Пикник на обочине

Каждый лёгок и мал, кто взошёл на вершину холма. Как и лёгок и мал он, венчая вершину лесного холма! Чей там взмах, чья душа или это молитва сама? Нас в детей обращает вершина лесного холма! Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях, и вершину холма украшает нагое дитя! Если это дитя, кто вознёс его так высоко? Детской кровью испачканы стебли песчаных осок. Собирая цветы, называй их: вот мальва! вот мак! Это память о рае венчает вершину холма! Не младенец, но ангел венчает вершину...

Евгению Дыбскому Утром обрушилась палатка на меня, и я ощутил: ландшафт передернулся, как хохлаткина голова. Под ногой пресмыкался песок, таз с водой перелетел меня наискосок, переступил меня мой сапог, другой — примеряла степь, тошнило меня так, что я ослеп, где витала та мысленная опора, вокруг которой меня мотало? Из-за горизонта блеснул неизвестный город, и его не стало. Я увидел — двое лежат в лощине на рыхлой тине в тени, лопатки сильные у мужчины, у неё — коралловые ступни, с кузнечиком схожи...

Для начала, несколько воспоминаний людей, которым не было особого смысла врать или заведомо приукрашивать какие-то события: Оливер Сакс, "Человек, который принял жену за шляпу" Мне вспоминается сейчас один эпизод — настолько поразительный, что он так же отчётливо стоит у меня перед глазами, как если бы это случилось вчера. Идя по улице, я вдруг заметил седую женщину лет шестидесяти, ставшую, судя по всему, центром какого-то странного происшествия, какого-то беспорядка — но что именно происходит, было неясно...

Померк багряный свет заката, Громада туч росла вдали, Когда воздушные фрегаты Над нашим городом прошли. Сначала шли они как будто Причудливые облака, Но вот поворотили круто — Вела их властная рука. Их паруса поникли в штиле, Не трепетали вымпела. — Друзья, откуда вы приплыли, Какая буря принесла? И через рупор отвечали Мне капитаны с высоты: — Большие волны их качали Над этим миром...

Из "Воспоминаний, сновидений, размышлений" Мне исполнилось двенадцать лет, когда произошли события, в какой-то степени определившие мою дальнейшую судьбу. Как-то в начале лета 1887 года я вышел из школы на соборную площадь и стал поджидать одноклассника, с которым обычно вместе возвращался домой. Был полдень, уроки уже закончились. Внезапно меня сбил с ног другой школьник. Я упал и так сильно ударился головой о тумбу, что на миг потерял сознание. В течение получаса потом я испытывал легкое головокружение...

Во сне приходят живыми Баба и дед Просят меня не сетовать На мартовский след Припорошенный снегом Говорят он спасает Путников Говорят что весна это прорубь В которой становится Жидким Небесный свет Потому я молча киваю Тону тону Набираю воздух поглощаю весну Вместе с каплями солнца И вот опять Прозрачные руки мои Начинают страдать Я...

Посвящается Августину Вера как таковая и религиозная в частности нередко противопоставляется интеллектуальному познанию мира. На мой взгляд, главная причина этого кроется в следующем: если рассматривать веру как форму фундаментального психического стремления «не быть», а ум — как выражение не менее фундаментального «быть», то небытие, т.е. растворение личности в ком- или чём-либо, в частности, в религиозной вере, предполагает намного меньше внутренних усилий, чем «весёлая наука дорогого бытия»...

Есть у меня такой стишок: "Мыслить — трудно. Поэтому большинство людей предпочитают судить". Карл Юнг А что, если додумать мысль до конца? Чтобы она превратилась во что-то навроде Сосны́ с корнями, уходящими в самую глубь, С густыми ветвями, шелестящими "за" С одной стороны, с другой — скрипящими "против", И вектор верхушки как некий конечный вердикт? Вот Вы говорите: ламца-дриц, гоп ца-ца... Орешник? Так хрустит под ногами валежник. Какую мысль можно было бы довести до конца и придать ей...

Так и курят кальян – дым проходит сквозь чистую воду. Я, сквозь слезы вдохнув свои годы, вижу каждый изъян. Сколько было всего. Как легко забывается детство и друзья. Я могу оглядеться, а вокруг – никого. Остается любовь; что останется той же любовью, только станет немного бессловней, только высохнет кровь...

Пролог: Не мешайте кимарить Тарантино на могиле Пастернака. Пока Дядя Сэм Разрушал Русский мир, Пока русские собаки Откликались на Чарли и Лесси И Пéдигри сдавались в сладкий плен, Простые американцы из глубинки Обзаводились своим Севастополем и Читóй; Простые американские реднéки Называли четвероногих...

В своём блестящем TED выступлении "Как научиться учиться" ("Learning how to learn"), Барбара Окли (Barbara Oakley) говорит о двух основных модальностях внимания — концентрации и диффузии, и о том, как важно их объединять в процессе обучения. Если вкратце, концентрация помогает наметить какой-то вопрос, получить о нём схематичное представление, тогда как диффузия, читай рассеивание, обогащает схему связями-ассоциациями, придаёт ей объëмность. Какое это имеет отношение к разговору о глупости? В одном моëм стишке (насколько он блестящ — судить не мне) есть такие строки: "...