Жизнь, могущество и падение знаменитых жильцов
30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. ТАСС рассказывает о судьбах жильцов дома, в котором в годы Большого террора из двух тысяч было арестовано восемьсот человек и около трехсот — расстреляно
Память детства
Во двор дома на улице Серафимовича, 2, более известного как Дом на набережной, заходит высокий мужчина в черном пальто. Он идет вдоль Театра эстрады, останавливается у подъезда №7 и смотрит наверх, отыскивая нужный балкон.
"Вон наши окна. Там пятикомнатная квартира №141, тогда она была коммуналкой. Наша семья занимала две комнаты, но не так-то это и плохо, скажу я вам, — там выходило больше пятидесяти "квадратов" на родителей и нас с братом".
В этой квартире Анатолий Беляев родился и вырос. В знаменитый дом его родители — сотрудники Совмина — въехали после Великой Отечественной войны. Пятьдесят "квадратов" на семью по меркам того времени — это совершенно немыслимая роскошь: норма площади на человека в 30–40-е годы равнялась четырем с половиной метрам. Но тут, в огромном доме напротив Кремля, жили совсем по другим законам.
"Коммуналок тут было немного, в основном жильцы располагались в отдельных квартирах. А квартиры были и по сто, и по двести метров, по десять комнат — особенно в первом и двенадцатом подъездах, где жили самые высокопоставленные люди".
Анатолий Беляев — историк. И Дом на набережной для него не столько место, где прошли детство и юность, сколько объект изучения, символ беспомощности людей перед тоталитарной властью, живой свидетель эпохи Большого террора. Уже став студентом, Беляев изучил историю своей квартиры, и оказалось, что она стала коммунальной только после войны. А в тридцатые там сменилось трое жильцов, и все они были репрессированы.
Здесь жил корпусной врач, замнаркома здравоохранения РСФСР Валентин Кангелари. Его забрали вместе с женой и сыном в июне 37-го. Потом тут поселился замнаркома тяжелой промышленности, любимец Орджоникидзе Константин Бутенко. Вскоре после гибели Серго, в мае 38-го, его арестовали и приговорили к высшей мере.
Самым известным жильцом нашей квартиры был Матвей Берман — высокопоставленный сотрудник НКВД, начальник советского ГУЛАГа, его арестовали в конце декабря 1938 года, а в марте 39-го расстреляли на полигоне "Коммунарка".
— Анатолий Беляев, историк, жилец Дома на набережной
Потом Анатолий узнал от своего школьного друга из соседнего подъезда, что и в его квартире жил репрессированный — завсектором печати ЦК ВЛКСМ Анатолий Диментман.
"Его квартира была коммунальной даже в 30-е, — вспоминает Анатолий Беляев. — И вот его мама как-то много лет спустя рассказала, как арестовали соседа по комнате Диментмана. В квартиру позвонил консьерж и сказал, что соседи из квартиры снизу жалуются на протечку. Попросили проверить, не течет ли труба в комнате у Диметмана. Соседка к нему постучала — Диметман ответил, что все в порядке. Передали консьержу. И буквально через четыре минуты в квартиру пришли сотрудники НКВД с ордером на арест. То есть чекисты уже давно были внизу, в подъезде, а звонок насчет протечки был просто способом проверить, дома Диментман или нет. Ему дали 15 лет лагерей".
Подобных уловок у чекистов было много, говорит Анатолий Беляев. Например, они иногда врывались в квартиру через грузовой лифт, который выходил прямо в кухню. Такой прием использовался, когда арестовывали военных, чтобы застать семью врасплох, а человек не успел покончить с собой.
Впрочем, были в доме и те, кто сводил счеты с жизнью, почуяв опалу и не дожидаясь, когда за ним придут. Среди них нарком авиации и старший брат Лазаря Кагановича Михаил, партийный руководитель Константин Пшеницын, руководитель агентства ТАСС Яков Долецкий.
Но в детстве, конечно, об этих событиях Анатолий даже не догадывался. И не мог понять излишней, на его взгляд, осторожности родителей.
"Уже не было в живых Сталина, а во взрослых все еще жил постоянный страх, это чувствовалось, — вспоминает Беляев. — Я помню, как однажды летом 53-го, как раз когда арестовали Берию, пришел домой из садика и рассказал маме и папе стишок, который услышал от мальчишек в группе:
"А Берия, а Берия
Потерял доверие,
А товарищ Маленков
Надавал ему пинков".
Мы с мамой и папой были одни в квартире, никто нас не слышал, но родители разом замерли как вкопанные, отец огляделся по сторонам, а мама — надо сказать, очень сильная волевая женщина — очень медленно подошла ко мне, села передо мной на корточки и, тревожно посмотрев на меня, шепотом спросила:
— Сынок, кто тебе это сказал?
— Да в садике все рассказывают! — ответил я. Тогда мама так же шепотом попросила никогда и никому так больше не говорить".
Москвичи, до которых доходили мрачные истории о жильцах большого дома, в 37-м дали ему звучные прозвища: "Улыбка Сталина" и "Дом предварительного заключения"
— Анатолий Беляев, историк, жилец Дома на набережной
Но, несмотря на дурную славу, этот дом для большинства советских граждан с самого первого дня его существования был символом иной, блестящей и красивой, жизни — с платьями, духами, личным автомобилем и дачей, с приемами в Кремле и особой, вкусной едой — символом жизни избранных, к которой так хотелось прикоснуться.
Читайте далее на tass.ru
