Сергей Борисович Попов — российский астрофизик и популяризатор науки, доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Государственного астрономического института им. П. К. Штернберга (ГАИШ). Сергей опубликовал более ста научных работ, стал Популяризатором года-2015 и автором мема. Он поделился с нами своим мнением о том, какова роль научных коммуникаций и принуждения работодателя в жизни учёного.
Беседовала Александра Борисова.
Каково ваше отношение к научной коммуникации?
Я, возможно, не очень правильно понимаю этот термин, поэтому отношение у меня довольно стороннее. Настоящие коммуникации возможны там, где они нужны: когда ученым есть с кем говорить и зачем. На мой взгляд, это две разные ситуации. Во-первых, коммуникации, очевидно, важны ученым, которые занимаются прикладной наукой и хотят кому-то что-то продать не в своей области, не коллегам-ученым и не используя стандарты научного сообщества. Я этим не занимаюсь, у меня не стоит такая задача. Во-вторых, коммуникация важна там, где механизмы финансирования завязаны на что-то находящееся вне структуры науки. Это могут быть не обязательно деньги, но какие-то важные ресурсы. Если честно, у нас в стране такие ресурсы мне неведомы, по крайней мере, в моей сфере. Но если речь идет об археологах или ботаниках, которым нужно договариваться про экспедиции с местными властями, им коммуникации могут пригодиться: репутация в виде ресурса помогает получить разрешение на работы от этих властей. Там это важно.
Но если ученый не выходит за пределы коллектива ускорителя, даже самого большого, если ученый не ищет деньги за пределами стандартных грантовых фондов, то ему не нужны коммуникации. Получается, что ученый, занимающийся фундаментальной наукой, не связанной с широкой публикой и не заинтересован во внешних коммуникациях с профессиональной точки зрения. Возможно, что ему это нравится или ему хочется славы – тогда коммуникации нужны, но это уже находится за пределами его профессии как ученого.
Есть еще третий вариант – коммуникации нужны не ученым, а их руководству или кому-то, от кого ученые зависят. Тогда ученый не заинтересован в них, но руководство банально требует этой работы. И использует для этого разные типы мотивации. Можно поставить людей в условия, когда им не надо, но они нехотя выполняют это как ритуальный танец. А можно сделать это более хитро, когда ученый не замечает, что находится в ситуации принуждения. Например, ученый хочет ставку для нового сотрудника, а его начальник говорит: мне нужно, чтоб вы рассказали по телевизору о нашей работе.
Какова роль научной коммуникации в вашей области знания?
Я отношу то, что я делаю, скорее, к популяризации науки, а не коммуникации. Мне кажется, что коммуникация – это рассказ про свою работу, а популяризация – про достижения науки вообще, про то, как устроен мир. Большая часть популяризаторов рассказывают именно не про свою работу.
Это могло быть играть какую-то роль, если бы это поощрялось. Если ученого показывают по, условно, Первому каналу, а потом к нему самостоятельно приходит начальство и спрашивает «чего изволите?». Это показано в «Теории большого взрыва» (когда Радж попал на обложку цветного еженедельника) и это идеально нормальная ситуация, но у нас это не работает. По крайней мере, я с таким никогда не сталкивался. Коммуницируя с обществом, я не замечал, что это помогает моей научной карьере. Вообще я занимаюсь популяризацией ожидая, что она ухудшит, а не улучшит мою научную работу, так как у меня будет на нее меньше времени. Я в этом случае добро и зло приемлю равнодушно.
Вывод такой: роль научной коммуникации крайне мала. И мне известны совершенно единичные примеры, когда это дает какой-то значимый результат.
Какова роль руководства научных учреждений в принятии решений о развитии научной коммуникации?
Решающая роль, от них все и должно исходить. Нужно чтоб было понятно, зачем она нужна, а кто, если не руководство, может видеть место коммуникации в общем развитии университета и объяснить его ученым? Проще строить сверху и централизованно, чтобы не изобретать велосипед и иметь возможность привлечь ресурсы. Это в норме, а в наших условиях хотелось бы, чтоб руководство не портило то, что существует. Коммуникации должны быть, но если руководство МГУ запретит говорить без согласования, то от такой "организации" их станет меньше. Нововведения должны не запрещать, а дополнять то, что существует сейчас. В СПбГУ была трагедия, когда было запрещено выступать в СМИ, представляясь сотрудником вуза без согласования с пресс-службой. В МГИМО была такая же проблема. Это недопустимо, это напрямую мешает ученому реализовывать свою общественную экспертную функцию.
Должно ли руководство поощрять ученых, которые занимаются коммуникацией?
Мне кажется, в какой-то форме – да. Если человек это делает на высоком уровне, по собственной инициативе. И мы исходим из того, что это как-то помогает организации для выстраивания ее репутации. Но у нас это так не работает. Например, когда я получал премию «За верность науке», в первом ряду сидел ректор МГУ. То есть ему не надо было даже в ГАИШ ко мне идти, ему достаточно было подойти ко мне и спросить, как идет моя работа. Но он не подошел. Он пришел на церемонию, но с какими-то другими целями. Ему было все равно, что представитель его университета получил эту самую престижную в стране коммуникационную премию. И эти примеры можно продолжать. Владимир Георгиевич Сурдин получил премию «Просветитель», но ректор не спросил его, нужно ли ему что-то для работы, не падает ли ему на голову штукатурка в конце концов.
Я думаю, это не очень правильно, и какой-то бонус должен быть. С другой стороны, бонус не может быть абстрактным, «с царского плеча». Это было бы странно и я бы первым удивился, если б человек ярко рассказал о своей работе и ему РФФИ дал бы грант. Так что должна быть система, по которой выдают бонусы за популяризацию, любые случайные поощрения вызывают вопросы.
А есть ли сейчас в России возможность воспользоваться своим общественным весом для научной работы?
Есть такие примеры, но они немного искусственно созданы, это нужно выстраивать самостоятельно, системы нет. Есть пример проекта роботов-телескопов «Мастер», где ее руководитель Ляпунов Владимир Михайлович сознательно очень агрессивно раскручивает проект вне научного сообщества и как-то использует это как один из путей для получения ресурсов. Но это некий специфический талант, который, с другой стороны, вызывает неоднозначную реакцию коллег, поскольку это сильно внесистемная деятельность и достаточно агрессивный способ раскрутки. Это создает сложный образ, но нельзя не признать, что эта штука работает и ее можно поставить себе на службу. Аналогичным образом, не все любят Никиту Сергеевича Михалкова, но понятно, что личная его известность позволяет добиться определенных результатов.
А может ли система быть устроена по-другому?
Я думаю, систему можно менять, причем неважно, с какого конца. Наверное, можно административно, но мне бы хотелось делать это более доказательно, а сейчас этой доказательной базы очень не хватает. Для меня научная коммуникация – это попытка донести информацию о своей работе с целью извлечения материальной выгоды. Но выгода эта очень опосредованная, и я не знаю наверняка, извлекается она или нет. Я вот думаю, что моя научная карьера развивается и гранты мне дают, потому что у меня много научных статей. Но ведь может быть, что кто-то решил мне дать грант, потому что видел меня по телевизору. Я этого не знаю, и на поверхности этого знания нет. У меня нет явного опыта - ни негативного, ни позитивного. Несложно продвинуть свое исследование в СМИ, это можно сделать, но парадокс состоит в том, что о нем узнают все, кроме тех, кому это на самом деле нужно. Астрофизик – именно тот человек, который не будет читать научно-популярные новости по астрофизике.
То же и с репутацией университетов. Улучшается она, если ученые выступают в СМИ или нет? И среди кого? У меня есть предложение – провести опрос абитуриентов 1 сентября. Задать вопрос в духе «почему вы выбрали МГУ» и попытаться понять мотивацию. Они к нам идут, потому что знают, что в МГУ есть научные группы, которые ведут какие-то интересные исследования, или по другой причине, не знаю, потому что шпиль блестит? Мне неизвестны четкие социологические исследования, которые показывали что пиар про исследования приводит к большему числу студентов и их качеству. Если есть такая связь, университеты были бы заинтересованы и мотивировали бы профессуру. А фундаментальным ученым это не нужно.
В целом наука существует отдельно от общества, и здесь непонятно, к чему стремиться. И то плохо, и то плохо. Молчать плохо, но если сильно мотивировать и поощрять коммуникацию, то получится, что хвост виляет собакой. Если мы будем ориентироваться на популяризацию, то в науке останутся только черные дыры и мозг, потому что про это легче рассказывать. Сравните химию и физику твердого тела с космологией. Первое - это гигантские науки с выходом на практику, однако научно-популярные книги, которые читают миллионы людей, написаны не о них.
Какие советы вы можете дать научным журналистам и пиарщикам как ученый?
Пытаться до разговора составить себе адекватное представление о том, с кем они говорят. Я иногда прихожу на встречу с журналистом и прошу назвать одну из трех моих самых известных статей. Мне это помогает понять, с кем я говорю. И я советую журналистам именно таким образом готовиться к интервью, чтобы понять, с кем говорят они, как правильно позиционировать этих людей. Познакомиться с их списком публикаций – это доступный и исчерпывающий метод. Например, таким образом легко перестать путать ученых и популяризаторов.
