Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ

Три дочери царя Ивана V, три совершенно разные судьбы. Старшую Екатерину выдали за герцога Мекленбургского, среднюю Анну пристроили к герцогу Курляндскому (она потом, представьте себе, императрицей стала), а младшую Прасковью... За кого бы вы думали? За генерал-майора Ивана Дмитриева-Мамонова, самого обыкновенного русского дворянина, хоть и происходил он от потомков Рюрика. Вот вам и мезальянс, который все традиции царского дома сломал, и почему-то именно Пётр Великий благословение на него дал....

Иола Игнатьевна медленно водила пальцем по фотографии. Вот они с Федей молодые, счастливые. Милан, 1903-й. А рядом с ними дети. Ирина, Боря, близнецы Таня и Феденька, Лида. Игрушки нет, их первенца, четырехлетнего Игорька, уже два года как похоронили. С него, наверное, все и началось. «Ты меня не любишь, - бросил тогда Федя, - ты даже по сыну не плачешь». Не плакала, это верно. Но разве от холодности? Просто не могла, внутри все окаменело. Вот уж не думала тогда, в девяносто шестом, когда итальянская...

Советский журнал «На посту» в 1923 году назвал её «писательницей с хриплой злобой кухонной женщины, лишившейся сковороды». Речь шла о "барышне", которую Блок считал единственной в своём роде, а весь дореволюционный Петербург звал «декадентской мадонной». Она прожила с мужем пятьдесят два года, не разлучаясь ни на день, но так и не родила ему детей. Она носила на груди ожерелье из обручальных колец, которые ей присылали отвергнутые поклонники. Вот о ней я вам сегодня и расскажу. Пару лет назад я просматривал старый номер «Северного вестника» за 1888 год...

Как же странно...художник, которого великий Репин поначалу принял за испанца за невероятную дерзость мазка и буйство красок, встречал закат жизни в Париже, городе своей юности и мечты, не имея средств даже на приличные холсты. Он писал на обычных картонках. А продавал их через посредников на той самой набережной Сены, где когда-то гулял молодым восторженным путешественником, и обучался у французских мастеров... Константин Коровин. Первый русский импрессионист. Академик живописи. Кавалер ордена Почетного легиона Франции...

Туристы, загорающие ныне на пляжах Вильфранш-сюр-Мер, что лежит меж Ниццей и Монако, редко задумываются о том, отчего в этом благословенном уголке Лазурного берега, где чашка кофе стоит дороже иного русского обеда, торчат бронзовые бюсты каких-то бородатых господ в старинных мундирах. А бухта сия с 1856 года официально числилась русской, здесь базировался императорский флот, и местные рыбаки, чьи деды ещё помнили времена Наполеона, рассказывали внукам, как в далёком 1770 году в эти воды впервые...

Художник долго искал натурщицу для своего нового полотна. Валентин Серов хотел воплотить на холсте образ современной женщины-загадки, соединяющей в себе хрупкость и силу, красоту и что-то первобытное. И вот однажды вечером в парижском театре длинную, как лиана, с огромными глазами и движениями, напоминающими ожившую античную статую привлекательную девушку. «Согласитесь позировать мне», — попросил Серов после спектакля. Ида Рубинштейн кивнула. Так и появилась картина, которую одни называли гениальной, а другие отвратительной...

Старенькая афиша одесского театра «КРОТ» упрямо не вмещала длинное имя Екатерина. Семь букв было слишком много для узкой колонки, где перечислялись актёры труппы. Молоденькая артистка, стоя перед этой афишей в промозглый осенний вечер 1919 года, вздохнула и махнула рукой: «Ладно, оставьте хотя бы последние четыре». Так девятнадцатилетняя Катенька Зелёная превратилась в Рину, имя, под которым её будут знать и любить миллионы, хотя сама она до конца жизни так и не привыкнет откликаться на это сокращение...

Лев Толстой, хорошо помнивший семейные предания александровской эпохи, как-то обронил: «Во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных...», и заметьте, что именно Милорадович поставлен им на первое место, а «наше всё» занимает лишь третье. Толстой не погрешил против истины: граф Михаил Андреевич был живой легендой, одним из тех людей, о которых говорят, что они заговорённые. Пятьдесят два сражения, и ни единой царапины! А судьба, выходит, берегла его для того, чтобы он погиб не от французского...

Сенебье, соотечественник Лефорта, писал из Москвы на родину: «Пока Москва остаётся Москвой, не было в ней иностранца, который пользовался бы таким могуществом». Между тем сам Лефорт прибыл в Россию почти нищим, его даже не взяли на службу. Как же вышло, что безденежный авантюрист стал адмиралом, генералом и единственным другом царя? Но прежде, чем я начну мой сегодняшний рассказ, сделаю одну оговорку. В книгах часто пишут «швейцарец Лефорт», и это, не совсем верно. Женева в те годы была самостоятельной...

Москва, декабрь 1898 года... Павел Михайлович лежал в своей комнате и смотрел в потолок. Врачи говорили о больном сердце, о переутомлении. Вера Николаевна, его дорогая Верочка, едва оправившаяся после паралича, сидела рядом и держала его за руку. Ей было трудно говорить,лицо всё ещё перекашивало, но она сжимала его пальцы, и этого было достаточно. Ему было шестьдесят шесть лет, и он был счастлив. Хотя, пожалуй, счастье - не то слово. Скорее, он был спокоен. Спокоен, как человек, сделавший то, что должен был сделать...

Москва, сентябрь 1918 года... Иван Николаевич Прохоров стоял у окна фамильного особняка на Трёхгорном валу и смотрел, как по улице маршируют солдаты с красными повязками. Фабричные трубы больше не дымили, производство остановилось неделю назад. В кабинете деда на стене висел портрет прапрадеда Василия, того самого крепостного мальчишки, который сто девятнадцать лет назад решил построить в Москве ситценабивную фабрику. Ивану было двадцать восемь лет, и он был последним Прохоровым, управлявшим Трёхгорной мануфактурой...

Я не верю, неужели он не понимал, что теряет? Тринадцать лет верности, троих детей, женщину, которая одна не пыталась им командовать. А он всё равно не удержался. Перед швейцаркой с повадками львицы, перед первой девушкой Бонда не устоял французский красавец. И потерял семью. Элоди Константен сидела в крохотной английской квартирке и смотрела в окно. Дождь, как и положено в Лондоне, барабанил по стеклу надоедливо, нудно. Дети уже улеглись спать, и в доме стояла тишина, какой в Париже почти не бывало...