Мысли без шума

Он выбрал не меня. Эта мысль пришла не сразу — не ударом, не криком, не обвалом. Она подкрадывалась медленно, почти ласково, как осознание неизбежной болезни, которую долго отрицали. Сначала — подозрение. Потом — догадка. Потом — цепочка фактов, которые невозможно больше игнорировать. И только в самом конце — фраза, которую уже нельзя было заменить ничем другим. Он выбрал не меня. Я сидела на кухне, где мы прожили вместе почти двенадцать лет, и смотрела на трещину на стене. Она появилась давно, ещё после того ремонта, который мы так и не закончили...

— А зачем? Разойдемся и всё. Я к ней перееду. Ты здесь останешься. Потом квартира дочери достанется. А если будет суд — придется делить имущество. Тебе это нужно? Он говорил спокойно, почти деловито, словно обсуждал не распад семьи, а смену тарифа или продажу машины. Без злости. Без надрыва. Даже без раздражения. И именно это было самым страшным. — Надо же… — Марина усмехнулась одними губами. — И о дочери подумал, и о себе. Всё учёл. А меня, значит, можно не учитывать? Он пожал плечами. Привычным, давно отточенным движением человека, который много лет уходил от прямых разговоров...

Ирина с молодым человеком метались по комнате и одевались. Движения были резкими, несогласованными — как у людей, которых выдернули из другого измерения. Рука искала рукав, пуговица не находила петлю, чьи-то волосы цеплялись за воротник. Они увидели Марию и застыли на месте, словно кадр, внезапно поставленный на паузу. Возникла немая пауза — тяжёлая, густая, вязкая. При других обстоятельствах она могла бы показаться смешной и нелепой: двое взрослых людей, растерянных, будто подростки, пойманные с поличным...

— Уходи от неё. Он кивнул. Почти машинально, будто речь шла не о жизни, а о маршруте — повернуть налево или направо. Они сидели в её машине, припаркованной у тёмного двора, где фонарь давно мигал и не давал настоящего света. Это был не первый разговор на тему «ну когда же?», не первая попытка поставить точку в предложении, которое давно тянулось, как незакрытая скобка. Дима сам был виноват. Он сказал слова, которые не нужно было говорить. Сказал тогда, давно, почти не думая, но именно они и стали ловушкой...

До свадьбы молодые не жили вместе. И ни разу не спали в одной постели всю ночь. Понятно, что плотские утехи им были не чужды — по углам, в спешке, в украденных часах между делами, — но вот совместного быта они ещё не испытали во всех его прелестях. Им казалось, что это неважно. Что любовь сильнее привычек. Что официальное «да» само по себе всё расставит по местам. Аня верила в это искренне. Почти фанатично. Она относилась к браку как к рубежу: до — ожидание, после — настоящая жизнь. Её мама говорила, что так правильно...