Ложка Соды | Рассказы о жизни и любви

Кузьмич протёр ладонью запотевшее стекло автобуса и прищурился. Снаружи тянулись незнакомые поля, утопающие в сумерках. Какой-то новый район. Сколько лет прошло? Двадцать? Двадцать пять? Всё изменилось до неузнаваемости. — Следующая — «Дальняя», — объявил водитель, человек средних лет с щетиной и в бейсболке с выцветшим логотипом. Кузьмич поднялся, подхватив потрёпанную дорожную сумку. Колени хрустнули — годы брали своё. Он не думал, что когда-нибудь вернётся в эти места, да ещё и таким способом...

Дождь. Тяжелые, свинцовые капли били по асфальту, превращая московские улицы в черное зеркало, в котором отражались неоновые огни и искаженные лица спешащих людей. Марк стоял у окна своей квартиры на пятнадцатом этаже, прижавшись лбом к холодному стеклу. В руке — телефон с сообщением: «Прости, но нам лучше расстаться». Две недели назад такое же сообщение стерло их шестилетний брак. Теперь рушились последние надежды на примирение. Внутри все онемело, словно отмерло. Даже боли больше не было — только глухая пустота и звенящая тишина...

Небо затянуло серой пеленой, будто отражая внутреннее состояние Глеба. Он стоял у могилы, держа в руках помятый конверт. Третий час подряд. Люди давно разошлись, а он всё не мог сдвинуться с места. В конверте — письмо, которое он так и не прочитал при жизни отца. Пятнадцать лет письмо пролежало нетронутым в ящике стола. Пятнадцать чёртовых лет. — Ну и что ты теперь будешь делать, герой? — раздался скрипучий голос позади. Глеб не обернулся. Он знал, кто это. — Мне надо побыть одному, Семёныч. — Одному? — усмехнулся старик...

Антон Викторович Северцев считал, что полностью контролирует свою жизнь. В пятьдесят два года он имел всё, что, по его мнению, полагалось иметь успешному человеку: загородный дом в престижном посёлке, немецкий автомобиль представительского класса и должность заместителя директора в компании, торгующей промышленным оборудованием. А ещё — жену, которая не мешала жить так, как ему хотелось, и взрослого сына, который почти не звонил. Антон Викторович специально держал дистанцию с окружающими, чтобы ни от кого не зависеть...

Тощие пальцы Антонины Павловны, унизанные массивными кольцами с янтарём, нервно перебирали шторы, только что развешанные невесткой. Было ясно, что движения эти не столько проверка качества, сколько привычка контролировать территорию. — Опять неровно повесила. Ей-богу, Наташа, ты как в поле выросла. Шторы — лицо дома, — проскрежетала Антонина Павловна, не глядя на невестку. Наталья глубоко вдохнула, досчитала до пяти и медленно выдохнула. Этот приём она освоила за полгода совместного проживания со свекровью...

Сумерки мягко опускались на деревню Ольховку, окутывая избы прохладной дымкой. Мария Петровна — седая, но еще крепкая старушка шестидесяти семи лет — сидела на лавочке у калитки и вязала теплый шарф для внука. В это время года, в середине сентября, вечера уже становились промозглыми. Ее задумчивое уединение нарушил скрип соседской калитки. На улицу вышел Степан Кузьмич — высокий худощавый мужчина с аккуратно подстриженной седой бородой, местный умелец и уважаемый человек. — Добрый вечер, Мария Петровна, — поприветствовал он соседку, остановившись у ее палисадника...

Старые железные перила обжигали ладонь даже сквозь перчатку. Дмитрий отдернул руку, будто дотронулся до кипятка, и хмыкнул. Минус двадцать пять — особый сорт мороза, когда металл словно раскален. Он дунул на ладонь и медленно двинулся по ступенькам, перешагивая через обледеневшие участки, пока не достиг площадки между этажами. — Да когда ж ты сдохнешь! — донеслось из приоткрытой двери. — Сколько можно жрать мои таблетки? Они, может, последние! — Тебя, Надюха, самой в таблетку растереть! — надтреснутый мужской голос перешел в надрывный кашель...

Пётр Артемьевич Чежин, или попросту Петро, как называли его уже сорок лет в родной деревне Ольховке, вернулся с рыбалки позже обычного. Зябко поёживаясь в потрёпанном брезентовом плаще, он взгромоздил на костлявое плечо ведро с полудюжиной окуней и неторопливо зашагал вдоль серого забора. — Эй, Петро! — хриплым басом окликнул его сосед Ермолай, высунувшись из-за покосившейся калитки. — Что так припозднился? Клюёт хоть? — Ермолай, ты бы чем языком чесать, крышу бы наконец залатал, — буркнул Петро, кивая на прохудившуюся кровлю соседского дома...

Егор Самохин всегда знал, что рано или поздно прошлое настигнет его. Просто не думал, что это случится в обычный вторник, когда термометр за окном показывал минус пятнадцать, а настенные часы в прихожей, привезённые ещё из старой квартиры, пробили ровно восемь. — Да что б тебя — Егор с трудом втиснул ногу в ботинок, который упрямо не желал налезать. — Вот же з.а.р.а.з.а! Утро не задалось с самого начала. Сперва сломался будильник, потом выяснилось, что кофе закончился ещё вчера, а на работу опаздывать было нельзя — сегодня подписание контракта, от которого зависела судьба компании...

Кухня наполнилась запахами жареного лука и острых приправ. Марта стояла у плиты, помешивая кипящее варево в огромной кастрюле. Её тонкие пальцы, унизанные массивными серебряными кольцами, крепко сжимали деревянную ложку. Она то и дело поправляла выбивающуюся прядь седеющих волос, которая упрямо падала на лоб, словно напоминая о годах, стремительно утекающих между пальцами. — Соль, куда я дела соль? — бормотала она себе под нос, осматривая заставленные банками полки. — Как можно готовить без соли?...

Кофе в кабинете Елены Викторовны резко запах горечью, когда дверь скрипнула и вошел он. Она даже не подняла головы от монитора — узнала по этому скрипу, по звуку шагов, по тяжелому дыханию. Сколько раз за тридцать лет она слушала эти шаги в коридоре их квартиры? Тысячи. Десятки тысяч. — Батюшки, кто к нам явился, — она медленно стянула очки для работы за компьютером и подняла глаза. Виктор Андреевич стоял в дверях ее кабинета, как побитая собака. Некогда статный мужчина, гордость института, любимец женщин...

Лодка мягко скользила по речной глади, подчиняясь неторопливым движениям вёсел. Алексей Сорокин размеренно греб, стараясь не нарушать утреннюю тишину. Ему недавно стукнуло пятьдесят два, но в свои годы он всё ещё сохранял крепкое телосложение человека, привыкшего к физическому труду. Седина, пробивающаяся в тёмных волосах, и глубокие морщины вокруг глаз были единственными признаками возраста. Он направлял лодку к противоположному берегу, где располагался старый дом его отца. Место, которое Алексей не посещал последние пятнадцать лет...