В ночь на 15 августа умер Эдуард Успенский — автор, создавший практически весь мир сказочных персонажей как для современных детей, так и для их родителей; его сочинения моментально становились классикой детской литературы. «Чебурашка и Крокодил Гена», «Дядя Федор, пес и кот», «Пластилиновая ворона», «Гарантийные человечки», «Про девочку Веру и обезьяну Анфису» — эти и многие другие книги сделали его главным российским детским писателем из ныне живущих. «Москвич Mag» собрал высказывания об Успенском его коллег и поклонников.
Антон Долин, главный редактор журнала «Искусство кино»
Эдуард Успенский умер. В 1997 году я закончил филфак МГУ и начал работать журналистом. А параллельно писал то, что могло бы стать моей первой книгой… А было там больше 300 страниц, солидный труд!
Работа была пространной историей советской повести-сказки. От Чуковского, Толстого и Волкова (отдельный раздел о ремейках) через Носова, Губарева и Лагина, включая разоблачение «Праздника непослушания» и совсем любительскую главу о кино (Роу, Птушко) — к Успенскому. На нем все заканчивалось.
У меня была смелая теория: будто разрушение советской системы и десакрализация советского мифа случились благодаря сказкам и сказочникам. Возможно, даже помимо воли писателей — через имманентную поэтику жанра. Причем блестящие анархистские утопии Успенского из книг о Чебурашке с Геной (см. иллюстрации из старого издания, еще до мультфильма) и Простоквашино, где дозволено абсурдное счастье свободы вне родительского контроля, мне казались высшим проявлением этого революционного вольного духа.
Талант — это и есть свобода. Мир праху.
Олег Лекманов, литературовед:
Умер Эдуард Николаевич Успенский — автор «Дяди Федора», «Гарантийных человечков», «Крокодила Гены» и «Вниз по волшебной реке». Он был сложный человек. В последние десятилетия написал несколько откровенно халтурных книг. Но перечисленные сказки (плюс несколько отличных стихотворений, по одному из которых был поставлен гениальный мультфильм А. Татарского «Пластилиновая ворона») вознесли его в ряд лучших послевоенных детских писателей-прозаиков советского времени — в высшую лигу, представленную считаными именами: Юрия Коваля, Сергея Козлова, Виктора Голявкина и Виктора Драгунского.
Ксения Ларина, радиоведущая:
Успенский умер. Он умирал давно, долго, мучительно и достойно.
В январе этого года мы пригласили его в эфир программы «Дифирамб». Он был очень плох, капризничал, плакал, но приехал. Маленький, сухой, в огромной кепке на лысой голове, в инвалидном кресле.
Это был один из самых тяжелых эфиров в моей жизни. И я была не в студии, а по скайпу, издалека. Он послушно сидел в наушниках, надетых поверх кепки, мы смеялись, мы плакали, я абсолютно зависела от него, полностью подчинялась его разворотам памяти. Поразительно, что он сохранил свое чувство юмора. Что всех простил и надеялся, что и его простят тоже. И как заплакал в конце нашего разговора, заплакал как ребенок. И когда кончилась запись, спросил робко: а водочки нет у вас? И водочку принесли. И выпил ее, передернувшись всем телом. Хотел выпить по-гусарски, весело, но не смог уже.
Вы простите его, все, кого он обидел. Он заслужил память. Он талантливый, вызывающе талантливый был человек. Светлая ему память.
Александр Маленков, главный редактор журнала «Максим»:
Несколько лет назад мне довелось познакомиться с Успенским. В своем вечном поиске, у кого бы взять интервью для журнала, мы набрели на его кандидатуру. По телефону он был не очень приветлив, но согласился дать интервью у себя на даче. Я боялся столкнуться с грустной картиной человека, пережившего свою славу, с героем масштаба и эпохи Высоцкого (шутка ли, Чебурашка был придуман в 1966 году!), который растерялся в эпоху айфонов и доживает свой век в избушке.
Ничего подобного. Отличный большой дом, внедорожник (не помню какой марки, но приличный). Эдуард Николаевич был боек, гостеприимен и — самое главное — отлично и интересно говорил! Почему с ним редко делали интервью? Невысокий, морщинистый, речь быстрая, глаза горят, но такой, мрачноватый и как будто слегка настороженный. На территории были: коллекция пишущих машинок, мини-зоопарк (да, он любил животных), свой пруд с рыбой, тренажерный зал. Успенский вел жизнь, далекую от заслуженного отдыха. Он показал мне тучу новых изданных книг, с азартом поведал о войне за авторские права. Зачитал отрывок из новой серии про Чебурашку (очень смешной). Жалеть его было решительно не за что, наоборот, я порадовался такой долгой активной жизни. Единственное, мне показалось, что он довольно одинок. В огромном доме был еще только один мужик, он хлопотал по кухне, как я понял, то ли зять, то ли бывший зять. Успенский обмолвился, что у него сложные отношения с семьей.
Уходя, я что-то забыл, через минуту вернулся и застал его за активным воркаутом на эллиптическом тренажере.
Потом мы устраивали премию «Золотой Джокер» за достижения в юморе и решили присудить ему почетный приз за заслуги. Красиво обставили, с отрывками из мультфильмов на экране — «Чебурашка», «Простоквашино», «Антошка-Антошка», «Пластилиновая ворона», «Следствие ведут Колобки», «Баба-Яга против» — невероятно, сколько он сочинил из того, что вошло в язык, в культуру, в обиход. Была овация — весь зал аплодировал стоя. Я вышел вручать этого джокера с велосипедом, в ушанке и в плаще, как Печкин. И до сих пор жалею, что мы не догадались вручить ему седло большое, ковер и телевизор — это было бы не сложно сделать. Ужасно удивило и растрогало, когда он сказал: «Знаете, это первый раз, когда мне что-то вручают на сцене».
Что же, он прожил хорошую жизнь и не только на этапе ее расцвета. И, я думаю, самое главное, что мы все должны испытывать сейчас — это благодарность за всю радость, которую он нам подарил.
Михаил Визель, литературный критик:
Если коротко — Эдуард Успенский стал тем, кем стал для нас, потому что выражал дух времени.
Гена и Чебурашка — типичные идеалисты-шестидесятники.
В 1970-е книжки про Простоквашино в виде довольно прозрачной аллегории отыграли проснувшуюся тягу наконец-то наевшейся досыта и переставшей бояться ночных «гостей дорогих» интеллигенции (яркими представителями которой показаны бородатый Папа, проводящий досуг над раздолбанным «Запорожцем», и Мама, поющая в самодеятельности) «вернуться в деревню, чтобы стать ближе к земле». И не без удивления обнаружившей, что там можно жить.
«Гарантийные человечки» — излет застоя, когда ни черта уже не работало, и к «троеборью успеха» (квартира-дача-машина) советского человека прибавилось непременное наличие такого прикормленного Петровича или Михалыча, который в состоянии быстро и качественно решить проблему с распредвалом или с коронками.
А про 1990-е Эдуард Успенский так ничего придумать не смог. А кто смог, кроме Пелевина.
