Заметки у камина | Дарья Полынь

— Давай просто всё выкинем! — раздражённо бросил Сергей, сгребая вещи в мусорный пакет. — Зачем хранить этот хлам? Анна стояла посреди маминой спальни, где каждый предмет, казалось, всё ещё хранил тепло родных рук. Старый дом, видавший столько радостей и горестей, теперь казался осиротевшим. Запах корвалола и маминых духов "Красная Москва" ещё витал в воздухе, но становился всё слабее — словно мама уходила снова, теперь уже окончательно. На комоде — забытая чашка с недопитым чаем. Анна помнила, как мама любила пить чай, сидя в старом кресле у окна...

– Боже мой... Откуда это здесь? – прошептала Надежда Ивановна, и её руки задрожали, когда она коснулась золотистого ободка на чайной чашке. Светлана с гордостью оглядела праздничный стол, который накрыла для юбилея свекрови. Старинный фарфоровый сервиз, найденный случайно в кладовке, придавал столу особую торжественность. Тонкий узор из васильков, золотые виньетки по краю – такой красоты она давно не видела. – Мам, ну что ты застыла? Садись, все уже ждут! – Дмитрий попытался подвести мать к столу, но та словно окаменела...

— Никогда не лезь в то, что не касается тебя! Плёнка выскользнула из моих рук, а в воздухе повисла звенящая тишина. Я никогда не видела Артёма таким — побелевшие костяшки пальцев, желваки на скулах и этот взгляд... Колючий, почти враждебный. Он стоял, тяжело дыша, словно пробежал марафон, а не просто выхватил у меня старую фотоплёнку с загадочной надписью "Я и он". Три месяца. Всего три месяца прошло с того вечера на фотовыставке, где в полумраке галереи наши взгляды впервые встретились. Я помню...

— Мам, лучше скажи правду, — ты хоть раз пожалела, что выбрала его вместо нас? Наталья вздрогнула, словно от пощёчины. Её руки, привычно нарезающие овощи для салата, замерли над разделочной доской. На кухне стало так тихо, что старые ходики на стене, казалось, отбивали не секунды, а удары его сердца. Те самые часы - единственное, что осталось здесь неизменным с его детства. Тик-так, тик-так... Как метроном памяти, отсчитывающий годы обид. Прислонившись к дверному косяку, Павел не сводил глаз с матери...

Конверт лежал среди счетов и рекламных листовок на кухонном столе. Обычный белый конверт, но почерк на нем... Этот почерк я узнаю из тысячи — размашистый, с острыми углами букв, будто каждая строчка — упрек. Свекровь. Ирина Николаевна. Пальцы дрогнули, когда я взяла конверт. Сердце предательски екнуло, словно в девятнадцать лет, когда я впервые переступила порог их дома. Тогда она встретила меня таким же острым взглядом, каким выводила сейчас буквы моего имени на конверте. "Дорогая Лариса!" — начиналось письмо...