Июнь, 1941
Они случайно встретились взглядами. Его эшелон остановился на забытом богом разъезде, до которого ещё не добралась война. Она стояла недалеко от вагона, в форменной фуражке и железнодорожном кителе с чужого плеча. Время остановилось. Они просто молча смотрели друг на друга.
Её глаза удивительного василькового цвета в обрамлении густых черных ресниц, смотрели с недоумением. Потом во взгляде появилась боль, которая сменилась нежностью. Как будто за эти несколько минут была прожита целая жизнь.
Его карие глаза, чуть прищуренные от солнца, смотрели насмешливо. Потом появился интерес, сожаление, позже злость и решительность, адресованные не ей. Взгляд девушки проник в самую душу и, как будто, осветил самые потаённые уголки.
Ей показалось, что он не умеет врать и предавать. Такие глаза могут быть только у человека с хорошей душой.
Девушку окликнули. Она отвернулась, потом опять поймала его взгляд и подняла флажок. Поезд тронулся. Она прощально помахала рукой.
Он
Товарняк вёз новобранцев. Кто-то балагурил, кто-то мучил гармонь. Усатый старшина, единственный, понюхавший пороха, пересчитывал пайки и горестно вздыхал.
Самобытный поэт читал свои стихи:
«Уж ровно год война идет.
Народ советский немцев бьет.
Страна родная, потерпи,
Победа наша впереди!»
Гармонь, наконец, попала в хорошие руки, и полилась нежная и печальная мелодия вальса. Под стук колёс веки слипались. «Кто эта девушка? Даже имя не спросил», – ругал он себя.
Очнулся от громкого тревожного гудка паровоза. Раздался первый взрыв. За ним второй, третий…Старшина что-то кричал, но из-за грохота не было слышно. По жестам понял: «Из вагонов!» На ходу выпрыгнул из поезда, скатился под откос и увидел в небе самолёты с крестами.
Состав странно дёрнулся, вагоны начали наползать друг на друга и заваливаться на бок, погребая под обломками тех, кто не успел выскочить. Рядом свистели пули, взъерошивая землю. Он закрыл голову руками, как будто это могло спасти, и зажмурился. И в ту же минуту увидел глаза девушки. Они как будто говорили: «Все будет хорошо!».
Самолёты покружили ещё немного, сея смерть, и полетели в сторону разъезда.
Сразу со всех сторон послышались стоны, крики о помощи. Раздалась команда: «Живые, ко мне!» Он поднялся и пошёл на звук. Со всего эшелона целых осталось бойцов сорок, усатый старшина, да молоденький командир с кубиком в петлицах.
Состав горел на развороченных рельсах. И кругом, куда дотягивался взор, дымилась земля. Растерянный командир сидел около раненого комиссара.
Тот с трудом, с большими перерывами между словами, говорил:
– Заберите.. документы у погибших... Стаскивайте... всех... ближе к рельсам. С ранениями в живот – пить не давать... Держись… – он неестественно вытянулся и замолчал навсегда.
Разделились на две группы. Одни перевязывали раненых, другие собирали документы и скидывали тела убитых в большую воронку. Было жутко. К горлу подступала тошнота. Но он, сжав зубы, выполнял приказ. Очень хотелось верить, что помощь придёт.
Не сразу заметили облако пыли на горизонте. Оно приближалось.
– Танки! – крикнул старшина.
Все на минуту замерли, глядя вдаль. Солнце, клонящееся к горизонту, в завесе пыли выглядело зловеще. Старшина подбежал к командиру, что-то говорил ему, тот мотал головой, размахивал руками.
– Стройся! – зычно крикнул старшина. В нестройную шеренгу встали все, кто мог подняться.
– Отступаем к лесу. Собрать вещмешки и скатки. Будем выходить к своим.
Раздался ропот:
– А как же раненые? Бить немцев надо.
– Чем? – старшина окинул взглядом строй. – Голыми руками? Мы ещё повоюем, сынки.
Гул танков приближался. Тянуть было нельзя. Все, кто мог передвигаться, двинулись к лесу. Часть раненых осталась лежать у разбитого эшелона. Вслед неслось: «Не бросайте!» Командир метался от одного к другому, потом раздался одиночный выстрел. Старшина оглянулся назад и перекрестился.
Опустив глаза в землю, шел, поддерживая раненого казаха, который что-то бормотал на родном языке. Стриженный ежик волос стал седым. Глаза заволакивали слёзы.
Он на всю жизнь запомнил этот день – самый страшный в жизни. Так для него началась война.
Она
Девушка ещё долго стояла, глядя в след уходящему эшелону. Около ног копошились куры, громко прокукарекал петух, трепыхалось на ветру бельё на верёвке. Припекало солнце.
«Почему я не спросила, как его зовут? Храни его господь! – Хотелось плакать, то ли от жалости к нему, то ли от страха неизвестности. Сколько молодых мальчиков в солдатской форме промелькнуло перед ней за этот год? Но никто не запал в душу. А этот… – Чем-то на Славика похож, – подумала она. – Где наш Славка сейчас?»
Брат ушёл на призывной пункт в первый день войны. Больше они с отцом его не видели. И писем не было.
В небе показались самолеты. Что было потом, она помнила плохо. Земля, казалось, встала на дыбы. Бомбы падали со всех сторон. Что-то больно ударило в плечо, и наступила темнота.
Очнулась вечером, когда начала спадать жара. Не сразу поняла, почему платье и китель прилипли к телу и задубели. «Это кровь? Моя кровь?» – шевельнулась и застонала от боли. В голове стоял гул. С трудом поднялась, осмотрелась. От домика стрелочника остались только сенцы с маленьким оконцем. Уцелевшее стекло красиво отражало луч заходящего солнца.
– Папа, папа! – кричала она, бродя вокруг воронки.
Свой голос слышала, как будто сквозь набитую в уши вату. Отец не отзывался. Щемящее чувство безвозвратности отдавалось болью в сердце. Сначала мама пропала, уехав перед самой войной к родственникам на Украину. Потом брат. Теперь – отец. Была надежда, что мама и брат живы. Отца уже не увидит никогда.
Кое-как перевязав рану, двинулась в сторону села. Эти несколько километров дались с большим трудом. Ноги не слушались. Добралась до окраины. Над дорогой стояла пыль. Притаилась в бурьяне. Совсем близко услышала чужую речь. В селе были немцы. Затихла, боясь даже дышать.
«Что делать?» – страх сковал тело. Перед ней возникли его глаза: «Всё будет хорошо!»
Визг свиней, звуки стрельбы и запах палёной щетины разносился по округе. Потом немцы начали горланить песни. «Гады, — подумала она, – топчут нашу землю. Жрут наше мясо. Ничего, встанет кусок поперёк горла!»
Когда совсем стемнело, двинулась в сторону леса. Там, на заимке у дядьки Степана, можно отлежаться и решить, что делать дальше. Так для неё началась война.
Июнь, 1965
Поезд плавно сбавил ход. На полустанке он увидел фигуру женщины с чемоданом. Что-то неуловимо знакомое было во всём этом. Когда опять глянул в окно, женщины не было. Видимо, села в соседний вагон.
Станционные огни медленно поплыли назад.
Встал и вышел из купе. Стучало в висках. Накатывалась тупая, тяжёлая боль: «Опять контузия напомнила о себе», – горестно усмехнулся он.
Впервые за много лет взял отпуск. Дочка закончила десятилетку. Повёз её на море. Дочь спала, а он не мог уснуть. Приближались к тем местам, где начинал войну.
Женщина прошла из соседнего вагона в свой. Проводница показала место, принесла бельё. В купе кто-то спал на верхней полке. Место под ней, было застелено, но пассажир отсутствовал.
«Лишь бы только не шатался всю ночь! – подумала женщина. – Устала, нужно отдохнуть».
Сколько лет прошло, как покинула родные места. Она ни разу не съездила сюда. Никто не ждал. Несколько сёл в районе со всеми жителями, среди которых были и родственники, спалили немцы за помощь партизанам. Бередить душу не хотелось. А тут пришло письмо из райкома партии. Приглашали на открытие монумента односельчанам, павшим в боях за Родину.
На монументе рядом имена отца и брата, дядьки Степана, и ещё сто восемьдесят четыре фамилии жителей района. Покосила людей война…
Он
В тамбуре курил одну папиросу за другой. Нахлынули воспоминания…
Где-то здесь навечно остались те сопливые мальчишки, что ехали с ним в одном эшелоне.
Старшина тогда всё верно рассчитал. Ещё до захода солнца танки дошли до железной дороги. Команда едва успела добраться до ближайшего леска. Повезло, иначе бы автоматчики на мотоциклах перестреляли их, как зайцев в степи.
Примкнули к партизанскому отряду. Пришлось учиться на ходу тактике боя, минированию и взрывному делу. Не один вражеский эшелон, пущенный под откос, был на его счету.
Больше года партизанил без единой царапины. А осенью сорок третьего, когда уже с регулярными частями соединились и были на переформировании в тылу, увидел в руках у мальчонки гранату. Тот чеку выдернул и в грязь обронил. Стоит, рука побелела, губы трясутся. Кинулся к нему, вырвал из рук и отбросил в сторону. Сам мальчишку телом закрыл. В последний момент глаза девушки увидел: «Всё будет хорошо!»
Очнулся в госпитале. Одна операция, другая. Отправили в тыл. А зачем? И тут бы зажило. Эшелон долго был в пути. Показалось ему тогда, что наяву глаза той девушки видел. Стояла у вагона, идущего на фронт поезда. При погонах была. А вот звания не увидел. Могла ли это быть она? Кто знает.
После госпиталя отпуск получил. Домой поехал. А дома нет. Одни стены с окнами без стёкол. Соседка из дома напротив сказала: «Авиабомба. Твои не спаслись». Отдал ей отпускной паёк и в военкомат. В тот же вечер опять на фронт ехал.
Говорят, сапёр ошибается только один раз. Повезло. Не ошибся. Закончил войну в Берлине. Чинов не заслужил, а медалей да орденов – полна грудь.
Пытался найти девушку. Все разъезды, все станции обошёл в той стороне. Всё тщетно. На месте, где эшелон разбомбили, в пояс поклонился, повинился, что бросили раненых умирать. Тяжким грехом висело это в душе.
В чужом городе поступил в институт на стройфак. Женился на сокурснице. Не то, чтобы по большой любви. Устал один. Учился, работал. Дочь родилась. Радоваться нужно, жизнь налаживается. А не получилось – жена при родах умерла.
Дочку назвал Полинкой, она стала его радостью и гордостью. Растил её один. И чем старше становилась, тем больше он видел в ней сходство с той девушкой на безымянном разъезде.
В первые годы после войны как опытного специалиста часто на разминирования вызывали. Всегда боялся, что Полинка совсем осиротеет. Много страшных подарков фашисты оставили. В мирное время военные награды получал.
И на работе его ценили. Весь путь пошёл – от подсобного рабочего до начальника строительного управления. Только покоя в душе не было. Хоть бы одним глазком взглянуть на ту девушку. Понимал, что не девушка уже давно, может быть даже бабушка, но хотелось знать, что жива.
Вот и сейчас, думал о ней: «Почему тогда не спросил, как зовут?»
Она
Мысли вернули в прошлое. От дядьки Степана ушла к партизанам. Он был у них связным. Сначала кашеварила, потом и воевать начала. Помогала допрашивать пленных. Открылась способность к языкам. С захваченным в плен немцем, специалистом по новым видам оружия, её отправили в Москву.
Там, в Штабе партизанского движения, получила направление в школу военных переводчиков. На фронт вернулась с погонами лейтенанта в ноябре сорок третьего. Трижды ходила за линию фронта. В минуты опасности возникали глаза того парня, как будто предупреждая, береги себя.
Сколько всего пришлось пережить за годы войны. В Германии маму встретила в концлагере, который освобождала её часть. Больше свидеться не удалось – мама умерла по дороге домой. К ней на могилу ездила каждый год на станцию с красивым названием «Роднички».
О Славике через месяц после окончания войны в газете прочитала. Брат геройски погиб десятого мая сорок пятого в Чехословакии. Она в это время была в Германии. Работала в архивах, разгребая немецкие документы. Волосы вставали дыбом от того, что узнавала. На Родину вернулась в звании майора. Военную форму сняла не сразу. Преподавала немецкий в академии и училась сама.
Вышла замуж за военного лётчика. Только бог детей не дал. А она знала, виной этому болото, в котором просидели в ледяной воде с разведчиками три часа, возвращаясь с языком из-за линии фронта. Взяли мальчика из детского дома, Васеньку.
Недолго длилось счастье. У Васи родители нашлись. А мужа война настигла в мирной жизни. Каждую ночь шёл в атаку на «Мессеров», переживая неравный бой. И однажды сердце не выдержало.
Так и осталась одна. Часто думала о том пареньке. Жив ли? Искать бесполезно. Ни имени, ни фамилии, ни возраста… Как-то показалось, что увидела его. Давно, ещё в сорок третьем, когда возвращалась на фронт. Кинулась навстречу… Но прозвучала команда: «По вагонам!», – и эшелон, что шёл с ранеными в тыл, дал гудок.
«Где это было? Да разве важно», – с такими мыслями и уснула.
Утром проснулась от приглушённого разговора:
– Совсем не спал?
– Не мог. Голова разболелась.
– Небось, курил всю ночь?
– Не шуми. Попутчицу разбудишь.
Она шевельнулась, давая понять, что не спит.
– Пойду, покурю. А ты собирайся. Завтракать пора, – мужчина вышел из купе.
– Доброе утро! – с улыбкой обратилась она к девушке.
– Доброе! Разбудили? Папа воевал в этих местах. Вот и разволновался. Меня Полина зовут. А вас?
Ответить не успела. В дверь деликатно постучали:
– Можно войти? Я папиросы оставил.
Обернулась на голос и чуть не упала.
– Это ты?! – одновременно выдохнули оба.
Они, как тогда, двадцать с лишним лет назад, молча глядели в глаза друг другу.
Испуганная Полинка переводила взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. Она впервые за свои восемнадцать лет видела, что отец плачет.
– Как тебя зовут? – хрипло спросил он.
– Полина.
– Федор. Я искал тебя.
Долго сидели рядышком, взявшись за руки. Полинка деликатно вышла из купе. Сказать нужно было много, но они понимали друг друга без слов. Для разговоров ещё будет время.
Н.Литвишко
Источник: блог "О деньгах и не только"
Понравился рассказ? Ставьте лайк и делитесь информацией в социальных сетях! Буду признательна и благодарна!
Не забудьте подписаться на мой канал, чтобы не пропустить ничего интересного.
