Литература на коленке

Меня, в общем-то, никто не предупреждал, что реклама может быть оружием массового поражения. Сижу я себе, пью кофе, смотрю телевизор. Ну как смотрю, слушаю фоном. И тут — бац! — Пореченков рекламирует «Столото». Розыгрыш миллиарда. Миллиарда, слышь! Не миллионов, а именно миллиарда. Цифра с таким количеством нулей, что у меня в глазах рябить начало. Интересная мысль, подумала я. И пошло-поехало. А что, если я выиграю? Ну, серьёзно. Представила: звонок, торжественный голос: «Поздравляем, Надежда Петровна! Вы выиграли Джек пот» И вот я уже мысленно его трачу: —Квартиру, конечно, новую...

Пыль поднималась облаком, заставляя её чихать. Аня стояла на пороге дачи, которую не видела двадцать пять лет. С того самого лета, когда она, восемнадцатилетняя, с разбитым сердцем и чемоданом иллюзий, сбежала в город, поклявшись никогда сюда не возвращаться. И вот она здесь. Дом пах затхлостью, яблоками и временем. Каждый скрип половиц под ногами был похож на стон из прошлого. Она медленно прошла в свою бывшую комнату. Здесь всё было так, будто она вышла на минутку. Постер на стене, кружевная салфетка на комоде, пыльный букет засушенных полевых цветов...

Она почувствовала, как ледяная рука из тьмы вцепилась в неё и потащила обратно! Сердце выпрыгивало от ужаса, мысли путались: «Я же одна... Кто это? Что это?» Марина с детства знала: погреб — это портал в иной мир. Мир, где обитают все монстры из бабушкиных страшилок, призраки ушедших предков и, возможно, парочка забытых бомжей, которые уже давно превратились в троллей. В её голове прочно засела аксиома: погреба находятся на одном уровне с загробным миром, и любое посещение этого царства тьмы — это русская рулетка с невидимым, но очень противным миром...

Она с детства слышала от матери одно и то же: «ленивая засранка». И это навсегда стало её тенью. Всё началось с лени. Не с простой, а с фундаментальной, с тотальной. Лень было учиться — домашние задания уплывали в небытие, как бумажные кораблики в луже. Лень было умываться — утренние умывания превращались в короткое ополаскивание лица, если мама настойчиво стояла над душой. Лень было чистить зубы — щётка становилась сухой и одинокой в стакане. Но главным полем битвы была её комната. Фантики от конфет, словно осенние листья, покрывали поверхность стола...

Он вошёл в магазин уценённой техники, и все разбежались. Все, кроме Ирины. — Вам что-то подсказать? — привычно улыбнулась она. —Нет-нет, я просто посмотрю, — ответил незнакомец. Его руки были в болячках, а одежда — бедной. Но когда Ирина встретилась с ним взглядом, мир перевернулся. Магазин «ТехноУм» был особенным местом. Он не сверкал хромом и глянцем. Он тихо пылился на окраине города, предлагая уценённые холодильники с вмятинами на боках, словно они пережили нелёгкую жизнь, стиральные машины с едва заметными царапинами и микроволновки, чей дизайн уже безнадёжно устарел...

— Ольга, я же один был! Смотрю футбол! — Семён с ужасом водил пальцем по яркому отпечатку губ на своей шее. — Один? — жена скептически приподняла бровь. — Ну, тогда у тебя, милый, очень богатая фантазия. Или ты начал разговаривать с домовым? В образе роковой красотки. Боевая раскраска Ольга закрыла за собой доводку с тихим, но выразительным щелчком, который в её исполнении звучал громче любого хлопка. Она вернулась с ночной смены, и её тело гудело от усталости, словно трансформаторная будка после короткого замыкания...

— Третья полоса, будь она неладна, камаз с кирпичами ползёт! — гремит рация. —В районе 215-го километра гаишники, осторожненько! —Принято, братан. Километры одиночества 06:00. Подъём. Где-то под Казанью. Телефон заверещал прямо под ухом. Вырубаю. Темно. Не то чтобы ночь, а какая-то беспросветная утренняя тьма. Первое движение — рука тянется к прикуривателю. Второе — к стартеру. Мой «Вольво» вздрогнул, заурчал, и жизнь потихоньку начала возвращаться. — ...и вот опять я один, как палец, — хрипит из колонок Шевчук...

Ох, соседи, соседи... От них порой хуже, чем от любой нечисти потусторонней. Та, которую можно солью да свечой извести, а эта, земная, ворчливая... Татьяной зовут. Так вот, эта Татьяна нашему дому покоя не давала. Не нравилось ей всё. И то, что Маша по ночам (когда дети спят!) свечи зажигает, и то, что травы на балконе сушит, и то, что гости у нас, по её мнению, «подозрительные» бывают. И пошло, и поехало. Шепталась по углам, письма анонимные в домком писала. Я всё это видел и слышал, ведь стены мои — мои уши...

Ну и день! Еле ноги волочу, а душа будто выжатый лимон. Всё из-за этой кошки Маркизы, Машиной любимицы. И пропала же дура в таком месте, куда обычной тварене заглянуть не суждено. Межмирье, называется. Щель между здесь и там. Забрела, видно, погоняя за лучом солнечным, да так и застряла. Я-то сразу почуял неладное. Ещё с утра знакомый холодок по спине пробежал — не сквозняк из щели, а тот самый, из прошлого раза. Знаю я этот привкус пустоты, он на зубах скрипит. Вижу, Маша места себе не находит, по дому ходит, зовёт, а в ответ — тишина...

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. Или тихая грусть дома. Сегодня в доме тихо. Не та благодатная тишина, когда все дела переделаны, а дети, утомленные игрой, сладко сопят в своих кроватках. Нет. Тишина настороженная, выжидающая. Будто сам дом прислушивается к биению своего сердца и не находит привычного ритма. Я с утра обходил все углы, проверял стены. Они холодные. Не от сквозняка, а от чего-то иного. Будто тепло, что копилось здесь годами, что впитывалось в бревна от смеха детского, от спокойных разговоров, от самой Машиной магии — его кто-то выпил до дна...

Сидим мы с Никифором на полке, греемся у самовара — не настоящего, конечно, а у того чувства, что от хорошего порядка в доме исходит. Вдруг — стук в дверь. Наша Маша открывает, а на пороге — соседка её, Лена, вся бледная, трясется. — Маш, — шепчет, — помоги. У меня в доме... такое началось. Посуды бьется, двери хлопают, а по ночам... ох, по ночам будто кто-то тяжко дышит в углу. Муж уже спать в гараж ушел, говорит, с ума ты сошла. А я знаю, это она! Впустила её Маша, чаем напоила. А я, признаться, так и обмер...