Просыпаюсь среди ночи от ощущения, что должна быть где-то в другом месте. Не в другой квартире или городе, а в другой версии реальности. Той, где я не отказалась от предложения, не повернула на ту улицу и не промолчала в ответ. Иногда мне кажется, я слышу, как та, другая жизнь, идет параллельным курсом. И там кто-то тоже просыпается в это же время и думает обо мне. И мы оба не знаем, чья реальность настоящая.
Рваные заметки
20
подписчиков
Мысли, рассказы, сказки и зарисовки.…
Музей снов
Он работал ночным сторожем в музее снов, куда люди приносили на хранение то, что видели во сне. В огромных стеклянных колбах плавали обрывки забытых мелодий, в специальных шкафах хранились тактильные ощущения — бархат крыльев гигантской моли, прохлада мраморных ступеней, ведущих в никуда. Его задача была проста — следить, чтобы сны не смешивались, не старели и не пытались сбежать. Потому что сбежавший сон — опасная штука, он может вселиться в первого встречного и начать творить свою реальность. Однажды в его дежурство пропал сон под инвентарным номером 445-Б — «Бесконечная библиотека»...
Она закрывает глаза и делает шаг вперед
Она начала стирать границы между сном и явью в прошлую среду, хотя календарь давно перестал иметь значение. Сначала это были мелочи: на столе появлялась чашка, которой не было в шкафу, в воздухе повис запах груш из детского сада, хотя за окном стояла зима. Потом из щелей между половицами пророс папоротник, которого она не сажала, а из розетки вместо гула трансформатора доносилось далекое пение сестры, которую она похоронила десять лет назад. Она не испугалась, приняла это как данность — видимо, реальность решила сдать позиции, устав от ее безразличия...
На подоконнике живёт муха. Мы соблюдаем нейтралитет. Я не пытаюсь её прихлопнуть, она не подлетает ко мне. Иногда мы смотрим друг на друга. Два биологических вида в состоянии временного перемирия. Завтра один из нас нарушит договорённости.
Линии судьбы
Я обнаружила, что хожу по линиям судьбы. Они расстилались по городу, как гигантская паутина — золотистые, серебряные, иногда рваные и серые. Сначала я просто следовала за самой яркой, своей собственной. Она вела на работу, в магазин, домой. Предсказуемо, скучно. Тогда я начала сворачивать на чужие. Первая, изумрудная нить, полная зигзагов и петель, привела меня в квартиру, где женщина с разбитым сердцем собирала чемодан, чтобы уехать навсегда. Я не стала ей мешать, просто стояла в дверях, чувствуя, как дрожит ее линия...
Призраки
Сегодня город наполняется призраками, и только я это вижу. Они не в белых саванах и не с цепями — они носят пиджаки и пахнут утренним кофе. Утром со мной в вагоне ехал призрак моего отца. Ему было столько, сколько мне сейчас. Он смотрел в окно на мелькающие туннели и не узнавал меня. А я не решалась подойти, потому что не знала, что сказать. Он вышел на «Маяковской», и дверь вагона захлопнулась между нашими жизнями с таким же финальным звуком, как хлопнула дверь его машины в тот вечер, когда он уезжал навсегда...
Дождь. Сижу в кафе напротив девушки, которая пишет что-то в блокноте. Она смотрит на меня и пишет. Пытаюсь понять, кем я стала в ее истории. Возможно, второстепенным персонажем. Возможно, символом одиночества. Она уходит, не допив кофе. На столике осталась записка. Дождь за окном пытается стереть город, как неудачный карандашный набросок. У него неплохо получается. Смотрю на размытые контуры и думаю, что, возможно, и мы все — просто черновой вариант чего-то более совершенного.
Разговор с таксистом, который считал себя перевоплощением уличного фонаря. «Люди выходят, заходят, — говорил он, прищурившись, — а я просто несу свет. Иногда тускло, иногда ярко. Главное — не моргать, когда мимо проходит чье-то одиночество. Его можно спугнуть». Действительно, несусвет, улыбнулась я. Он высадил меня на пустынной улице и пожелал хорошего свечения. Я шла домой и старалась не моргать. На всякий случай.
Зашла в круглосуточный за кофе. Продавец читал Хайдеггера. «Бытие и время для третьей ночной смены — самое то, — сказал он, не отрываясь от книги. — Тут либо с ума сойдешь, либо экзистенциальный кризис словишь». Я спросила, что же он выбирает. Он вздохнул: «А есть ли разница? В обоих случаях понимаешь, что одинок, а утренняя смена все равно опоздает». Я оставила деньги на прилавке. Он кивнул, перелистывая страницу. Кажется, это был самый честный разговор за последние полгода.
Иногда я чувствую, как меня переписывают. Стирают неудачные диалоги, вставляют более изящные метафоры, закручивают сюжетные линии, которые я давно забросила. Просыпаюсь с чувством, что сегодня нужно сыграть другую версию себя. Возможно, того, кто не сидит в полчетвертого утра на кухне, прислушиваясь к тому, как тикают внутри чужие сценарии.
Ночью квартира оживает иначе. Стены становятся тоньше, и сквозь них просачиваются звуки других вселенных. Вот кто-то смеется именно так, как смеялся ты. Вот хлопает дверь, которую я никогда не открывала. В 3:04 на кухне сама собой закипает вода. Не иду проверять. Иногда лучше не знать, кто пьет с тобой чай по ту сторону тишины.
Философия шести утра. Звук, с которым закипает чайник, важнее всего, что ты скажешь сегодня. Мозг еще не включил свет, а руки уже что-то печатают. В этой предрассветной прострации нет прошлого и будущего. Есть только струйка пара и тяжесть чашки. Сейчас я приду в себя и все испорчу. А пока я — идеальная версия себя: пустая и молчаливая.