Полине было 13 лет, когда попала в детский дом. Родители погибли в автокатастрофе, а родная бабушка (мама отца) не смогла ее взять к себе. Плакала и ходила навещать, но не могла: ей было уже 80 лет. Со стороны матери у Полины родственников не было. А потом умерла и бабушка.
От родителей и бабушки у Поли остались две квартиры. Ребенок, который попадает в детский дом, не лишается недвижимости. По закону она просто дожидается его «на свободе» - вне зависимости от того, будет ребенок усыновлен или выйдет из детдома в 18 лет.
Но информация о жилье детей, конечно, была открытой. О квартирах знали и воспитатели, и директор. Именно директриса и решила в один прекрасный день оформить опеку на Полиной. На тот момент девушке было уже 16 лет! Скоро выпускной – и она заживет нормальной свободной жизнь.
Полина за время жизни в интернате так и не научилась курить и ругаться матом. С остальными детьми учреждения, конечно, иногда случались стычки, но Полина научилась сдерживаться. Какой смысл ругаться и ссориться? Эти люди скоро исчезнут из ее жизни.
Она сможет отрастить волосы (в детдоме ей почему-то их срезали, оставив унылое каре), смотреть телевизор допоздна и наконец-то запираться в туалете (в интернате почему-то не разрешали запираться на щеколду).
Новость о том, что Лариса Павловна (директор) хочет усыновить ее, Полина восприняла спокойно. Они до этого говорили с ней: девочка рассказывала о своей жизни, о том, что мечтает поскорее выйти из детского дома и начать жить по нормальному. Она безумно хотела поступить в университет, но считала, что детдомовских будут срезать на экзаменах.
Лариса Павловна тогда предложила ее удочерить, увеличив шансы девочки на поступление. Но не удочерила, а оформила опеку. Полина осталась в интернате, но юридически была подопечной Ларисы Павловны: конечно, не мамы, но хоть что-то.
А потом начались странности. Сначала Полину отправили на медкомиссию. Лариса Павловна ничего не стала объяснять девочке, но та поняла, что это какая-то психиатрическая экспертиза: ей задавали странные вопросы о ее тяге к самоубийствам, каких-то фантазиях и голосах в голове. Полина в ответ только смеялась и говорила, что они это все выдумывают. Врачи только качали головой.
Потом была еще одна экспертиза, после которой Полину отправили в психиатрическую больницу. Директриса подписала разрешение, сказав, что это ей необходимо. Полина плакала, когда поняла, где очутилась. Отказывалась пить таблетки и убежала. Но ее быстро нашли. И уже медсестра контролировала прием таблеток и ставила уколы.
После них Полина вообще не помнила, кто она и что с ней. Проваливалась в сон, хотя понимала, что идет, а не спит.
Потом был суд. Его Полина помнила плохо. Ей до сих пор давали таблетки. Она слушала, что кто-то говорил, что она склонна к самоубийствам и может покалечить окружающих. Девушка хотела возразить, но язык ее как будто бы не слушался. Стал ватным.
Потом больница. И опять интернат. Только теперь психиатрический. Полина пыталась сказать медикам, что не больна, но те только разводили руками. По рассказам той директрисы Полина выходила самоубийцей-рецидивистом с постоянными голосами в голове, а ее побег из больницы только усугубил дело. Директриса, как единственный опекун, дала добро на срочную госпитализацию и совершенно здоровую девушку отправили из детдома в дурдом.
Потом Полину лишили дееспособности (когда был суд), а ее главный опекун – Лариса Павловна – получила доступ ко всему имуществу девушки. Полина вышла в 18 лет из детдома, как и загадывала, но не в свободную жизнь, а в тюрьму под названием психоневрологический интернат.
