Мы проходим с Татьяной Никитишной в ухоженный дворик бывшей католической гимназии. За монументальным каменным забором виднеется высоченный дом № 20 и окно коммунальной квартиры, где жила наша героиня. Садимся на скамейку и переносимся в 1940-1950-е годы прошлого века, когда здесь была женская школа № 275.
«В первый класс я пошла в 45-м, как раз после войны. Вот здесь, во дворе, была школьная линейка. Мне сшили форму из дедушкиной гимнастерки со стоечкой, было так жарко! – Начинает рассказ Т.Н. – Подъезд наш прямо сразу за забором, крайний, да вы же знаете. Когда забывала тетрадку или еще что-то, так и хотелось через стенку перемахнуть — подъезд же рукой подать, но забор строился на совесть, через такой не перелезешь. Приходилось выбегать из школьного двора, бежать по переулку, вбегать к себе… Да еще и страху натерпишься. У нас перед подъездом есть такой выступ, и мне всегда казалось, что за ним кто-нибудь прячется. На одном дыхании влетаешь в парадную дверь и бегом до лифта. В подъезде темновато, темная лестница вниз, в бомбоубежище, и лифт медленно-медленно едет, скрипит… Сердце прямо из груди выпрыгивало.
Наша школа была создана на базе католической гимназии. Традиции эти и в советское время никуда не делись. Порядок, дисциплина, сейчас бы это вряд ли кому понравилось, но нам казалось нормальным. Например, чулки мы до самого окончания школы носили только в резинку, хотя уже появились и шелковые, и фильдеперсовые, но это даже не обсуждалось. Конечно, никаких распущенных по плечам волос. Никаких криков и беготни на переменах. Порядок рухнул, когда началось совместное обучение и в школу пришли мальчишки – в 1954 году. Они катались на перилах, шумели, говорили какие-то глупости… Мы сразу себя почувствовали очень взрослыми.
Все жили в разных условиях, но по соседству. Вот в этих кельях, - жест в сторону невысокого здания, - тоже были коммуналки. Длинные-длинные коридоры и очень широкие подоконники. Мы с одноклассницей, которая там жила, любили сидеть на подоконнике и наблюдать, что происходит во дворе. Некоторые жили в подвалах. Например, дворницкие дети. Я приходила к ним и видела, как они мажут хлеб маргарином. Было так странно: у нас никогда не ели хлеб с маргарином. А еще из их окна было видно только ноги. Я себя у них в гостях чувствовала неловко: думала, как же это ужасно все время видеть в окно одни только ноги!
Почти ни у кого не было отцов – война, репрессии. Как-то учительница попросила прийти на утренник пап, пришли двое: мой и еще один.
Мы, даже очень разные, дружили дворами. И гуляли в своем дворе, пусть там и ни травинки не было, и летом сандалии прилипали к асфальту. Зато лежали кучи угля – им топили, - с них можно было кататься, как с горок, а можно было им рисовать.
На нечетной стороне была мужская школа, очень непростая. Мы с ними дружили - как девицы из женского пансиона с кадетами. Организовали школу танцев, и мы ходили к ним танцевать, и первые ощущения, прикосновения — все было там. Фокстрот и танго были запрещены, назывались просто медленный и быстрый танец.
Чуть в глубине, под номером девять, располагается милый современного вида особнячок. «Вот бы пожить здесь», - мелькает традиционная мысль жителя многоэтажки.
- Это же «генеральский дом»! Так все его почему-то называли. Стоит чуть в глубине, всегда окна наглухо закрыты, никто не входит, не выходит – он был для нас тайной. Но там жила моя соученица. Она пригласила меня на день рождения. Шла я к дому с трепетом. Внизу сидел строгий мужчина в военной форме. Соня с ним запросто поздоровалась, и мы пошли в квартиру. Родителей дома не было. Я никогда не была в отдельной квартире, да и остальные тоже. И Соня нам устроила экскурсию. Смотрели, открыв рот. Анфилада комнат. Она нас ведет – кабинет, гостиная, столовая, спальня… И все их! Старинная мебель, какие-то гнутые ножки, позолоченные ручки, ковры. Потом в разговоре мелькнуло, что все это привезено с войны. Я запомнила радиолу телефункен, игла сама опускалась на пластинку, меня это потрясло. Звучали запрещенные фокстроты и танго. Был импортный алкоголь в красивых бутылках. Мальчишки, конечно, сразу напились. А я весь вечер тряслась, что строгий дядечка на входе меня оттуда не выпустит».
Начало воспоминаний Татьяны Никитичны о родных местах можно почитать здесь.
Мария Кронгауз
Фото Алексея Мощенкова
