Юля С.

Светлана не брала трубку три дня. Мама звонила по двадцать раз в день. Отец — пару раз. Потом начались сообщения. Сначала гневные: "Неблагодарная! Бессовестная!" Потом жалостливые: "Папе плохо с сердцем." Потом ультимативные: "Последний раз говорю — одумайся!" Андрей молча обнимал по вечерам. Не лез с советами, просто был рядом. На четвертый день приехала мамина сестра, тетя Люда. — Света, открой. Поговорить надо. Села на кухне, чай пить отказалась. — Мать у тебя места себе не находит. — Она сказала, что лучше бы аборт сделала...

Светлана знала наизусть все варианты родительского шантажа. "После всего, что мы для тебя сделали!" — это была коронная фраза матери на любой отказ. Не можешь приехать на выходные помочь с огородом — неблагодарная дочь. Не даешь денег в долг на очередную мамину прихоть — жадная. Каждый разговор превращался в перечисление родительских заслуг. Телефон зазвонил в семь утра субботы. Светлана знала — мама. Только она могла звонить так рано. — Света, нам нужно поговорить. — Мама, сейчас семь утра. — Для родителей время найти не можешь? Мы тебя растили, ночами не спали, а ты...

Дима стоял посреди комнаты и молчал. Виктор Павлович ждал. Лера восторженно бегала по комнате, открывала шкафы, проверяла краны на кухне. — Дим, ну скажи что-нибудь! — она потянула парня за руку. — Смотри, папа даже кофеварку купил! Твою любимую! — Виктор Павлович... — Дима наконец заговорил. — Это... это очень много. Вы столько сделали. — Для вас старался. Чтобы жили комфортно. — Спасибо. Правда, спасибо. Но... Виктор Павлович почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Это "но" прозвучало как приговор...

Виктор Павлович стоял посреди пустой комнаты и прикидывал, где поставить перегородку. Комната большая, двадцать восемь квадратов. Из обычной кладовки можно сделать отличную кухоньку. А если вход отдельный пробить через веранду — вообще как квартира-студия получится. — Пап, ты уверен? — Лера заглянула в дверь. — Может, не стоит так заморачиваться? — Что значит не стоит? Вы же собираетесь жениться. Где жить будете? — Ну, пока у Димы. У него однушка. — В съемной однушке? Когда у нас полдома пустует? Не говори глупости...

Завещание лежало в тумбочке, как мама и сказала. Таня держала документ в руках и не знала, что чувствовать. С одной стороны — облегчение. Мама позаботилась, защитила её. С другой — тяжесть. Будто приговор подписан. К врачу поехали на такси. Мама еле шла, приходилось поддерживать под руку. В больнице очередь, духота. Мама побледнела, пот на лбу выступил. — Посиди, я узнаю, когда нас примут, — Таня усадила маму на лавку. У регистратуры толпа. Пробилась, спросила. — Ждите. Врач задерживается. Ждали час...

Таня проснулась от знакомого звука — мама кашляла в соседней комнате. Часы показывали половину шестого утра. Встала, накинула халат и пошла проверить. Мама сидела на кровати, держалась за грудь. — Тань, водички принеси, — прохрипела она. Таня принесла стакан теплой воды, помогла маме отпить несколько глотков. Кашель утих. — Спасибо, доченька. Иди спи еще. — Да уже не усну. Давай лучше таблетки твои приготовлю. На кухонном столе стояла целая батарея лекарств. От давления, для сердца, от боли в суставах...

В пять утра зазвонил будильник. Лена открыла глаза. Сергей спал рядом, похрапывая. Вчера лег поздно — до двух ночи играл в компьютерные игры. Она тихо встала, пошла на кухню. Поставила кофе, достала яйца для омлета. Руки двигались автоматически — нарезать помидоры, натереть сыр, взбить яйца. Пока готовился омлет, сделала бутерброды себе с собой. В клинике некогда нормально поесть. — Ммм, как пахнет! — Сергей зашел на кухню, потягиваясь. — Ты же рано сегодня? — Проверка. Надо к семи быть. — А завтрак? — На плите омлет...

Лена открыла дверь ключом и сразу почувствовала запах. Вернее, его отсутствие. Никакого запаха еды. Значит, опять ничего не готовил. В коридоре валялись его кроссовки — как бросил утром, так и лежат. Рядом носки. Лена переступила через них, сняла туфли. Ноги гудели после двенадцати часов на ногах. Она работала администратором в медицинском центре, и сегодня был особенно тяжелый день — две смены подряд, коллега заболела. — Лен, ты? — голос Сергея из гостиной. — Я. — Отлично! Что на ужин? Лена прошла в комнату...

Сергей уходил, и Лена не верила. Стояла в дверях спальни, смотрела, как он складывает вещи. Джинсы, футболки, ту самую рубашку, которую она критиковала. — Ты серьезно? Из-за какого-то дурацкого ужина? — Не из-за ужина. — А из-за чего? Сергей остановился. Посмотрел на неё. Красивая. Умная. Когда-то любимая. — Из-за всего, Лена. Из-за трех лет унижений. — Унижений? Я шучу! — Нет. Ты унижаешь. При друзьях, при коллегах, при твоих родителях. — Мои родители тебя обожают! — Твоя мама сказала на прошлой неделе — хорошо, что ты нашла хоть кого-то...

Сергей знал, что будет плохо, еще когда они поднимались по лестнице. Лена уже была на взводе — не понравилось, что он надел старую рубашку. — Серёжа, ну что за вид? Как студент первокурсник! Он промолчал. За три года научился — когда она в таком настроении, лучше не спорить. Дверь открыл Максим: — О, наконец-то! Заждались вас! В квартире уже собрались все — Максим с женой Олей, Витя с Мариной, Антон один пришел. Старые друзья, еще с института. Раз в месяц собирались поужинать, поболтать. — Ленка, красавица! — Оля обняла Лену...

Ваня назвал Максима папой, и что-то изменилось. Тамара Ивановна стала приходить к ним по выходным. Не часто, раз в две недели. Садилась в углу дивана, наблюдала. Катя показывала дневник — одни пятерки. — Бабушка... то есть, Тамара Ивановна, смотрите, учительница похвалила мое сочинение! — Бабушкой зови, — вдруг сказала Тамара Ивановна. — Неудобно же по имени-отчеству. Девочка расцвела: — Правда можно? — Можно. Денис по-прежнему дичился. Подросток, что с него взять. Но однажды подошел: — Бабушк.....

Тамара Ивановна смотрела на свадебные фотографии и не могла поверить — её красавец сын Максим стоял в обнимку с этой женщиной. Ирина — тридцать восемь лет, трое детей от разных мужей, работает продавцом в магазине. А рядом её сын — успешный программист, красивый, умный, за которым девочки с института бегали. — Зачем ему эта ноша? — вслух сказала она, хотя в комнате никого не было. Листала фотографии чужих детей, которые теперь стали внуками. Старший, Денис, четырнадцать лет — угрюмый подросток с длинными волосами...