что он не сделает никакого зла гражданам. Их присяга показалась многим москвичам достаточным основанием верить хану. Напрасно князь Остей и воеводы пытались убеждать граждан, чтобы они повременили, пока Дмитрий и Владимир Андреевич придут на помощь. Толпа настояла на своем. Отворились Кремлевские ворота, и Остей в сопровождении бояр вынес дары хану; за ним следовали священники и черные люди. Тут одни воины Тохтамыша бросились на эту процессию и произвели избиение; другие ворвались в город через ворота; третьи влезли на стены. В Москве начались страшные сцены убийств и грабежа. Избиение прекратилось тогда, когда руки татар утомились, и сабли их притупились. Многие искали спасения в церквах; но воины хана Тохтамыша разбивали их двери, и, посекши христиан, расхищали церковную утварь. Варвары разграбили богатства, десятилетиями накопленные в боярских дворах, и склады товаров купцов.
Насытившись убийством и захватив огромный полон, состоявший преимущественно из здоровых мужчин, молодых женщин и девиц, варвары зажгли город. «Дотоле, – говорит летописец, – город Москва кипел многолюдством; славою превзошел все грады русской земли… А в сие время отошла слава его». Это бедствие случилось 26 августа 1382 года. В особенности невозратима была потеря сгоревшего в соборных храмах великого множества книг; в них снесены были на хранение книги из всех окрестных монастырей и посадских церквей. В этом пожаре погибли многие памятники отечественного бытописания. Не одна Москва пострадала в это нашествие. Тохтамыш разослал отряды опустошать другие города. Татары разграбили и пожгли Владимир, Звенигород, Можайск, Юрьев, Дмитров, Боровск, Рузу и Переяславль-Залесский. В последнем многие граждане спасались тем, что сели на суда и отплыли на середину озера.
Один татарский загон, подошедши к Волоку, наткнулся на стоящего там Владимира Андреевича; последний ударил на татар и разбил их. Беглецы принесли о том весть Тохтамышу. Этой небольшой победы было достаточно, чтобы напугать хана: таково было впечатление Куликовской битвы. Опасаясь прибытия великокняжеской рати, Тохтамыш стал поспешно уходить. На обратном пути однако татары успели взять Коломну, пограбить и попленить землю Рязанскую. Князь Олег Иванович был достойно наказан за свое малодушие и близорукую политику. По некоторым известиям, и в этом случае поведение двух Суздальских князей, сопровождавших хана было позорное: по личным расчетам и неприязни к Олегу, они натравливали татар на разорение Рязанской земли. В награду, Тохтамыш послал в Нижний к Дмитрию Константиновичу своего шурина Шихомата и князя Семена Дмитриевича с ярлыком на великое княжение Владимирское; а другого Дмитриева сына, Василия, взял в Орду заложником.
Митрий Иванович, воротившись в столицу, проливал горькие слезы, над московским пепелищем. Он немедленно принялся созывать из лесов разбежавшихся жителей, возобновлять Москву и очищать её от трупов; причем велел давать по рублю за восемьдесят тел людям, занимавшимся погребением. Роздано было 300 рублей; следовательно, число погребенных простиралось до 24.000; да, кроме того, много народу сгорело во время пожара или потонуло в реке, куда бросались от страха перед варварами. А если определим число уведенных в неволю москвитян в двадцать или двадцать пять тысяч, то придётся признать, что Москва и ее окрестности лишились после похода Тохтамыша 50‑60 тысяч своего населения.
Легко было бы обвинять Дмитрия в том бедствии, осуждать его за оставление Москвы на жертву Тохтамышу. Но нельзя забывать, каких усилий требовалось, чтобы собрать и вооружить ополчение в несколько десятков тысяч человек; особенно после Куликовских потерь. В народе уверенность в освобождении от ига сменилась на время горьким разочарованием. Если мы у Дмитрия не находим бодрости и воинского пыла, которые он обнаружил в эпоху битвы на Воже и Куликова поля, то можем предполагать, что его здоровье было надломлено чрезмерным напряжением сил в достопамятный день 8 сентября 1380 года. Мы не можем однако освободить его от упрека в недостатке заботливости о Москве. Если бы она была вовремя поручена надежным воеводам, а не предоставлена на волю мятежной толпы, то могла бы отбиться от Тохтамыша. Может быть, великий князь слишком понадеялся на присутствие митрополита Киприана. Этот ученый серб не мог заменить такого патриотичного пастыря, как прежний русский по крови митрополит Алексей. Известно, что Дмитрий гневался на Киприана за то, что он покинул Москву и удалился именно к старому сопернику московского князя, Михаилу Тверскому, который отправил к Тохтамышу посла с дарами и с мольбой не воевать Тверского княжения и получил от хана милостивый ярлык. По возвращении Киприана в Москву, Дмитрий изгнал его, и тот снова воротился в Киев. А на Владимирскую митрополию великий князь вызвал из заточения опального Пимена.
После похода Тохтамыша московскому князю приходилось снова признавать себя данником Орды. К тому побуждала измена общерусскому делу больших соседних княжений, Рязанского, Суздальско-Нижегородского и Тверского. Тотчас после нашествия в Орду на поклон к Тохтамышу отправились сын Дмитрия Константиновича Семен, Борис Городецкий и Михаил Тверской. Тверской князь возобновил свои домогательства о ярлыке на великое княжение. Надобно было помешать его домогательствам. Дмитрий отправил в Орду своего старшего сына Василия (1383). Хан оставил за московским князем великий Владимирский стол; однако, молодого Василия удержал при себе, требуя за него 8000 руб. окупа. Тесть великого князя Дмитрий Константинович в том же 1383 году скончался, омрачив конец своей жизни изменой зятю и раболепием перед татарами. Но, судя по местным свидетельствам, он пользовался уважением нижегородцев. Дмитрий Константинович памятен еще тем, что при нем монах одного нижегородского монастыря Лаврентий составил летописный свод (так называемый Лаврентьевский). Сыновья и брат Дмитрия Константиновича в Орде подняли распрю о Нижегородском столе, старшем в их семье. Тохтамыш решил спор в пользу дяди, Бориса Константиновича.
Первое время после похода Тохтамыша было очень трудно для Москвы: пришлось заплатить большую дань – хан, вероятно, потребовал платежа и за предыдущие годы. На это собирались деньги со всякой деревни по полтине. Во Владимире пребывал в то время хищный ханский посол Адаш. Но спустя два года молодому князю Василию Дмитриевичу удалось убежать из Орды в Подолию, откуда он ушел в землю Волошскую (Валахию), а потом в Германию. Во владениях Прусского Ордена он встретился с Витовтом Литовским. Витовт помолвил за него свою дочь Софью и отпустил его в Москву. В странствиях Василий провел около двух лет. Не видно, чтобы его бегство из Орды навлекло на Москву какое-либо наказание от Тохтамыша. Вообще в последние годы своего княжения Дмитрий Иванович снова перестал унижаться перед татарами и, кажется, ограничивался только легкой данью. Куликовская победа оказала свое действие на отношения Руси к Орде. А внезапные набеги на Москву, как поход Тохтамыша 1382 года, не всегда могли повторяться.
