Радость и слезы

Телефон звенел, когда он печатал отчёт. "Ты ведь приедешь?" — спросил тихий голос. И вдруг все цифры потеряли смысл. Дима отодвинулся от монитора и взглянул на часы в углу экрана. 31 декабря, 18:47. Пустой офис. Никого, лишь гудение кондиционера нарушало тишину. — Мам, я же объяснял... Не закончил аналитику по четвёртому кварталу, — соврал он, глядя на давно готовый отчёт. — Сынок, мы с отцом ждём тебя. И соседи будут. Помнишь Ирину Андреевну с Михаилом? И Настю Комарову, дочку моей подруги из соседнего дома? Она, между прочим, тоже одна в этом году...

Бумага всё помнит. Даже когда мы сами забываем. Арсений Петрович раскрыл коробку, и запах старой бумаги наполнил комнату. Полвека накапливать хлам, а теперь внук настаивал на "расхламлении" — модное словечко из тех, что молодёжь придумывает, чтобы старикам жизнь усложнить. Предстоящий переезд в новую квартиру, поближе к Лёшке с семьёй — вот причина всей этой суеты. Сам согласился, сам подписал документы. А теперь внук вчера позвонил и сказал, что приедет через неделю и вывезет всё "лишнее". И с...

В этом году духовка осталась холодной. И вдруг стало спокойно — без беготни, без запаха пирогов. Впервые за двадцать лет Надя решила не печь новогодние пироги. Не для соседей, не для случайных гостей, не для дочери, которая всё равно не приедет. Каждый праздник Надя стояла у плиты с раннего утра. Лепила, выпекала, украшала. Разносила по квартирам ещё тёплые, ароматные угощения. Соседи улыбались, благодарили, нахваливали её кулинарные таланты. «Ах, Надежда Михайловна, никто так не печёт, как вы! Это же пальчики оближешь!» А потом закрывали двери...

Автобус не шёл уже сорок минут. Она стояла, держась за старую сумку, а снег ложился на плечи, будто укрывал. Мария Никитична пыталась разглядеть приближающиеся фары сквозь метель, но видела лишь серую пелену и редкие огни проезжающих мимо машин. Руки замёрзли даже в перчатках. Сумка с продуктами оттягивала плечо, и женщина периодически перекладывала её из одной руки в другую. Андрей заметил её на автобусной остановке, когда вышел из здания офиса. Он работал консультантом в юридической фирме уже почти десять лет...

Мария Викторовна посмотрела на часы — девять минут оставалось до прихода автобуса, который должен был увезти её к новой жизни. Она сидела на старой скамейке возле подъезда, перебирая в голове последний год. Год бесконечного ожидания: звонков от сына, сообщений, лучших времён. А теперь вот она едет устраиваться няней по объявлению. В чужую семью, где ей предстояло попытаться стать своей. — Выходит, бросаешь нас? — прервал её размышления скрипучий голос Зинаиды Петровны, соседки со второго этажа...

Она не ревновала. Просто поняла, что доверие невозможно восстановить после предательства. И когда он снова позвонил, сделала вид, что не слышит звонка. Валя стояла посреди комнаты, вцепившись в спинку стула, и слушала, как настойчиво трезвонит дверной звонок. Четыре длинных. Пауза. Еще три. Так звонил только он — Костя с третьего этажа. Звонил уже четвертый день подряд, каждый раз в одно и то же время — ровно в шесть двадцать вечера, когда заканчивались новости по телевизору. Сначала она отключила звук телевизора, затем выключила его полностью...

Он говорил всем: "Не скучаю". А потом стоял внизу и смотрел на окно — свет горел до полуночи, значит, не спит. Значит, ждёт. Иван проснулся рано в маленькой комнате, которую выделил ему Макар. Прислушался — на кухне уже гремели посудой. Брат всегда был ранней пташкой. Он встал, накинул старый свитер и вышел на балкон, утренний холодок пробирал до костей. Небо затягивало тучами, обещая дождь. Двенадцать дней. Столько он продержался у Макара. Двенадцать дней без Вариных пирожков с капустой. Без её тихого бурчания за спиной...

Теперь никто не оставляет открытым кран, не шуршит газетой, не жалуется на пенсию. Тишина — идеальная, ровная. И от этого невыносимая. Как будто весь мир выключили. Я сижу на кухне, где прожила сорок два года рядом с Игорем, и не могу найти себе места в этой пустоте. Раньше я ворчала на мужа за его привычки, за громкие разговоры о политике, за разбросанные носки. А сейчас мне хочется услышать все это снова — хоть на минутку. Меня зовут Нина. Мне шестьдесят семь. И только сейчас я поняла, что всё, на что я жаловалась, было моей жизнью...

Бывает ли так, что просыпаешься однажды утром и понимаешь, что твоя жизнь — это огромный самообман длиною в двадцать лет? Я проснулся именно с этим ощущением в тот день, когда мне исполнилось сорок три. Аня лежала рядом, тихо посапывая, а я смотрел в потолок и физически ощущал, как годы нашего брака давят на грудную клетку, не давая нормально вдохнуть. Представьте, живешь с человеком два десятилетия, воспитываешь детей, строишь быт, а потом вдруг осознаешь, что все эти годы принимал за любовь совсем другое чувство — благодарность...

Она смеялась: "Ты мечтатель, а не мужчина." Он просто кивнул. Когда сделка закрылась, первым документом, который он подписал в новом офисе, был приказ о её увольнении. Вика сидела напротив Лёни, нервно постукивая пальцами по столику. Пять лет брака превратились в этот напряженный разговор в кафе. — Ты опять о своём? — она едва сдерживала раздражение. — Опять новый проект? Лёня поднял голову. Он говорил об инвестициях в биотехнологии. — Это перспективная область. Думаю через год-полтора... — Год-полтора, — перебила Вика...

Она не мстила. Просто поставила подпись под документом. Иногда справедливость приходит тихо — без пафоса, но с холодным удовлетворением, которое длится дольше аплодисментов. Рита опустила ручку и закрыла папку с личными делами сотрудников финансового отдела. Сокращение штата — всегда неприятная процедура, но компания переживала реструктуризацию, и это было неизбежно. Список подлежащих увольнению лежал перед ней, и фамилия "Краснова" в нём не вызывала у неё никаких особенных эмоций. По крайней мере, так думали все вокруг...

Он шёл с тоской — не по людям, по времени. Но когда увидел её в сером пальто, понял: время, оказывается, иногда ждёт. Володя Сорокин остановился у ступеней школы, словно наткнулся на невидимую преграду. Шестьдесят лет назад он выбегал отсюда, не оглядываясь, с аттестатом, зажатым в ладони. А теперь стоял, разглядывая облупившуюся краску и новую вывеску, и чувствовал, как прошлое тянет назад. — Что же ты застыл, как первоклассник? — окликнули его. Володя обернулся и замер. У входа, опираясь на тонкий зонт, стояла женщина...