Свой осенний сезон в «Смене» открывает лекторий цикла «Современное искусство в России: истоки, герои, контекст». Первую лекцию провёл социолог, старший научный сотрудник Центра фундаментальной социологии НИУ «Высшая школа экономики» Наиль Фархатдинов. Он рассказал о современном искусстве, его зрителях и об их диалоге в контексте нового времени.
Все наши впечатления от увиденного произведения искусства можно вписать в один портрет – зрителя, читателя, ценителя современной культуры. Правда, самый распространённый взгляд здесь едва ли покажется уместным. Основная ошибка многих – у очевидных вещей, хотя социология и призвана усложнять не простые истины, а мир.
Истоки
Простые рассуждения о предмете искусства, о зрителе как таковом могут привести нас к мысли о том, что наше представление об искусстве зиждется в основном на «мифах». Цивилизация, история, та или иная институция может навязать нам его , а мы слепо поверим и будем правы, ведь это опыт, социальный и образовательный, и притом накопленный веками и тысячелетиями. Так, в нашем понимании искусство – нечто сакральное, доступное только элите, созданное исключительным талантом, находящем своё дело ни в коем случае не профессией, а призванием. И если что-то кому-то нравится, а кому-то нет, спорить не надо. И заинтересовавшемуся зеваке пересказывать ничего не стоит, а следует незамедлительно отправлять просвещаться: иди и посмотри, ведь «это надо видеть», ощутить, испытать.
Всё вышеописанное называется привычками мышления. Безусловно, и спорить надо, и пересказать пытаться, а не принимать чье-то мнение о, например, скульптуре единственно возможным и истинным.
Искусство – это чёрный ящик, который мы отдаём на откуп чувствам.
Однако парадокс: сам зритель и его восприятие всегда остаются за пределами творчества. Есть картина, есть инсталляция или перформанс, и всё это живёт своей жизнью и не требует какого-то восприятия.
Искусству есть и цена. Кстати сказать, самый популярный стереотип – это то, что оно бесценно.Художник пытается попасть эмоцией в человека, в вечность, в музейную коллекцию. По сути, это не должно иметь никакого отношения к деньгам, поэтому всё чаще современные галеристы, считая денежный эквивалент условностью, сотрудничают с некоммерческими проектами. Это своеобразная попытка покончить с зависимостью цены от ценности.
И по каждой такой привычке можно провести социологическое исследование, определяющее её корни и истоки. Пока зритель мыслит в этих рамках, его не существует до определённого момента, но он, разумеется, затем появляется в мире искусства, и происходит это по разным причинам.
Одна из тенденций: хотите привлечь больше людей – делайте выставку по импрессионистам.
Герои
Харрисон С. Уайт и Синтия А Уайт в 1965 в своей книге «Холсты и карьеры» описывали изменения французской живописи XVIII века и, в частности, становление импрессионизма. Именно тогда, по их мнению, появляется фигура зрителя, отличающаяся от того, что было до. Прихожане церквей и верующие люди, которые и составляли большинство населения в те времена, имели доступ к тому, что мы называем искусством. Открытие же музейных коллекций общественности стало ключевым событием того периода, этапом перехода искусства «в массы» и в более светское выражение. Лувр был в этом одним из первых, в Эрмитаже это произошло в 1852 году. А коллекции Лондонской национальной галереи остались при королевской семье, и для выставки были закуплены новые экспонаты.
И всё это поначалу делалось для двух категорий людей. Искусство для большинства покамест носило религиозный характер, но с другой стороны, это большинство уже понимало, что вокруг них что-то новое и имеющее некую силу. А те, кто занимался коллекционированием, чувствовали искусство как власть, авторитет, некий символ мощи, влияния. А уж после Первой французской революции поводов для соперничества между разными социальными слоями стало больше, ведь буржуазия во всём старалась не проигрывать аристократам и массово скупала большие академические полотна для своих аскетичных, компактных домов.
В 1793 году открывается Лувр, его коллекции становятся общедоступны, появляется волюнтаристский подход – «искусство в массы». Однако все эти открытия музеев были совершены за счёт власти, и «верхушки» решили ограничить доступ к галереям, то есть предоставить его отдельным (высшим) категориям населения.
Тем временем процесс становления общедоступности музеев шагал по миру, галереи открывались в Штатах и Британии. Одна из современниц той эпохи и вовсе в ироничной манере описала ситуацию, возникшую в Национальной галерее после ее становления как общесоциального института. Отныне туда приходили: а) поспать; б) на пикник; в) пообщаться; г) особо изворотливые учили детей ходить. Немного на наш «Циферблат» похоже.
Вскоре по улицам Лондона пройдут настоящие ценители высокого, и музеи будут во многом ориентированы на них. А для тех, кто далек от искусства, выставки станут способом уйти от алкоголя, драк и прочих пороков.Сразу вспоминается некрасовский Яким Нагой, который оправдывает пьянство русского крестьянина тем, что он так становится добрей. Стоило бы люду крестьянскому поучиться тогда у продвинутых французских культурных реформаторов.
Музеи должны помогать людям, которые вокруг них – такая формула сложилась и в Европе, и в США. Наставало время, когда люди задумывались, что же должно лежать в основе просветительского пафоса. Культура с большой буквы, любовь к искусству требовали определённых навыков, взглядов…
Так продолжалось до Второй мировой, когда специфика музеев снова изменилась, и искусство опять стало элитным, закрытым. Безусловно, музей диктовал какую-то свою историю, единственно-верную, но появлялся и больший интерес к новым странам и культурам. Усилилась образовательно-воспитательная функция, которая поддерживалась незримой властью. Маятник, переносящий культуру то в разряд «открытой», то в разряд «закрытой», закачался более интенсивно.
Чтобы узнать, насколько популярна картина, посмотрите на пол под ней, насколько он истоптан и потёрт. А индикатор спроса у экспонатов – отпечатки носа на стеклянных колпаках, которым они накрыты. Метод музеев начала ХХ века.
Контекст
Сегодня серьёзные дискуссии возникают на тему того, до́лжно искусством наслаждаться или восхищаться. Эрвин Панофски, историк-искусствовед, создал классификацию восприятия искусства человеком. Первый этап – это простое созерцание, способность отличать предметы – яблоко, к примеру, от коровы. Второй этап – налаживание смыслов, придание связей увиденному – яблоко упало на корову, и последняя в недоумении.
Третий этап же доступен только специалистам в области искусства: восхищение, катарсис, обнаружение многосторонности, скрытых смыслов произведения, умение определить особый почерк автора и его стиль. По сути, импрессионисты эти связи и ощущение реальности разрушили, в отличие от социального искусства. Чтобы достигнуть третьего этапа, человек должен обладать особым эстетическим кодом и образованием.
Такие социологи, как Пьер Бурдье, Ричард Питерсон говорили о том, что чем выше социальный класс, статус человека, тем тоньше он мог воспринять произведение, найти его сокрытые смыслы. Однако что касается того, кто конкретно приходит в музеи, и как эти люди видят современное искусство, известно нам об этом мало. Эмпирических исследований в этой области почти нет, опыты в основном количественные и сводятся к подсчёту посетителей музеев.
«Ведь чем больше людей приходит, тем больше оснований просить бюджет и говорить о своей востребованности. Сугубо маркетологическая логика», –констатирует наш спикер и советует всем обратиться к этому вопросу, быть может, лет через десять.
Алина Валиева, редакция Include
Фотографии из архива редакции
