Часть 1 здесь:
Еще один пример крайне точной художественной детали видел в каком-то, ныне уже безнадежно мною позабытом, итальянском еврокрайме семидесятых про мафию (имя коим легион) очень, очень средней руки. Очень мягко выражаясь, средней руки. Не Торнаторе, прямо скажем. Даже не Дамиани. Даже не Фрагассо, прости господи. Хотя, может быть, как раз и Фрагассо, прости господи.
Я бы смело назвал его «экспло» – то есть фильм, стремительно, в считанные дни снятый на коленке за лютые копейки на какую-нибудь жареную тему, дабы быстро, пока никто не врубился, что осетрина предлагается не первой свежести, соскрести денежную пенку с непритязательных сельских кинотеатров вроде драйв-иннов, – если бы серьезные исследователи жанра и просто разбирающиеся в предмете блогеры категорически не запрещали мне этого делать, требуя именовать эксплуатационным кино только американские фильмы соответствующего направления, снятые в пятидесятые-семидесятые годы прошлого века; остальное, дескать, от лукаваго.
Ну, это типа как категорически нельзя, по их же расценкам, называть вестернами фильмы Серджо Леоне с Клинтом Иствудом и без оного, поскольку это-де не американская продукция и т.д.; в лучшем случае «спагетти-вестерны», и то криво, потому что это, повторяем для особо одаренных, никакие не вестерны, а переделанное итальянцами в ковбойские боевики самурайское кино; называйте их лучше просто «спагетти» типа, а еще лучше «сукияки-спагетти».
В общем, пуристы омерзительны в любом деле – хоть в кино, хоть в виде граммар-наци. Я сам пурист в определенных областях, так что имею право называть вещи своими именами; черные браззы имеют право говорить друг другу «эй, нигга».
Короче, это примерно та же фигня, которой занимался батюшко Франко. У нашего дорогого многостаночника тоже есть живописные еврокраймы, зачем же нет. Но уже сам факт, что фильма я абсолютно не помню, а деталь запомнил накрепко, убеждает нас в том, что она действительно шикарна.
Так вот: есть там, в этом итальянском экспло про мафию, такой крайне любопытный эпизод. Девушка на пустынном шоссе вдрызг разбивается на мотоцикле. Нет-нет, никаких бандитов, всё сама, своими мозолистыми руками, что называется. Заметив распростертое на дороге тело, останавливается машина с семьей порядочных буржуа. Муж выпрыгивает из-за руля и добросамаритянно бросается на помощь девушке, а жена совершенно автоматическим движением перемещается с переднего пассажирского сиденья за руль – чтобы, значит, если вдруг это злодейская подстава, безжалостно давить супостатов, выпрыгнувших из-за деревьев и других складок местности, либо попытаться отважно убежать, бросив на произвол судьбы тело убитого супостатами мужа.
Когда супруг возвращается с девушкой на руках и укладывает ее на заднее сиденье, жена тем же совершенно автоматическим движением очищает ему место за рулем, возвращаясь в пассажирское кресло.
И вот это уж точно не режиссерский ход. Актеры просто погрузились в роль и действовали именно так, как действовали бы на их месте любые среднестатистические итальянцы того времени. Как действовали бы в такой ситуации они сами. Действия доведены до полного автоматизма. Может быть, режиссер вообще не обратил внимания на эти перемещения вокруг руля, восприняв их как должное, и неряшливая режиссура это только подчеркивает – едва ли он часами репетировал с актерами это волшебное движение.
Но с высоты прошедшего полувека мы в результате этой короткой мизансцены внезапно отчетливо понимаем, до какой же степени не сахар была жизнь в Италии семидесятых, во времена лютого разгула мафии, «Красных бригад» и прочего криминалитета, когда даже во время короткой остановки на пустынной дороге нельзя было бросать руля без надзору во избежание всякого мисандестендинга и весьма нежелательных последствий. Крошечная деталь, скорее всего, даже не предусмотренная в сценарии и режиссуре, чистая актерская импровизация, которая ненароком объясняет окружающую ситуацию и сложившиеся обстоятельства фильма куда лучше, чем пространные диалоги и эффектные экшн-сцены.
Собственно, именно это я и называю «шикарная художественная деталь» – и тот пример, и другой. Как согревающая рюмочка бренди престарелому швейцару, который под проливным дождем снимал с экипажа багаж постояльца отеля в «Последнем человеке» Мурнау (Германия, двадцатые годы ХХ века) – современному зрителю, воспитанному на вреде алкоголя и табакокурения, это совершенно непонятно, если не более, но до чего же четко фиксирует дух эпохи для людей понимающих.
Вот примерно как-то так и должна работать художественная деталь. Даже если она и не была задумана изначально.
Василий Мидянин