Православные рассказы

Рассказ для православного чтения Я зашёл к себе под мост. Дыра снова разрослась, и снова снежинки, роящиеся в завихрениях сквозняка, казались суетливыми ожившими звёздами. Луч фонарика коротко скользнул по прогнувшемуся фанерному потолку, похожему на огромную, промокшую скорлупу. Я быстро пробежался взглядом фонаря по стенам, увешанным ветошью, рваными пакетами со скарбом и бесчисленными веревочками, которые пригождаются всегда. Потом выхватил из темноты пол, устланный бесформенными тряпичными лежбищам и мелким хламом...

Не соглашайся на компромисс, Когда пройдешь сквозь унынье и страх, Когда в победу свою вонзишь Пальцы, окоченевшие в мечтах. Не соглашайся на компромисс Не принимай от мира взятку. Не радуйся, не веселись, Победе мелкой, дороге краткой. Не соглашайся с мечтою земной, С выигрышем - как с целью. Пусть правда следует за тобой, Пусть будет твоей цитаделью...

Светофоры краснели от его злости. Кажется, чем больше он сердился, тем медленнее ехалось в потоке - пробка сгущалась, она уже чувствовалась в слепом тыканьи соседних машин в никуда, в бесполезный объезд попутных, которые сами ищут, как объехать идущих впереди. Николай ругался, вытягивал шею и пытаясь разглядеть грядущее в потоке. Опять звонил Стегаев, опять звонил банк, опять пищал подшипник сзади слева. А это тоже звоночек. И ещё деньги. И опять часы пищали, напоминали и суетили в его душе суету...

Бескрайняя белая пустыня без низа и верха, как безграничный белый космос — так виделась Лидии Ивановне тетрадная бумага, если она вглядывалась сквозь бледные клеточки в пустоту белизны. Заявления, прошения, обращения — бумага принимала всё безропотно, как ей и положено. И необъятное белое меркло в чернилах. И Лидия Ивановна думала, что житейское всегда встаёт препятствием на пути человеческого ума к светлой бесконечности. И вздыхала, обтирала кончик черной шариковой ручки белой бумажной салфеткой для порядка и размышляла о бесконечном, которое всегда стоит за житейским...

Победа отравляла скорбью. Петербург с его холодным солнцем не растеплил южной души Давида. Но не это теснило сердце. Его сдавливала безысходность и необратимость. И Давид думал, что горе человеческой жизни не в болезнях, неудачах или даже самой смерти. Оно в невозможности вернуться назад, чтобы без ошибок переиграть прожитое. И пульс в его венах застучал в ритме поезда Москва-Адлер, и ум привычно отдался дороге. Родители Давида познакомились в Камбодже, поженились в России и большую часть жизни прожили в пути между Пекином и Каиром...

Тихон боялся. С самого детства он всматривался в окружающее с пристальностью, с какою глядит в него аквалангист, охваченный дикой и самовластной морской стихией. Будто стоит он в тяжких железных доспехах на дне океана, и вся жизнь его сведена к тонкости трубки, подающей воздух извне, с поверхности. А он смотрит через треснувшее стекло в шлеме, храбрится, но где-то в непроглядности его сердца уже таится ужас. Жизнь Тихона тоже сжималась крепко, сводя все стремления и взаимосвязи к настроению отца - Петра Бурнашева, мужика справедливого и доброго где-то в тайниках сибирской его души. Но сурового и твёрдого до того, что об ту твёрдость билось всё, к чему он прикасался, и что прикасалось к нему...

Это твой друг. Он сразу другом родился, Самым лучшим, самым главным. Он таким же как ты получился, Только маленьким и очень славным. Вы встретитесь обязательно, Потому, что растете в разных направлениях: Он тянется вверх любопытно, старательно, А ты врастаешь в землю с удивлением. Приготовь...

На дне «пропасти» лежал хороший асфальт. Он ровно, как бумага под светом настольной лампы, блестел под фарами бегущих автомобилей, казавшихся отсюда крошечными. Игрушечные машинки людей, увлечённых своими игрушечными жизнями. Стас вскарабкался ещё на несколько «шагов». Уже с трудом: взбираться по наклонной балке оказалось нелегко. Стас не был самоубийцей. Никогда бы не пошёл на что-то такое. Теперь он, правда, попал в дурацкое положение: даже здесь, на границе между жизнью и вероятной смертью, он всё ещё осознавал себя бессмысленным...

Весь мир двигался на север. Светка чувствовала, как он щекотно дрожит под её кроссовками и ползёт на Москву. Потом поняла, что ростовский ветер толкает её, как парусную лодку, и она скользит по обледеневшей обочине. Выходит, что и природа гонит её вон из дома. Светка заёрзала по льду подошвами, как на лыжах проскользила к заправке и вступила в тепло магазинчика. Делая вид, что вовсе не околела, а просто пытается выбрать что-нибудь для покупки уж седьмой раз подряд, она бездумно уставилась на полку с мелочовкой...

Она бежала по лугу. Трава хлестала по щиколоткам и слезами разбрызгивала капли росы. Шлепанцы растерялись ещё вначале, когда она надеялась успеть по дороге. Но услышала, как где-то за туманом истерично взревел стартер лодки. Чтобы срезать, она соскочила с насыпи, и вместо песка под ноги легла густая топкая трава. Тапочки слетели сразу. Уже светало. Лес впереди казался последним прибежищем жуткой ночи, отступающей в туман. Анечка бежала, равняясь на краешек опушки. На угрюмый дуб, горделивым особняком отстоящий от леса...

Странное дело с инженерами. Как бы отлично ни учился будущий инженер, а квалификацию получит только низшую. Даже отличник! Николай Сошкин имел образование инженера III категории. То есть, выучился он жадно, овладевая знаниями и прямо и попутно. И теперь он мог бы … многое. Даже больше. Но должности свободной не отыскивалось, и потребность в работе толкала его в попутные профессии. Так ему пришлось работать помощником слесаря на крошечном заводике сварных конструкций. Потом помощником прокладчика кислородной трубы в больнице...